— Сам понимаешь, Олежка, силы не те, да и хлопотное это дело. Это только в кино и книгах просто — замесил тесто и сунул в печь, а на самом деле, что бы хлеб был хлебом, печь надо с вечера протопить, да и тесту надо настояться не один час, притом надо поймать момент, когда в печь поставить. Здесь тоже опыт нужен. Передержал или наоборот, недодержал и всё, будет корж ржаной, а не хлеб. А правильно готовить меня учила даже не мама, бабушка моя. Вот та была поистине мастерица. И ткала и вязала и шила. Руки были золотые. Так что Вам даже и не буду рассказывать рецепт. Всё равно дома такое сделать невозможно.

— Дмитрий Михайлович, — попросила Людмила, — ну хотя бы покажите и расскажите основное. Для себя хочу узнать. Вдруг уедем в деревню насовсем и будем сами готовить.

Дед искоса зыркнул на женщину.

— Показать и рассказать могу, не тайна государева. А позволь спросить, голубушка моя, отколь такие мысли в голове? Решили уехать в деревню из города? А куда конкретно?

— Не знаем, деда, — Олег обнял свою супругу со спины, и положил ей на плечо голову. — Мысли в последнее время такие у нас в семье бродят. Знаешь, деда, я вчера настолько плохо себя почувствовал, что решил закончить с лекарской деятельностью. Нет, подожди, не спорь и не ругайся.

Олег не дал возразить вскинувшемуся деду.

— Я не снимаю с себя обязанности ЛЕКАРЯ, но детей больше не могу брать. Сил совсем не осталось после Катерины, да и что-то произошло со мной ТАМ. Не только физически, но и морально. Психика совсем сдаёт — с полуслова завожусь. А это, сам знаешь, не идёт во благо. Да и возраст сказал своё «хватит». Понимаю, что обрекаю многих малышей на возможную гибель, но пойми… больше не могу. Я вчера утром проснулся и, лёжа в постели, представил, что работаю с ребёнком. Не конкретным, абстрактным. Через минуту был мокрым от пота. Посмотрел на руки — а они трясутся как у алкаша по утряне. Вот и скажи мне, мой добрый и мудрый НАСТАВНИК, каким ты, деда, всегда был для меня, имею ли я право в таком состоянии подходить к ребёнку? Поверь, ни слова не соврал.

Дед замолчал. Олег несколько раз ловил на себе задумчиые взгляды Дмитрия Михайловича, но прерывать тишину не торопился. Людмила, тоже почувствовав обстановку, села на скамью у окна и отвернулась от мужчин, не желая мешать.

— Олеженька. Малыш ты для меня был и есть всю жизнь. Не хочу и я тебя обманывать. Вижу, как ты изменился с последнего раза. Тяжело тебе далась девочка, да и, к тому же, твой ПРИЗЫВ к СТАРШИМ… Не мне судить, но я не стал бы их призывать, но коль дело уже сделано так чего и говорить. Они тебе помогли, но и ты с ними поделился жизненной силой. Именно потому и ощутил себя вскорости старым. Да, малыш, я вижу, что многое в тебе изменилось и, к сожалению, не в лучшую сторону. И не твоя вина в том.

По поводу лечения детей я ничего тебе советовать не буду. Это был твой выбор и только твой. Ты мог не распространять на людей свой ДАР, и я тебя, в своё время, предупреждал, что тебя такая нагрузка может сжечь. Так, судя по всему, и вышло. Но, к счастью для нас, близких тебе людей, ты жив и относительно здоров, а раз решение принял, то так тому и быть. Ни судить, ни осуждать тебя, не могу и не буду. Не в праве я распоряжаться твоей судьбой, тем более, судьбой твоей супруги. Но скажу так, и это будет моё слово, — призвание от тебя никто не отбирал и пока ДАР в тебе, ты обязан служить. И если к тебе обратятся за помощью ПОСВЯЩЁННЫЕ, не отринь их просьбы, об этом прошу и даже молю. Такой силы, как в тебе, уже давно на земле не было. Твои побратимы, увы, слабее тебя и намного. Самое же лучшее, о чём даже и не смею просить — возьми ученика. Я чувствую и вижу, что у тебя хватит и сил и умения воспитать достойного преемника. Ты, скорее всего, и сам ощутил это. Раз не можешь сам, научи ближнего, как я тебе был добрым НАСТАВНИКОМ многие годы, пока не передал в руки Афросию Геннадьевичу. Тот и отдал тебе все знания и умения, гордясь тобой всегда. Говорил, что более достойного не было на Руси много веков. С таким сердцем, волей, умом и желанием помочь.

