В далекой стране Гран-Притании, в замке молодого короля Яр-тура шел пир. Сначала устроил король охоту, и теперь веселились воины его, пока на вертелах запекались кабаны и олени. Пили рыцари вино крепкое, закусывая перепелками и зайцами, слушали певцов и рассказчиков. Всем весело было, только один из пирующих, с рыжей косой до лопаток, сидел хмуро и воду простую попивал, виноградом закусывая.

Но никто этому не удивлялся. А то удивишься или пошутишь — а потом пятачком свинячим обзаведешься или вовсе жабой на болоте прыгать будешь. Сэр Гавейн уж дошутился, что третий месяц лягушкой квакает.

Только король Яр-Тур шутить с колдуном рыжим не боялся. Любил он его как младшего брата, да и тот ему спину всегда прикрыть готов был.

— Эй, друг мой Мерлин, — окликнул король весело. — Ты лицом своим кислым все вино нам сейчас сквасишь. Гляди, девок распугаешь, один ночевать будешь!

Захохотали рыцари, но осторожно: плохо посмеешься — сюзерена обидишь, громко — а болота-то тут рядом, на любой вкус.

— Да уж распугает! — осмелел кто-то.

— Они к нему так и липнут, — поддержал второй.

— В любой деревне рыжего ребятенка с глазами разными встретить можно!

Король тоже засмеялся во все горло, голову запрокинув.

— О чем думаешь? — продолжил он, в перепелку крепкими зубами вгрызаясь.

— О том, — ответил колдун невозмутимо, — отчего во время грозы доспехи маленькими молниями колются, а волосы дыбом встают. Хочу я волшебство это, в воздухе разлитое, приручить. Еще в трудах грека Фалеса Милетского описываются опыты с янтарем…

Лица присутствующих приобрели явственное баранье выражение, кое-кто даже креститься начал на романский манер, а кто-то помянул Вотана и Ллеу с просьбой защитить. Король звучно зевнул и с сочувствием посмотрел на соратника.

— Вижу я, друг мой, нелегко тебе. Я бы тоже кислее уксуса сидел. Ну, — он поднял кубок, — что делать, раз наказал тебя Господь умом, терпи, неси свою ношу. А то, если хочешь, могу и по голове двинуть, — и Яр-Тур сжал огромный кулак, — мигом нормальным станешь. Вон сэр Юстас булавой на турнире по голове получил, так хоть и речь забыл, а зато всем довольный ходит, улыбается.

— Спасибо, добрый король мой, — с усмешкой сказал Мерлин и еще виноградину в рот закинул, — я, пожалуй, пострадаю без помощи твоей.

Оглядел король притихший пиршественный зал.

— Что приуныли, рыцари мои верные? — крикнул весело, снова кубок опрокидывая. — Не боитесь, не заразно это! Мозговитость речами умными не передается!

На лицах некоторых прочиталось явственное облегчение.

— А кто дальше нас байками веселить будет? — рыкнул уж захмелевший Яр-Тур.

Встал один из рыцарей, сэр Ульрик, кубок поднял — пришла его очередь.

— Побывал я этой зимой, — говорит, — в стране, что Русью Волшебной называют. Много там чудес я видел, которые нам и не снились, но и многое у нас есть, чего там нет. Нет на Руси ни одного эльфа, представляете? И о леприконах там не слышали.

Зашумели рыцари, захохотали — как не слышали, если эти поганцы на каждом шагу встречаются? Правда, поймать такого никому из них еще не удавалось.

— Зато оборотней в стране той пруд-пруди!

— Что ты нам про оборотней рассказываешь? — крикнул один из слушателей. — Ты лучше скажи, хороши ли девки там? Или наши краше?

Сэр Ульрик на короля глянул, на королеву Джиневрию, славящуюся красотой и скромностью. Королева глаза опустила, но слушает с любопытством, и король Яр-Тур кивнул — продолжай, мол! И рыцари загудели требовательно. Только рыжий скучающе на гобелены закопченые смотрел и яблоко лениво жевал, не слушая рассказчика.

— Девки там хороши, — не разочаровал соратников Ульрик, — но мы-то знаем, что нет прекраснее на свете жены, чем наша добрая королева!

— Нет! — дружно загрохотали рыцари, и подняли кубки за королеву.

— Но хвалятся на Руси, что именно у них живет девица красоты невиданной, которой нет на свете равных, — продолжил сэр Ульрик. — Не поверил я в это, конечно, кто может быть красивее нашей королевы?

