Девочка размышляла, лежа на бабушкином диване: «После смерти там темно, там бесконечная пустота… Страшно!»

Такие мысли часто посещали меня в детстве – мысли о смерти. Я думала, что после нее ничего нет. И мне было очень страшно.

Родилась я 1 ноября 1972 года в Украине, в маленьком городе, Одесской области. Болгарка по национальности. Я росла тихим, спокойным, точнее сказать, кротким ребенком. Часто перед сном я всем вокруг желала спокойной ночи:

– Спокойной ночи, сервант!

– Спокойной ночи, стол!

– Спокойной ночи, стулья!

– Спокойной ночи, печка!

Я была вежлива с мебелью, но людей сильно стеснялась.

Когда мне было 5 лет, я очень хотела быть такой же умной, как мама. Дорога в детский сад была лучшей дорогой. Мама срывала с дерева вишни и насыпала их мне в ладошки. Вечером она забирала меня домой и иногда брала на ручки и несла, пока были силы. Помню, вечером, мама укладывала меня в одеяльце и, завернув конвертом, как маленькую, баюкала.

Яркие, теплые вспышки воспоминаний детства. Это тепло окутывает, завораживает – как же хочется вернуться туда, где тебя любят и нет безысходности…

Когда я подросла, то, принимая ванну, рассматривала себя, обнаруживая, как из девочки превращаюсь в подростка. Я смотрела на свой животик, талию, и мне казалось, что они красивы. Но во мне зародилось сомнение, ведь мама мне никогда не говорила, что я красива.

В школе, в восьмом классе одноклассницы уже начали флиртовать, целоваться с мальчиками, а я была далека от всего этого. Несмотря на то, что была старше всех в классе, я оказалась девочкой позднего созревания.

Моя бабушка жила в городе, в очень красивом и старинном – в городе Черновцы. Рядом с бабушкиным домом стоял университет.

Величественное здание с башнями, больше похожее на замок. В университете была своя резиденция, где росли елки, орешник, жили белки и росли огромные деревья, магнолии. Когда расцветала магнолия – это было как в сказке: огромные бутоны распускались бело-розовыми цветами, и ими было усыпано все дерево. Аромат этих цветов разносился по всему парку.

Дети обычно ездили на каникулы в село к бабушкам, а я, из маленького городка в буджакских степях, приезжала в большой, зеленый, красивый город Черновцы. Я любила приезжать к бабушке. Она была совсем другой, не похожей на маму – спокойная, интеллигентная, очень красивая женщина, с голубыми добрыми глазами, излучающими нежность. Когда бабушка улыбалась, на щеках образовывались ямочки, а черные брови на белой коже смотрелись, как крылья чайки. Даже в преклонном возрасте она была очень красивой.

Ну почему же мама совершенно не похожа на бабушку ни внешне, ни по характеру? Хотя и была по-своему красива.

Я же была обыкновенной темноволосой смуглой девочкой с карими глазами. Зато у моего старшего брата была белая кожа, голубые глаза и замечательные светло-русые кудрявые волосы. Мама часто рассказывала, что, когда родился мой брат, он был очень красивым, светленьким мальчиком. Но когда родилась я, маме было стыдно показывать дочь – я была смуглой, с большим носом, еще и девочкой. И мама часто говорила, что, если бы это было возможным, она бы ночью поменяла нам с братом волосы. И поэтому я мечтала быть светленькой. И, зная мое заветное желание, в ссоре брат всегда дразнил меня:

– Чернь, цыганка! Волосы у тебя, как солома…

И, когда мама заставляла меня кушать (а кушать я не любила), я спрашивала ее:

– Мама, а если я буду кушать сметану, я стану светленькой?

И, мама, не желая разочаровывать дочь или в своих целях, чтобы я лучше кушала, говорила:

– Да, доченька, если будешь кушать сметанку, станешь беленькой, как сметанка.

И я изо всех сил старалась проглотить еще ложечку, чтобы быть ближе к своей мечте.

У меня два старших брата, Валик и Вова. Первый был старше меня на 16 лет, и когда я росла – его рядом не было. Сначала он ушел служить в армию, после армии уехал учиться. Второй брат, Вова, старше меня на пять лет. И он довольно-таки часто злоупотреблял своим старшинством.

