— Так кого, — спросил он зло, не поворачиваясь, — ты там звала?

Я от него отступила, сад оглядела — луна полная светит, а в саду разгром такой, что плакать охота. Грядки перепаханы, цветы лежат, деревья поломаны. И корыто под сломаной яблоней целехонько стоит.

Мерлин на меня посмотрел — я руки сжала и не знаю, что сказать. Чую, рот открою — и тут же он меня, рядом с топинамбуром вытоптанным закопает.

— Больше всего, — проговорил он, — я тебя выгнать сейчас хочу. Чтобы никогда больше не видеть. Этот сад еще дед мой сажать начал, отец продолжил и я подхватил. А теперь что с ним?

Я губу закусила и молчу, и слезы по щекам катятся. Вот и порадовала ты, Марья, хозяина. Да что же это такое — я за всю жизнь столько не натворила, сколько здесь, в Гран-Притании, с бабо-ежкиного дома начиная. И правда, что ли, глупая я совсем?

Мерлин ругательство под нос пробормотал, развернулся и в башню пошел. А я следом побрела на ногах дрожащих — там меня Эльда подхватила, побранила шепотом, вином горячим сладким напоила и спать уложила.

А проснулась я от птичьего вопля истошного. В окно солнышко утреннее светит, из сада вопли доносятся. Я улыбнулась, платье накинула, в сад побежала.

При свете дня не так страшны потери оказались в саду — с одной стороны от донжона только вытоптано было, и в основном цветы и овощи огородные, немного деревьев поломано, и, самое главное, кольцо волшебных растений осталось нетронуто!

Я не успела оглядеться, как появился в дверях колдун. Мрачный, помятый, раздраженный. Хотел сказать что-то…

— Ку-у-и-и-и-ч-х-е-е-и-ч-хе-е-е-е-е, — опять вопль над садом каркающий пронесся, да такой громкий, что я поморщилась.

— Скажи мне, что ты тут ни при чем, — проговорил Мерлин едко, едва ор затих. — Хотя… на что я надеюсь? Тишины здесь с твоего появления нет. И, видно, не будет, пока не уедешь.

Я решила не обижаться: причины для плохого настроения у него действительно были. Поманила за собой, а когда к яблоне подошли, гордо руки на груди сложила и на сердитого колдуна торжествующе посмотрела.

— Это подарок тебе от меня, — сказала я ласково. — Уж прости за вчерашнее, сокол мой ясный. Хотела тебе радость сделать, да с тростником, видишь, напутала…

— Ку-у-и-и-и-ч-х-е-е-и-ч-хе-е-е-е-е, — заорали снова из-под яблони. Колдун молча смотрел на трех сияющих золотом жар-птиц, развалившихся вокруг корыта с хмельным яблочным зерном. От похмелья они едва шевелили крыльями, распускали павлиньи золотые хвосты, но орать, вытягивая длинные шеи, не забывали. Что орут, я не понимала — видать, стонали просто бессвязно.

— Подарок, — наконец, проговорил он непонятно.

— Ну да, — ответила я со смехом. — Ты же печалился, что птенец не вылупляется. А как он без мамки-то вылупится? Цыпленку курица нужна, утенку утка, а жар-птенцу жар-птица. Иначе никак! И то, куриное яйцо утке можно подложить, а жар-птичье не подложишь, птица-то не простая, волшебная, птенца своего не только теплом, но и волшебством питает…

— И ты помочь решила, — подсказал колдун вкрадчиво.

— Конечно, — обрадовалась я его понятливости. — У нас каждый ребенок из сказок знает, как жар-птицу приманить. Тут скорее думать надо, как их потом прогнать. А то они тебе все яблоки в саду поклюют.

— Ку-у-и-и-и-ч-х-е-е-и-ч-хе-е-е-е-е, — затосковали сразу две крылатые пьянчужки из вирия.

— А орут как, правда? — гордо спросила я. — Куда там твоей банши. Ты им зерна насыпь, а яйцо рядом положи. Какая-нибудь да сядет высиживать. Но смотри, они по зиме все равно в вирий улетают, холодно им здесь…

Мерлин на меня хмуро посмотрел, и я осеклась.

— Или не рад ты? — спросила дрогнувшим голосом. — Я же для тебя… — и снова слезы к глазам подступили.

— Ку-у-и-и-и-ч-х-е-е-и-ч-хе-е-е-е-е, — жалобно поддержала меня ближайшая жар-птица. Раздались булькающие звуки — кажется, ее тошнило.