Олег, сделав пару шагов, обнял деда и прижал его к груди.

— Спасибо тебе, деда, за мою жизнь и за все, что ты для меня сделал. Ты был и есть отец и мудрый наставник. Знаешь, если честно, то ближе моей семьи, а ты являешься главой этой семьи, у меня никогда и не было. Я вас всех безумно люблю, уважаю и благодарен за огромное понимание и доброту, что всегда чувствую.

Олег почувствовал прикосновение — к ним присоединилась и его супруга. Она обняла его и деда и, чуть не плача, посмотрев в глаза Дмитрия Михайловича, поцеловала его.

— Спасибо, дедушка, что Вы есть в нашем сердце. Вы и для Олега стали отцом и для меня. Знаете, как слышу Ваш голос по телефону, так на сердце становится тепло и радостно. Мы любим Вас очень-очень.

Дмитрий Михайлович был ошеломлён таким проявлением чувств от его бывшего ученика и его супруги, хотя он и сам относился к ним, как своми детям. Радовался всему хорошему, что с ними происходило, и горевал вместе с ними. Удивительно, но совершенно посторонние люди стали ближе и роднее, чем его родственники.

Постояв так немного, постаравшись незаметно вытереть глаза, дед, сославшись на необходимость, вышел из дома на улицу.

Олег, так и оставшись стоять в обнимку с женой, прошептал ей на ухо.

— А я ведь и в самом деле считаю деда своим отцом. Даже не НАСТАВНИКОМ, которым он был больше десяти лет, а просто родным человеком. Я всегда в самые трудные моменты жизни мог обратиться к нему и деда никогда мне не отказал в помощи и мудром совете. Мне очень повезло, что нас судьба соединила. И что хочу тебе сказать. Если дед начнёт болеть, я его заберу к нам или, если откажется, сам буду ухаживать за ним здесь. Это малая часть того, чем могу его отблагодарить.

— Не ты будешь, а МЫ БУДЕМ. — Твёрдо, смотря в глаза своему мужу, сказала Людмила. — Он и для меня стал отцом и добрым хранителем нашей семьи. Сам вспомни, сколько сил и времени он отдал нашей дочери. Сколько любви и заботы мы всегда ощущаем от него. Так что, если мы семья, то и будем поступать соответственно. Договорились?

— Договорились, моя любимая, моя ладушка.

- -

А дед, тем временем, сидел на скамейке под открытым окном и каждое слово, прознесённое в доме, слышал. Он никогда не ощущал в своём сердце столько любви и теплоты, сколь шли от этих двух людей. Дед старался держаться, но слёзы так и текли по его морщинистым щекам. Пожалуй, только сейчас он в полной мере осознал, кем является для этих двух людей, которых знал многие годы, а главное — понял, что не зря прожил жизнь, коль его ценят и любят как самого близкого и родного человека.

- -

Белый вздрогнул, словно очнулся. Полез в свой рюкзак и достал небольшую банку мёда. Поискав глазами, увидел металлическую миску, куда и перелил мёд.

— Людочка, пойдём, порадуем приблуду.

— Какую приблуду?

— Пойдём-поёдем. Сама такое чудо вряд ли видела.

Захватив миску, супруги вышли во двор. Завернув за угол дома, Людмила увидела небольшой вольер из сетки, а в углу деревянную будку, по типу собачей, только немного больше. Сзади подошёл Дмитрий Михайлович.

Заглянув в миску, улыбнулся.

— Не забыл, значит, малыша? Молодец. Ты, главное, не перекорми его, а то он и так уже толстенький. Я, правда, заставляю его бегать по участку два раза в день, а то всё время лежал. Малыш же немного свыкся с потерей мамки, и характер стал показывать. Незлобливый, но шебутной.

Троём подошли к вольеру и, открыв дверцу, вошли внутрь.

— Мишунь, тут тебе вскусняшки принесли, — позвал дед, но ни какой реакции не последовало.

Белый, глядя на такое пренебрежение со стороны зверя, мысленно позвал.

— «Привет, малыш. Я тебя помню и принёс немного вкусного. Вылезай, не пожалеешь.»

Груда тряпок в углу зашевелилась и оттуда вынырнула любопытная рожица медвежонка. Он, судя по всему, «услышал» Олега. Немного повозился и из будки к людям выкатился на полусогнутых лапах, зевающий мишка.