Они стоят на площади в несколько рядов на расстоянии метра друг от друга, пока остальные терпеливо дожидаются своей очереди позади них.

Сначала мы всегда сканируем браслет – устройство для отслеживания общих биометрических данных и протекания болезни, если заражение уже наступило. По нему также можно узнать, болел ли человек ранее и есть ли в его теле вирус на данный момент. Браслет можно снять и ходить без него, но тогда тот, кто решился на подобный фокус, становится изгоем: его не обслужат в магазинах, не пустят на работу и могут вообще посадить в тюрьму, если он не согласится вновь носить браслет. В нашем мире никому не нужен тот, о чьей болезни можно узнать, когда ее симптомы проявятся во всей красе.

Первое время некоторые «несогласные» уходили из городов на «свободные территории» – вне остаточных благ цивилизации вроде электричества, продовольствия, медицины и доступа в сеть. Но их быстро отслеживали через спутники и отправляли в закрытые лагеря, чтобы не допустить утечки возможного заболевания. Впоследствии таких «аутсайдеров» почти не осталось, когда все поняли, что единственный способ выжить – это оставаться в городах, где есть более чем неплохой уровень медицины.

Ежедневными проверками температуры в общественных местах все не ограничивается. Помимо этого, в каждом доме и в каждой квартире в обязательном порядке установлены настенные планшеты. Их цель – регулярный мониторинг стабильного состояния жителей городов, утром и вечером.

Однако браслеты и планшеты научились взламывать, перекодировать, искажать данные или вовсе затирать их в процессе – когда программа передает, что все в порядке, а на деле у человека уже чернеют вены. И сколько бы мы с этим ни боролись, все равно находились умельцы, которые перепрошивали устройства, и в итоге от заражения умирали тысячи людей. В том числе те, кого можно было спасти, обнаружь мы проблему до того, как ее решение сводилось к тотальной зачистке.

В итоге появился еще один прибор: сканер специальной разработки, который не так просто обмануть. И, конечно же, сами Инспекторы – люди с иммунитетом на службе государства, наделенные особыми способностями, триггером для которых стал попавший в организм вирус.

В моем случае это высокая чувствительность к заражению.

Оборудование может сбоить, но мою интуицию провести невозможно. Я всегда и без исключения чувствую, если стоящий поблизости человек заражен, и неважно, какая стадия болезни. Я не ошибся ни разу с тех пор, как поступил на эту работу, и поэтому спас множество людей от тех, кто шел на электронные уловки, чтобы скрыть свои симптомы.

Я прохожу перед первым рядом жителей Форт-Коллинса, направляя на них сканер, и прислушиваюсь к интуиции. Рядом со мной, как сторожевой пес, выхаживает Фрэнк, бормоча информацию о поведении людей, которая поступает с дронов. А вместе с ним идут и двое охранников (мало ли кому придет в голову почудить).

В момент проверки мое внимание сфокусировано на человеке напротив и на тех, кто находится за ним (на случай, если кто-нибудь начнет демонстрировать подозрительное поведение). В эти минуты мой разум полностью очищается от всего постороннего, и в нем не остается места для призраков прошлого, неуместных воспоминаний и ноющей боли, которая является моей неизменной спутницей после смерти Лоры. В голове – только тишина и данные на экране сканера, когда я подношу его к лицу очередного тестируемого.

Первый ряд жителей полностью в порядке. Охрана отпускает их, и ко мне подходит вторая партия, а затем третья. За день проверки я могу намотать не меньше километра только проходами от человека к человеку и после такого обычно сплю без «дружеских» напоминаний подсознания о моем прошлом.

Наконец, я проверяю половину третьего ряда и останавливаюсь напротив светловолосой девушки, которая явно намеревается пригвоздить меня к площади своим взглядом или прожечь им насквозь.

К подобному отношению я тоже давно привык: в конце концов, мы тут не рок-звезды на концерте, чтобы люди бились в экстазе от одного нашего появления. Хотя… бывает и нечто в этом роде, ведь у Инспекторов есть масса преимуществ и особое, привилегированное положение в обществе, стать частью которого хочется многим, кто проживает в не самых благополучных территориях страны.

