С той поры прошло 5 лет. Дети росли, Витя так же трудился дальнобойщиком. И мне пора было выходить на работу. На скорой помощи были большие сокращения, как и во всей больнице, и по всей стране. И так как во время сокращений я была в декретном отпуске, по закону меня не имели права уволить.

Алла, моя невестка, жена старшего брата Валика, работала главным бухгалтером в больнице и предложила мне вернуться на скорую санитаркой. Женщину, которую приняли на работу вместо меня, должны были уволить, чтобы я смогла выйти на свое место.

Мне не очень хотелось, чтобы из-за меня кого-то увольняли, но времена были тяжелыми, дети были еще маленькими, а на этой работе у меня выходило всего 6 дежурств в месяц, и меня это устраивало. Я могла уделять много времени детям и в то же время работать. И я решила воспользоваться своим законным правом на работу.

За пять лет моего декретного отпуска на скорой помощи произошли большие изменения. Все отделение из маленького домика в центре города перевели в новое здание больницы, которое находилось в микрорайоне. Санитарок сократили, и теперь на одну смену была одна санитарка, которая была невыездной. Но работа была посуточно, и меня это устраивало.

В мое дежурство я отвозила детей к родителям Виктора, они никогда не отказывали и рады были присмотреть за нашими детьми, за что я им была благодарна.

За время декрета я совсем одичала. На нашей улице почти не было соседей, дома стояли лишь с одной стороны улицы. Напротив нашего дома росли камыши. А из детей были только мои Дана и Вова. И детям нужен был сад, а мне очень нужна была моя работа. На скорой помощи я заново начала учиться общаться с людьми, с самыми разными – интеллигентными, и с полной им противоположностью.

Как-то на работе я вышла в другое помещение и услышала, как меня обсуждали, говорили, что я незаконно вышла на работу, и что если бы не Алла, моя невестка, то меня бы уволили. Я рассказала Алле об этих пересудах. Но она успокоила меня, сказав, что все по закону и добавив «не переживай».

Но я переживала. Оказалось, что женщина, которую уволили из-за меня, была женой одного из водителей, и сотрудники привыкли к ней. А я в декрете была аж 5 лет и была им чужой.

Моему отцу был уже 71 год, у него было слабое здоровье, он болел астмой и в последнее время у него начало повышаться кровяное давление. Папу положили в больницу, я была как раз на смене. Вечером я принесла ему ужин, но заметила в его поведении что-то неладное. Я вызвала врача, у папы случился инсульт, и до утра он не дожил.

Когда меня везли с работы домой, водитель сказал:

– Хорошая смерть, сам не мучился и других не мучил.

Но мне было очень больно это слышать, я очень тяжело пережила смерть отца. Из-за ссор в семье, мы с папой отдалились, и я очень жалела о том, что порой так холодно относилась к нему. Меня терзало чувство вины еще много-много лет.

Похороны не обошлись без скандала, отец мой был человек неверующий, а мама ходила в баптистскую церковь. Она решила пригласить свой приход, чтобы отпеть по традиции баптистов. Но родственники отца были против. Наконец пришли к компромиссу. Было решено пригласить батюшку на кладбище, а баптисты отпевали папу дома.

Я вообще не понимала разделение этих вер, каждая вера изучала одно писание (Библию), верила в одного Бога – в Иисуса Христа, так к чему все эти разногласия и разделение вер?!

Когда баптисты пришли отпевать папу, мы с братом Вовой сидели возле отца. Баптисты стали петь. И мы с братом в какой-то момент начали одновременно смеяться. Мы смеялись у гроба своего отца и не могли остановиться. Нам было стыдно, и мы, прикрывшись, сотрясались от внезапного беззвучного смеха. Со стороны это было похоже на беззвучные рыдания. Многие годы этот случай был нашей с братом тайной, мы часто вспоминали об этом с ужасом и стыдом, не понимая, как можно рассмеяться у гроба отца. Пока не появился интернет и психологи, которые могли объяснить такое поведение человека.