— Ну чисто сэры рыцари поутру, — раздался позади сострадательный голос Эльды. Мы к ней обернулись, она на нас посмотрела, лапой махнула и поспешно в замок убралась.

— Я рад, — сказал Мерлин мрачно, снова птиц оглядывая. — Давно мечтал увидеть. И птенца высидеть удастся… Спасибо тебе, Марья.

Я недоверчиво шмыгнула носом и вытерла его рукавом.

— Ку-у-и-и-и-ч-х-е-е-и-ч-хе-е-е-е-е, — отозвалась еще одна потерпевшая.

— Но они всегда так орать будут? — безнадежно поинтересовался колдун.

— Угу, — отозвалась я грустно и затараторила, увидев, как взгляд его переменился, пугающим стал. — Пока зима не наступит. Или все яблони выкопать придется. Яблоки они любят, потому что в вирии больше всего яблонь растет. Так наши сказки говорят. Только в мире райском все наоборот, когда у нас лето — у них зима, а когда весна — у них осень. Поэтому зимой и весной они не показываются, у них у самих яблок вдоволь, а летом и осенью, когда у нас поспевают, спасу от них нет. До вас не долетают, наверное, потому что ближе всего им из вирия на Русь-то лететь, у нас иногда, в погоду ясную, даже небесные города разглядеть можно.

— Как их разглядеть, если они в другом мире находятся? — усмехнулся Мерлин, к птицам подходя, на корточки перед ними присаживаясь.

— Я сама не видела, — пожала я плечами, обиженная его насмешкой, — нянюшка рассказывала, что в старые времена так было. Но ведь раньше и подземное царство в озерах и колодцах разглядеть можно было!

— Верно, — согласился Мерлин задумчиво. — И Холмы чаще раскрывались.

— Ку-у-и-и-и-ч-х-е-е-и-ч-хе-е-е-е-е, — заорала птица, приподняв башку и голося прямо в лицо колдуну. Он покачал головой и устало потер пальцами висок.

— Спасибо тебе, Марья, — угрожающе повторил, поднимаясь.

Я настороженно улыбнулась — Мерлин ближе подошел, надо мною навис.

— Только я очень прошу, — проговорил он почти ласково, морщась, как от головной боли. — Если ты еще какой-то подарок мне сделать захочешь, ты со мной прежде его обсуди, хорошо? Вот сказала бы ты мне заранее, я бы клеть большую где-нибудь в лесу подготовил… подальше, или заклинание создал, ор их приглушающее… а теперь срочно его придется делать, обо всем остальном забыв.

Наклонился ко мне и добавил, в глаза так пронзительно глядя:

— Потому что сейчас я не знаю, чего мне больше хочется, Марья, — этим крикунам шею свернуть, или тебе.

— Ку-у-и-и-и-ч-х-е-е-и-ч-хе-е-е-е-е, — раздалось из-под яблони, и я, обиженно развернувшись, пошагала на кухню. Бесчувственный он, этот рыжий. И неблагодарный!

Через несколько дней у меня самой уже голова от ора птиц райских трещала, и даже Эльда на меня нехорошо так смотрела, будто прикидывая, не стоит ли отравить, а вороны и прочие слуги волшебные даже пирожками не задабривались. К Мерлину я теперь с подносом на цыпочках заходила, ставила его неслышно, и побыстрее удалялась. Готовила я ему так, что он меня сто раз простить должен был, но он даже взгляда на меня не поднимал.

Яйцо с подставки в его мастерской пропало, а вскоре и крик прекратился. Жар-птицы продолжали у нас в саду пастись, а когда клюв открывали — короткое чириканье раздавалось, и они тут же его закрывали и начинали всполошенно бегать кругами, словно пытаясь найти свой голос.

Я за тишину Мерлина уже расцеловать готова была. Но вот только он меня вообще не замечал.

Садовник старенький, Джон, все в саду порядок навести пытался, и я ему по мере сил помогала: ветки сломанные резала, цветы пересаживала, грядки восстанавливала. Все лучше, чем от обиды дуться. Так прошла еще неделя, в которую я голос колдуна и не слышала.

Вышла я как-то после завтрака в сад, а там репа заросла сорняками. Ну, я заткнула подол платья за пояс, рукава закатала и давай пропалывать. Шаг за шагом, грядка за грядкой: сменилась репа мятой, а мята морковкой, а дальше шагнула я к лютикам, а там и капуста, и крыжовник уже поспел — собрать надо бы. Солнце припекать стало, и я в тень перебралась, поближе к башне, но внимательно смотрю — на первое кольцо сада не захожу, именно там непонятные растения волшебные растут, именно там я тростник голубой срезала.