Но сейчас, пока я стою напротив этой особы, моя интуиция отзывается неприятным покалыванием между лопаток. И это что-то иное – не распознание зараженного. А скорее… предчувствие.

Интересно.

Я навожу на девушку сканер.

Ева Мартин.

Ну что ж, посмотрим.

– И-и-и это была наша замечательная Марта Симмонс! Лучший кондитер Форт-Коллинса и всего западного и восточного побережий. – Я улыбаюсь полноватой женщине в цветастой кофте и показываю большой палец. Все хорошо, она молодец и прекрасно справилась с этим интервью. Раз в неделю мы с Нейтом, нашим местным диджеем и моим другом, приглашаем поболтать в радиоэфире особо интересных жителей города. – И далее – бессмертные хиты AC/DC и Imagine Dragons. – Я снимаю наушники, опускаю их на шею и смотрю на Марту. – Ну, как вы?

– Ох, волновалась, конечно. Да так, что вспотела до позвоночника! – Она хохочет, и ее круглые щеки заливаются румянцем.

Я не могу сдержать улыбку. Марта чем-то напоминает мне мою троюродную тетушку, но ее я в последний раз видела за два года до начала пандемии.

Фейт Мартин в некотором роде повезло не дожить до этого своеобразного конца света – Альцгеймер сгубил ее прежде, чем по миру пронеслась волна заражения вирусом, способным пройти в виде легкой простуды, когда человек приобретает временный иммунитет (и, само собой, может заразиться опять), и в самой жесткой форме.

Критично зараженные – так именуют тех, на ком ставят крест. Кого убивают сразу после обнаружения необратимости протекающей болезни. Темно-красные, почти черные вены и глаза – одни из крайних показателей. И чем темнее кровь, тем меньше времени остается до полного обращения в монстра, не контролирующего ни себя, ни свои действия и одержимого жаждой передачи заразы другим через укус. Все, как показывали в самых страшных фильмах ужасов про бешеных зомби. Наверное, было бы проще, ходи они медленно и вальяжно – но эти же бегают, как полоумные. И поэтому критично зараженных истребляют сразу, без права на реабилитацию и восстановление, в которое не верит ни один из ныне живущих медиков. В любом случае мне о других неизвестно.

Пока в эфире играет подборка собранных Нейтом треков, я угощаю Марту чаем, а затем провожаю ее до выхода и возвращаюсь обратно за пульт радиоведущего.

После начала пандемии я первое время жила с братом в другом городе и в основном помогала ему с ремонтом оборудования и машин. Когда не стало Лиама, я переехала к дедушке и бабушке в Форт-Коллинс и, чтобы не сойти с ума от горя и злости, подалась в местные радиоведущие. На тот момент мой предшественник был уже как неделю мертв (то ли от болезни помер, то ли под машину попал – версии каждый раз звучат новые). И вскоре я стала местным голосом Форт-Коллинса, что по-своему тоже неплохая терапия. Это как вести блог в какой-нибудь социальной сети, но блогер из меня так себе. А вот хорошую музыку я люблю, да и Нейт отлично умеет поддержать своей закадровой болтовней и отвлекает от всего, что заполняет мою голову в минуты тишины и покоя. Так уж вышло: чем больше я говорю, сама или с кем-то, тем сильнее меня «отпускает». И пусть длится это недолго, я рада даже временному затишью.

Я придвигаю кресло к своему столу и останавливаю взгляд на фотографии: на ней Лиам пытается поднять меня, перехватив через спину. На моем лице появляется улыбка, я касаюсь двумя пальцами губ, затем снимка – как делал мой брат, но в реальной жизни, касаясь моего лба.

– Как трогательно. Мне выйти? – спрашивает Нейт, светясь так, словно только что высказал охренительно смешную шутку.

– Да, выйди, пожалуйста, – киваю я, – и это захвати с собой. – Я швыряю в него небольшую диванную подушку, которая уже два дня лежит у меня на столе.