— Прекрасной? — колдун на меня посмотрел, губы насмешливо скривил.

— Но смерть не добра и не зла, смерть справедлива, тебе ли этого не знать, Мерлин-на-ту-сторону-ходивший, — продолжила банши. — Так что хочешь — развоплощай меня, а только вины своей я не признаю.

И белая плакальщица исчезла, а я под тяжелым взглядом Мерлина снова путы порвать попыталась. Не вышло.

— Тетушка банши дело говорит, — подсказала я, ежась. — Позволь мне остаться, великий колдун! Я все делать умею! И готовить, и ткать, и вышивать, и шить, и убирать! Захочешь — петь буду, слух твой ублажать!

— Только этого и не хватало, — пробормотал он. Пошел вокруг меня, хмурясь, вглядываясь, чуть ли не принюхиваясь, как волчара вчерашний.

— Или не буду! — подхватила я понятливо. — Вообще молчать могу целыми днями! Только оставь, позволь службу тебе сослужить!

— Службу, — повторил колдун насмешливо. Руку протянул, по волосам меня погладил — и вытащил гребень чудесный. И расхохотался.

— То-то чувствую, что чужая волшба где-то рядом, а понять, в чем дело, не могу, — и он потер гребень в руках, скривился. — Кащеева волшба, — гребень на его ладони вспыхнул, сгорая. — Обманул бы он меня ранее, но не сейчас, когда я создал зелье, чужую силу рассмотреть помогающее. А это что? — он амулет в виде коня на шее моей качнул. — Понятно. Ну, это я забирать не буду, тебе еще пригодится.

И понимаю, что плохо дело, а что сказать, как заболтать — не придумывается. Зажмурилась я, чтобы думалось лучше. И в обморок никак не падается, когда надо, вот же беда! А то сомлела бы, он бы меня и пожалел, на руки подхватил, от красы моей неземной смягчился.

— Ну, вот и свиделись, Марья-Искусница, — усмехнулся Мерлин, вокруг шагая и смягчаться не собираясь. — Так зачем ты ко мне пришла, за тридевять земель, да еще под личиной чужой? Никак приглянулся я тебе, что задрав подол ко мне прибежала? Решила вокруг пальца обвести и женить на себе?

Я все жмурилась, а на словах этих глаза распахнула.

— Даже в мыслях не было! — возмутилась я. — Да мне на тебя посмотреть страшно, не будь нужды, я бы и на версту к тебе не подошла!

Вижу, помрачнел колдун, себя отругала и тут же попыталась исправиться ласково, глазами захлопала. Женихи, когда я так делала, дурели обычно и только улыбались блаженно.

— Эх, Мерлин, свет мой, это отчего у тебя первая мысль про женитьбу? — зажурчала я ручейком, пташкой нежной запела. — Небось, сам про меня все эти дни думал, ночей не спал, вот и выдал, что на уме вертится? Ну так уж и быть, сокол ясный… не так уж ты и страшен, если приглядеться. Рыжий опять-таки… Помоги мне в деле, за которым пришла — прощу я грубость твою и невежество, стану твоей женой, не буду противиться.

Он головой с изумлением покачал. С таким выражением на лице не жениться собираются, ой не жениться!

— А что за дело? — спросил колдун так же ласково, как я его сейчас журила. Сам за косу меня потянул, заставляя в глаза поглядеть — а они у него по-прежнему холодные, страшные. Замерла я: взгляд не отвести, не перестать на него смотреть.

— Батюшку моего ведьма прокляла, — поведала тихо. — Жить ему осталось шесть седьмиц. Спит он сейчас сном наведенным, но с каждым днем тают его силы его.

— А сам Кащей проклятье снять не смог, значит, — пробормотал колдун, усмехаясь довольно. — А гонору-то, гонору было…

— Затем и пришла к тебе, Мерлин внук Мерлина. Сказал Кащей, что только ты помочь сможешь, что только у тебя зелье волшебное есть, которое любое проклятие снимает. Помоги мне, колдун, — голос у меня задрожал, слезы на ресницах замерли. — Век тебе благодарна буду, отслужу, как скажешь.

— Это как ты мне отслужишь? — спрашивает хрипло.

— Хоть всю жизнь тебе готовить и убирать буду, — вздохнула я. — Только помоги!

Он опять головой досадливо покачал.

— Ох и красива же ты, Марья, — пробормотал, косу мою отпуская. Отошел, отвернулся от меня и через плечо бросил:

— Кончилось у меня зелье, которое нужно тебе, а варить его месяц надо, и год еще настаивать. Нечем мне тебе помочь, Марья Прекрасная, и стряпня мне твоя без надобности.

