На первом традиционном концерте все отряды представляют на суд зрителей небольшие миниатюры о том, кто как собирался в лагерь.

– Давайте сделаем что-нибудь необычное… – заговорщически предлагает Ариадна. – Как собирали родители, как тряслись в поезде, как тащились пешком через лес – это уже надоело! Но мы-то люди бывалые. Нам есть что вспомнить и с чем сравнить. Пусть наши ожидания и приготовления будут основаны на опыте прошлых сезонов.

Идея принимается с восторгом!

Вечером оказывается, что сцена, где предполагался концерт, уже занята атлетами под своё мероприятие. Что ж, может, оно и к лучшему! Наше представление пройдет на широкой творческой площадке волейбольного поля, а вместо жестких скамеек зрителей ждёт мягкая июльская трава.

…Отряды выступают один за другим не по нумерации или старшинству, а по мере готовности и борзости. Мы на правах «старичков» снисходительно пропускаем «молодёжь» вперед. Но вот и наша очередь.

– Итак, миниатюра первого отряда называется «Страхи и кошмары лагеря “Жемчужина”». В ней собраны все самые неудачные, можно даже сказать, жуткие, воспоминания прошлых лет, – объявляет Ариадна и почти убегает с импровизированной сцены. На её место выходим мы.

Завязка сюжета: три девочки засыпают накануне отъезда в лагерь, и каждой из них воображение рисует их прошлые приезды, превращая мелкие трудности в нечто глобальное и пугающее.

Начинаются сны безобидно. Катя сновидит, как дети радостно идут через лес, на небе светит яркое солнце, уже вспоминаются лагерные песни, и замечательное настроение охватывает всех без исключения. Мила мечтает о том, как будет купаться в нашей маленькой горной речушке. Ире представляется картина, где повздорили мальчишки.

Однако радужные кадры быстро сменяются более мрачными. В Катин сон заползают тучи, дети разбегаются по лесу, и двое оставшихся бредут неизвестно куда. Они из последних сил карабкаются на пригорки, проваливаются в овраги и никак не могут добраться до лагеря. У Милы сон тоже изрядно портится. Гроза нашей смены Ольга Борисовна – директор по безопасности в лагере, чрезвычайно строгая и ничего не разрешающая женщина – жестоко выгоняет всех из речки, не позволяя купаться, хотя на термометре сорок градусов жары. У Иры сон принимает более предсказуемый оборот. Роберт, самый строгий вожатый, замечает ссору, плавно переросшую в драку, и тут же заставляет драчунов отжиматься в качестве наказания.

Все три сценки происходят параллельно в разных концах волейбольного поля и одновременно подходят к единому печальному концу – блуждающие дети из первого сна теряются в лесу и умирают, выгнанные из речки падают от жары и умирают, отжимающиеся не выдерживают нагрузки и тоже умирают.

…Наш сюжет заканчивается исполнением песни из фильма «Формула любви» – «Uno momento» (в переводе: «короче, все умерли»). Смеются над представлением, в основном, старожилы, которые точно знают, что показанное – просто фантастика, хотя и с незначительной долей реализма.

У новеньких больше понимания вызывает сценка второго отряда, которая традиционно посвящена сборам в лагерь. Наташа, изображающая «маму», проверяет сумки «дочерей» и выкидывает ненужные, по её мнению, предметы, сопровождая действо комментариями:

– Зачем тебе зимний пуховик? На дворе лето! – обращается она к «старшей дочери».

– Затем, что когда-то давно, в незапамятные времена, когда ты была молодой, однажды летом ходил снег!..

Сумка второй «дочери» оказывается полностью набита игрушками.

– Солнышко, а гулять ты в шкурке от зайчика будешь? – Наташа очень правдоподобно изображает мать, которая старается быть спокойной, поправляя на носу позаимствованные у кого-то очки в потёртой роговой оправе. Наконец, она обращается к старшей из глупых дочек, требует у неё заново собраться и собрать сестру, после чего удаляется.

Девочки переглядываются, старшая поднимает игрушку и говорит:

– Давай оставим всё, как есть! Ты грустно скажешь, что я тебя собрала, а я сообщу, что полностью пересмотрела свои взгляды на зиму и лето!..