— Никто! — с готовностью подтвердили рыцари и выпили повторно.

— Говорят, что на все руки она мастерица. Зовут Марья, Мэри по-нашему. Сватались к ней тысячи знатных женихов со всего мира, но девица так горда и своенравна, что всем отказала. А еще говорят, что сестра ее стала женой царя подземного, Кащея.

Как прозвучало имя Кащея, рыжий голову поднял, внимательно на рассказчика посмотрел.

— Завидная невеста, — почти трезво пробормотал кто-то из рыцарей. Зашептались воины задумчиво.

Расхохотался король Яр-Тур, на королеву свою с гордостью глядя. Ох, хороша! Стан тонкий, глаза оленьи, волосы как шелк, губы как розы нежные.

— Мало веры сказкам таким, — проревел он, — как известно, каждый тролль свои холмы хвалит. Нет равных Джиневрии моей!

— Нет! — с готовностью поддержали рыцари и снова выпили.

— Но, даже если вторая та девка по красоте, — продолжал Яр-Тур хмельно, — хочу я, чтобы жила она в земле гранпританской и ее славила, а не какую-то там Русь за морем. Вот мое слово: чтобы вас, рыцари мои верные, развеселить, и узнать, кто хитрее и быстрее, спор я предлагаю. Кто девицу эту в жены возьмет, тому я подарю любую вещь, что он попросит. Кроме меча моего, — и король коснулся рукоятки Экскалибура.

Зашумели воины одобрительно, заспорили — кто первым будет?

— И древо эльфийское отдашь, что летом цветет золотым листом, а зимой — серебряным? — спросил вдруг рыжий громко.

— А, Мерлин, друг, — рассмеялся король. — Давно ты это дерево себе на зелья забрать хочешь, в сад свой волшебный, знаю, знаю. Его не отдам, но вот тебе мое слово — возьмешь девку в жены, уговорю фейри, мне его подаривших, отдать тебе ветку на развод. Но неужто ты готов ради него жениться? Ты мне, помнится, говорил, что скорее в монастырь аббатом уйдешь, чем добровольно жену возьмешь!

— Уж очень награда заманчива, — ответил рыжий, поднимаясь. — Лист золотой с дерева того созревание любых зелий ускоряет, а серебряный — позволяет хранить хоть сто лет. Может, и женюсь.

Сидела я как-то летней порой у окошка горницы своей, песню тоскливую напевая, и цветы вышивала на скатерти белой. Рядом нянюшка наша с Аленой старая: уже почти слепая, а вышивает лучше, чем я, и песни у нее веселее. Скучно мне было — хотела я пойти за околицу батюшку с ярмарки встречать, но небо тучами черными затянуло, и дождь летний полил. Молнии сверкают, гром грохочет, и девки сенные с корзинами во дворе носятся, одежду снимают с веревок, чтобы в терем нести, к печи на просушку.

Вот и взялась я за пяльцы: обед уж приготовила, в тереме чистота, а без дела не сидится мне — надо чем-то руки занять, если уж язык нечем. Нянюшку я люблю, но с ней не посмеешься, не пошутишь, как с Аленой, сестрой моей, тайны девичьи не обсудишь. А как Алена интересно мне книги ученые пересказывала! Я-то хоть читать умею и языкам обучена, ибо сызмальства слышала речь разную от иноземцев, с которыми батюшка торг вел, но поди пойми, что там написано! А Алена разбиралась, словами простыми мне все рассказывала.

Очень я по ней нынче скучала.

Два года миновало с той поры, как она замуж за царя подземного вышла, за Кащея Чудиновича. Жили они в любви да согласии, и уж сыновья у них подрастали. Мы Алену навещали часто, а все равно печально расставаться было. Но что поделать, как ни крути, мужняя жена уже другой семье принадлежит, и заботы у нее другие.

— Какие там заботы, — смеялась она, — с близнятами няньки-мамки помогают, знай по правую руку от мужа сиди и царственно на всех поглядывай. Да за травами теперь с дружиной езжу, а не одна хожу, а так не запрещает Кащей мне травы ведать и лечить, почетно у них это, что царица сама на болящих руки возлагает. Разве что, — шепотом добавляла, — разрешает только детишек малых да баб смотреть, да я не спорю.

Я все равно вздыхала грустно. Кащей, видя печаль такую, приглашал нас в царство подземное к нему переселиться. Но отказался отец.