Для нас с братом это была первая утрата, мы впервые вплотную столкнулись со смертью близкого нам человека. И в целом это были первые похороны в нашей жизни. И такое проявление эмоций стало своего рода щитом, предохраняющим психику от разрушительных для нее запредельных переживаний. Но об этом мы узнали много лет спустя, а до этого нас с братом многие годы мучили стыд и совесть.

В день похорон я стояла возле гроба своего отца. Я словно окаменела, лишь слезы катились из моих глаз. И тут я почувствовала, как маленькие ручки обняли меня за ноги – это была моя семилетняя Дана. Обняв меня, она молча стояла рядом, разделяя боль утраты. Я до сих пор помню ощущение от этих объятий. Это незабываемое ощущение, один жест был больше тысячи слов утешений! Среди большого количества родных и близких я чувствовала себя одинокой, пока эти маленькие ручки не дали мне понять, что я не одна.

После смерти отца мама продала дом в селе и переехала жить к нам, в половину дома, где жил папа.

На скорой был один водитель, очень дерзкий. Он с первого дня стал меня расспрашивать обо всем и в лоб предложил заняться с ним сексом. Я сразу растерялась, но потом спросила:

– У тебя есть жена?

– Да, – ответил он

– Значит, ты ей изменяешь? – спросила я.

– Не твое дело! – последовал грубый ответ.

С того дня Игорь – так звали водителя – стал мне грубить при любой возможности. Сначала его грубые замечания ставили меня в тупик, я отмалчивалась, но после, уже дома, прокручивала все его слова и думала: ну почему я ему не ответила, я же могла ему так возразить или по-другому ответить. В уме я Игорю всегда остроумно отвечала, но это было уже после «драки», как говорится. Но со временем я все же научилась защищаться.

Как-то Игорь сказал, что он меня не уважает, а вот Валюшу, санитарочку – вот ее он уважает. Впервые меня понесло, и я раздавила его фактами.

По вечерам, в спокойное дежурство, ужин переходил в посиделки. Игорь курил прямо за столом в столовой, а окурки засовывал в ножку стола, откуда они потом вываливались. А когда он выходил курить на улицу, окурки летели прямо на порог. И в рабочей машине, которую убирали санитарки, он всегда оставлял мусор – шелуху от семечек, фантики от конфет.

Я бросала ему обвинения прямо в лицо, возмущенно спрашивая:

– Ты уважаешь Валюшу? Расскажи, как ты ее уважаешь! Каждый бычок, засунутый тобой в ножку стола, которые ей приходится убирать – это, по-твоему, уважение? Или окурок, который ты бросил на порог, и который она должна вымести – это, по-твоему, тоже уважение?! А мусор в машине? И это все за тобой убирает «уважаемая» тобой санитарка!

Игорь пытался огрызаться, но я сразу давала отпор. Он возражал:

– А куда мне девать окурки?

– Ну не в ножку же стола! – шипела я. – Куришь – так принеси себе пепельницу!

После этого Игорь перестал ко мне придираться, на столе появилась пепельница и на пороге окурки больше не валялись. Но Игорь вообще перестал меня замечать.

Иногда по вечерам сотрудники играли в домино и когда не хватало игроков, приглашали меня. Однажды я попала в смену с Игорем, игрока не хватало, и он пригласил меня к себе в напарники. Несмотря на то, что наши противники слыли профессионалами в домино, мы разгромили их в пух и прах, и в конце партии мне удалось поставить им «лысого». Наши противники были в бешенстве! Мало того, что они проиграли, так еще и в конце игры от какой-то санитарки получить «лысого» – это было не просто обидно, но еще и позорно! После игры Игорь пожал мне руку, и с того дня у нас с ним установилось перемирие.

Мне нравилось, когда я попадала с Игорем в одну смену, дежурства в ней были веселыми и часто заканчивались сабантуем. У Игоря был друг, он играл на ионике, пел на днях рождениях, свадьбах и по приглашению приходил к нам на скорую. Сабантуй устраивали в гаражах у водителей. Было весело, я забывала о домашнем быте, забывала о детях – на работе я отдыхала. Конечно, мне приходилось мыть полы, убирать огромное отделение, мыть салоны трех машин, но на работе я не была мамой и по-своему отдыхала.