…Все смеются, и только Ариадна после окончания концерта с искренним ужасом громко вопрошает актёров второго отряда:

– Нет, вы мне скажите! Неужели чьи-то родители запретили бедному ребёнку взять с собой тёплую куртку? Ведь у нас по ночам – как в Новый год на северном полюсе! Либо одевайся потеплее, либо обкладывайся зайчиками! Девочки-то были не так уж неправы.

24 июля

Хрустальная погода, прозрачное бело-голубое небо без единого облака, ослепительное солнце, воздух, наполненный запахом сосновой хвои и свежестью реки, ещё прохладный, не успевший нагреться… Кажется, в такой идеальной обстановке не может произойти ничего нехорошего, дикого или некрасивого. В спокойствии, обнимающем наш лагерь, тонко звенит натянутая струна восторга.

Одиннадцать часов. Уже не раннее, но всё ещё утро, так как солнце пока только поднимается, неспешно вскарабкиваясь на пик полудня.

Подъём был в восемь, как и всегда. Когда я проснулась сегодня, за пять минут до официального сигнала, остальные спали. Ни вздоха, ни храпа, ни скрипа кроватей… Едва слышное равномерное дыхание двадцати с лишним человек. И больше ничего – тишина. Моя кровать стоит под окном, и потому я прекрасно вижу, как огненно-жёлтое солнце выползает из-за холма и бросает на противоположную стену нашей комнаты яркие блики. Я лежала и смотрела на зарождающийся день и думала о том, каким он будет хорошим, тихим и спокойным.

Ровно в восемь радиорубка за стеной нашей комнаты разразилась оптимистичными звуками. Меня особенно впечатлили слова: «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой!»

Удачно или нет выбрал наш диджей песню для пробуждения, но она разорвала в клочки тишину, которая до этого, мирной пеленой лежала над лагерем. Запели птицы – как я раньше их не слышала? Застучали двери, заскрипели деревянные полы под ногами. Застонали кровати, нехотя выпуская из своих недр сонных подростков. Александра Викторовна по обычаю заглянула к нам в корпус, чтобы пожелать всем доброго утра и пробудить тех, чей иммунитет к подъёмным песням позволял продлить дремоту. И тут я поняла, что ещё даже не вылезла из постели, но продолжаю мечтательно глядеть в потолок. Девочки сонно одевались, хмуро собирали косметички и, заранее ёжась, шли умываться на холодную водокачку, а я всё ещё смотрела с улыбкой на солнце, заигрывающее со мной через окно.

– Настя! – живо вернула меня в реальность Александра Викторовна. – Потом со светилом поговоришь! Скоро все умывальники займут!

Я рассмеялась и мгновенно вылетела из кровати, нисколько не жалея ни оставленного тепла, ни окончательно прерванного сна…

Распорядок дня быстро подхватил меня после подъёма и понёс в водовороте привычных дел. Сбор у креста на молитву и перекличку, зарядка, завтрак, линейка и уборка – всё промелькнуло мгновенно. Я и глазом моргнуть не успела, а вот уже двенадцатый час. Дневной жар, набирающий силу, вытекает на центральную поляну лагеря, и теперь туда совершенно невозможно выйти без головного убора, если, конечно, не хочешь схлопотать солнечный удар.

Завтрак, правда, оставил одно странное ощущение неловкости, к которому, однако, в этом сезоне придётся привыкнуть – причина этого чувства будет повторяться ежедневно. Из столовой исчезли привычные объёмистые фигуры немолодых разносчиц, которые обычно приносили за столы горячее и чай во время еды. Вместо них сейчас по обеденному залу летают юркие девушки почти нашего возраста, может, старше на год или два… «Видно, лагерное начальство решило дать возможность подработать школьницам или студенткам», – подумала я, с удивлением обнаружив это нововведение. Федька, которая всегда знает всё, что касается лагеря, подтвердила моё предположение. Оказалось, что новые кухонные работницы учатся в пищевом колледже. Их ректор договорился с дирекцией лагеря, и теперь они проходят здесь практику, за которую, впрочем, как и полагается, получат зарплату.