В детстве, когда мы смотрели мультики, и Вове вдруг хотелось чего-то пожевать (а пожевать ему хотелось всегда), он отправлял меня в кухню за едой. Не желая пропустить часть фильма или мультика, я отказывалась идти. Тогда брат говорил:

– Ты иди, а я нажму на кнопочку, и мультик остановится.

Я верила, не зная, что пока такая функция еще не была доступна широким массам. И в одну из таких преходящих в приказы просьб, брат попросил отрезать ему кусочек хлеба. Я со слезами на глазах пошла, и случайно палец попал под нож. Кровь начала капать на стол, хлеб… Очнулась я от того, что брат, склонившись надо мной, плакал и причитал:

– Таня, не умирай!

В глазах его был страх. Я лежала без сознания…

Часто брат придумывал разные игры. Мы вместе ходили на старое еврейское кладбище, чтобы поесть зеленых абрикос. Брал он меня с собой, и когда ходил играть с друзьями, а иногда даже в поход. Вова привил мне расторопность, и если я не успевала собраться быстро, меня просто никуда не брали.

И в будущем я собиралась быстрее, чем мой муж…

Мой брат был для меня не только прапорщиком, но и стилистом, он полностью контролировал, что я надеваю. И когда мне хотелось надеть бусы или мамину брошь, то брат говорил:

– Ты так со мной не пойдешь, мне стыдно с тобой идти, ты как цыганка.

И мне приходилось переодеваться. Брат был для меня еще и матроной-воспитателем. Помню, когда мне было лет 7–8, мы ехали в поезде, и Вова постоянно делал мне замечания, «так девочки не сидят, сядь ровно, ножки вместе, так девочки себя не ведут…»

Родителям заниматься нами было некогда, и мой брат был мне за папу и за маму. У родителей была работа, большой дом, много живности: кролики, куры, утки, гуси, поросята и огромный двор. Все это требовало внимания и большого труда, так что на нас, детей, у родителей времени совершенно не хватало. И мы были предоставлены сами себе, хотя обязанности у нас были: мы должны были заготавливать траву для кроликов, пропалывать огород, а вечерами мы всей семьей мотали нитки, которые мама приносила с фабрики, на которой работала.

Нам нравился наш двор. С калитки к дому шла длинная дорожка метров сто. Над дорожкой была арка, вся оплетенная виноградом, листья которого создавали тень. По обе стороны от дорожки был огород, а вдоль нее всегда рос виноград и сезонные цветы: весной – нарциссы, тюльпаны, пионы, летом и осенью – астры, дубки. Дорожка упиралась в площадку. Перед домом над площадкой тоже была арка, на которой вился виноград. Большие ступеньки, с которых мы часто падали, вели в наш большой дом. На площадке стоял колодец.

Родители часто устраивали праздники, на которые приглашали много гостей. Мой брат брал баян, я залезала на маленький стульчик. Он играл, а я не смотря на свою застенчивость, пела. За выступление гости нам давали деньги, и деньги были немалые. За один вечер мы зарабатывали месячную зарплату наших родителей, 130–150 рублей. Свои деньги я отдавала маме, а брат складывал все в свой тайник.

Частые ссоры родителей еще больше сблизили нас с братом. В момент скандалов мы обнимались и плакали, нам было очень страшно. Когда брат ушел в армию, я осталась одна с постоянно ругающимися родителями. И доходило до того, что ночью папа гнался за мамой, и она в ночной рубашке убегала из дому, а я шла ее искать… Спасение пришло только тогда, когда после восьмого класса я уехала учиться в училище.

Еще с детства у меня каждый день болела голова. Мама меня возила по врачам, но никто не мог понять причину моих головных болей. Однако после того, как я переехала в общежитие, головные боли сразу прекратились. Я начала намного лучше учиться. В школе я избегала математики. Я ее не понимала, а если честно, то еще и боялась. По правде говоря, я боялась нашу учительницу, которая преподавала этот предмет. Она была очень строгой, даже не так: она была деспотично-нервно-злым учителем, и у меня от страха просто замирал мозг. На уроке я себя чувствовала так, как иногда бывает во сне, когда нужно бежать быстро, а ты не можешь – бежишь, будто в густом киселе. Так и я на уроке математики не могла ничего сказать. Мой мозг был весь в вязком киселе, близком к желе и отказывался работать.