Вот большой деревянный крест, который был установлен ещё в первую смену. Здесь мы собираемся по утрам и вечерам на перекличку и молитву. Вот широкий светлый корпус, самый уютный и тёплый, туда обычно селят младших девочек. Он вплотную прилегает к зданию столовой с высоким деревянным крыльцом. Справа от неё – умывальники и беседка. Слева ещё один корпус, на углу которого расположена сцена, а прямо на улице напротив врыты в землю деревянные скамьи. Здесь проходят концерты и дискотеки. За сценой радиорубка – там можно смотреть фильмы и устраивать мероприятия в дождливые дни. За стенкой от радиорубки ещё одна большая жилая комната на двадцать человек. Этот корпус менее уютный и светлый, но тоже тёплый, и у него есть большая веранда во всю длину вплоть до самой сцены. Когда на сцене звенят концерты, часть веранды занавешивается тканью и исполняет обязанности кулис, артистической и гримерной в одном флаконе.

А я всё поворачиваюсь и поворачиваюсь, кружась быстро, почти как в танце. Вот за крестом – две улицы стоящих друг напротив друга домиков, рассчитанных на четыре человека каждый. Но спать в них холодно… Тут нужно упомянуть об одной особенности нашего края, которая в полной мере ощущается и в детских лагерях. Даже летом ночь и раннее утро бывают ощутимо прохладными, хотя днём царствует курортная жара. А наш лагерь мало того, что расположен в глубине леса, что само по себе снижает градус тепла, так ещё и горная речка рядом. Ночью температура здесь опускается до плюс восьми, утром не выйти без тёплой куртки, и такая холодрыга продолжается примерно до половины десятого, пока солнце не прогреет воздух и не вынудит всех раздеться до шорт, футболок и лёгких платьев.

Почему строители, прекрасно осведомлённые о климатических условиях этого места, поскупились на утепление домиков, я не понимаю. Может быть, они считали, что лагерь делается для закалённых олимпийцев, и решили, что тем всё нипочем. Один раз мне довелось жить в домике – сдуру показалось, что это комфортнее, чем с двадцатью девчонками в одной комнате, – но на следующий год я опять запросилась у Александры Викторовны в корпус: мёрзнуть больше не хотелось.

– Ну, здравствуй, Жемчужина! – тихо шепчу я вне себя от радости. – Вот я и приехала снова!

И пока лес что-то шелестит в ответ, Александра Викторовна уже кричит мне, чтобы я забирала свои вещи и тащила их в корпус.

23 июля

Детей в эту смену приехало много – полсотни, а то и больше. Я стою вместе со всеми возле медпункта: медосмотр в первый день – обязательная и первейшая процедура. Расселение будет после, а теперь будущие воспитанники православной смены топчутся с вещами возле небольшого домика, отмеченного на двери красным крестом, и изнывают от скуки, пока Александра Викторовна не берёт ситуацию в свои руки.

– Ариадна Харламовна! Кристина Сергеевна! Займите, пожалуйста, освободившихся детей. – При детях директриса зовёт их только по имени-отчеству, даже совсем молодых Кристину и Роберта. Да что говорить – даже Лену, собственную дочь!

Те, кто уже прошёл медосмотр, облегчённо вздыхают и собираются возле названных вожатых. Ариадна отбирает себе восемь человек и ведет играть в игру под названием «репка». И хотя я знаю, почему так хитро улыбается моя любимая вожатая, я тоже честно иду играть вместе с новичками, которые ещё ничего не подозревают.

Ариадна играет в «репку» каждый год в первый день смены. Она раздаёт каждому участнику роль персонажа из одноименной сказки – «бабка», «дедка», «репка» и так далее – и начинает рассказывать всем известную историю. И каждый раз, когда участник слышит назначенную ему «должность», он приседает. Вот, собственно, и всё. Но если бы это было так просто…

– Репка солёная, репка большая, репка жёлтая! Приседай, приседай! Репка, репка и ещё раз репка, и просто репка! – Ариадна на мгновение останавливается, чтобы перевести дыхание и придумать следующую фразу. Она упоминает репку гораздо чаще, чем в оригинальном варианте сказки – это несказанно веселит всех участников. Дети с интересом ждут продолжения. И оно следует:

– А бабка – та бабка, которая жена дедки, – бабка, которая любит семечки, бабка, у которой внучек много… Внучка, почему не приседаем? Бабка, которая варенье варит по воскресениям… Бабка… А ладно, пошла, значит, бабка… Бабка, говорю! – Девочка, играющая «бабку», со вздохом приседает, наверное, в сотый раз проклиная свои босоножки на каблуках. – Бабка, значит, кликнула внучку. Внучка отказывается, у внучки маникюр, внучке себя жалко, внучка не хочет репку тащить! Репку, говорю, тащить! – Мальчик-репка с притворно удрученным видом садится на корточки и отказывается подниматься. Вредному овощу, никак не желающему вылезать из земли, в Ариадниной сказке всегда приходится приседать больше всех, поэтому вожатая назначает «репкой» самого здорового и сильного ребенка, как правило, мальчика.

– Я больше не хочу игра-ать, отпустите меня! – канючит он, словно двухлетний, но в голосе отчётливо слышны нотки смеха. – Я не знал условий игры, это нечестно! Я больше не могу ни сесть, ни встать, ни шага сделать!..

Ариадна, поднимает бровь и скептически смотрит на его накачанные икры, которые явно свидетельствуют о том, что парень привык приседать по меньшей мере раз тридцать за подход. Тот не выдерживает её иронично-сомнительного взгляда и с позором проваливает роль хилого ботаника, разражаясь заливистым хохотом. Мы с энтузиазмом поддерживаем смех.

Я в этот раз назначена на роль «Жучки», и до меня очередь ещё не дошла. На смену «репке» приходит «дедка», который тут же подстраивается под настроение, заданное «репкой», и увлечённо кривляется и стонет, изображая из себя мученика, хотя и этому загорелому жилистому мальчишке сделать подряд восемь приседаний не составляет никакого труда. Но ведь это же так весело: играть в злобных вожатых и несчастных детей, если это всего лишь игра.

– Внучка в модном вечернем платье, внучка с маникюром, внучка приходит к бабке в огород, потому что там растёт… репка вкусная, репка сладкая! Репка вырастет – репку срежут, репку сварят, репка ещё вкуснее будет!.. Ре-е-епка! – воодушевленно продолжает Ариадна, и голос её далеко разносится над центральной поляной лагеря, по которой уже разливается полуденная жара.

…За игрой ожидание пролетает незаметно.

С открытием смены у нас никогда не медлят. В первый же вечер мы торжественно отмечаем начало сезона концертом. Так будет и в этом году.

Организационные хлопоты иссякают быстро. К двенадцати часам прибывшие уже проходят медосмотр и разбредаются по домикам. После расселения остаётся как раз немного времени для того, чтобы собраться поотрядно, познакомиться друг с другом и обсудить номер для вечернего мероприятия.

– Круто! – только и восклицаю я, оглядев наш состав в этом году. У меня снова есть повод для счастья. Да ещё какой!

Во-первых, я наконец-то попала в отряд к Ариадне! Во-вторых, обычно Александра Викторовна тасует детей, разбавляя завсегдатаев новенькими, но в этом году она, видимо, решила не разделять «своих», потому что в первый отряд попали все: и Федя, и Света, и Мила с Катей, и Маша, и Сережа с Денисом, и мы с Ирой. Ира тоже «наша», но живет в посёлке, поэтому в городской компании до этого не появлялась и в моём повествовании раньше не упоминалась. В довершение чудес ко всеобщей радости в списки нашего отряда вошла «светлогорская троица»! Совсем новеньких только двое – это братья-погодки Максим и Миша Таскаевы. Правда, ребята быстро освоились и не смущаются обилием новых лиц. Я думаю, не последнюю роль в этом играет то, что они вместе: ощущая рядом надёжное плечо брата, куда приятнее попасть в незнакомую компанию, чем в одиночку.

– Чем украсим концерт в этом году? – Ариадна оживлена, и смотреть на её сияющее лицо – одно удовольствие. Мне хочется, чтобы так и продолжалось всю смену, хотя работа вожатых – тот ещё винегрет из радости совместного творчества, мелких казусов и утомительного труда. Вот бы им ещё и отдыхать… Но сегодня среди питомцев Ариадны почти все – старые знакомцы, и смена будет стоит ей куда меньших усилий. Думаю, поэтому радость вожатой началу лагеря ничем не омрачена. Я вижу, что она полна боевого задора, готова творить, блистать и поражать.