— Неужели ничего сделать нельзя? — всхлипнула я. Смотрю, и брауни Эльда всхлипывает, лапой мохнатой слезы утирает.

— Отчего же, можно, — хмыкнул он, — если добыть золотой лист с древа эльфийского, который созревание любых зелий ускоряет. Да вот беда, отдаст король мне его, если я на тебе женюсь.

Я хоть и ума-то не быстрого, но догадалась.

— Это поэтому ты ко мне свататься прилетал? — спросила звеняще. — Чтобы какое-то там дерево получить?

— Древо не какое-то, а уникальное, — недовольно ответил Мерлин. — Но даже ради него я женой тебя брать не хочу. Если и женюсь когда, то жена у меня будет тихая, скромная, под руку не лезущая, гордостью обделенная. А что до готовки твоей… обходился пищей простой и дальше обойдусь. Стряпуха у меня и так есть, а если на красоту захочу посмотреть, в окно выгляну.

— Но как же так можно! — крикнула я, а он рукой махнул.

— Прощай, Марья, — говорит. — И не вздумай через ход подземный идти обратно, засыплю я его! Есть у тебя амулет, чтобы коня подземного вызвать — улетай, чтобы я тебя и не видел больше! А то в лягушку превращу!

Тут в глазах моих потемнело, в ушах засвистело, и очутилась я за стеной замковой, за рвом, водой заполненным. Шагнула к воротам — а они зубьями клац! И закрылись. Я от злости ногами затопала.

— Ну погоди, Мерлин, внук Мерлина, — прокричала я через стену звонко, — ты еще сам у меня будешь прощения просить и остаться умолять! Разве можно так с будущей женой поступать?!

Лягушки в пруду захохотали, заливаясь. И в ответ мне грохнуло что-то, словно обвал где-то случился. Поняла я — сдержал свое слово колдун, засыпал подземный ход.

Я от злости порыдала, слезы поглотала, и побрела к лесу. Ничего у меня не осталось: ни котомки моей, ни откупа для нечисти. Только амулет в виде коня резного на груди, платье и лента в косе. А еще леденец сладкий в кармане — и все.

Села я на опушке леса, колени руками охватила, голову на них положила, и сижу, слезы роняю. Что делать дальше — не знаю. Домой ни с чем возвращаться или к Яге снова на поклон идти? А чем поможет она мне, раз сказала, что в замок самой мне нужно пробираться?

Так еще мало же пробраться, надо колдуна как-то на себе женить! Хотя это дело проще будет. Может, ученых слов я понять не могу, зато уж разобраться, запала ли я в сердце кому или нет, с полувзгляда способна. Не мудрена наука.

— Жена ему тихая нужна да послушная, — пробормотала я, носом шмыгая. — Мне, может, тоже муж нужен тихий и ласковый! И чтобы детей любил, как я люблю. А придется идти за рыжего, грубого, уче-но-о-го-о-о! Который еще и упи-ра-а-а-ется-а-а-а!

Тут я совсем разрыдалась и поревела от души. Несколько раз мне казалось, что смотрит на меня кто-то, а оборачивалась я — и не видела никого.

Там, на опушке, и заснула я. Так измаялась, что уже не боялась ни волков, ни нечисти, ни фейри, которые к себе в Холм уволочь могут.

Проснулась — замок среди лугов от солнышка восходящего сияет, вокруг трава в росе, а мне тепло. Посмотрела — лежу я, закутанная в плащ тяжелый на дорогой бархатной подбивке. Подскочила, головой завертела — нет никого. Только вокруг меня круг проведен, будто кто-то землю ровной линией вспахал. А за линией этой следов видимо-невидимо! И волчьи, и вроде как человечьи, но с пальцами крючковатыми, и кого-то, на двух копытах ко мне приходившего. Как я там не поседела, их увидев, — не знаю!

— Кто же ты такой, защитник неведомый? — спросила я громко. — Неужто у тебя, Мерлин, совесть проснулась?

Но никто не ответил мне.

— Кто бы ты ни был, спасибо тебе, — проговорила я. — Хоть кто-то меня не гонит, не насмешничает, а просто так помогает!

Встала я, косу переплела, лентой одной оставшейся повязала. В животе у меня забурчало, захотелось мне пить-есть. Я из озера воды попила и пошла в лес — может, хоть ягод найду каких, а потом уже буду думать, что дальше делать, как в замок попасть.