Я летел сюда, домой, когда мой самолёт упал в предгорьях. Я чудом выжил. Меня нашли по аварийному сигналу. Две недели я провёл в больнице, без сознания. Как только моё состояние улучшилось, отец настоял на том, чтобы меня перевезли сюда.

Самого крушения не помню. Может, память восстановится со временем. Сейчас самые чёткие воспоминания начинаются после того, как я проснулся здесь, у себя, под взглядами отца и его советника.

Отец всегда был рядом. Всегда, и особенно в детстве. Когда думаю о детстве, ничего конкретного вспомнить не удаётся; странное ощущение – как пытаться поймать ладонью солнечный зайчик: его не схватить, но он тёплый, яркий, и касаться его приятно. Всякий раз, пытаясь что-то вспомнить, я чувствую это тепло.

Очень тихо, лишь листья шелестят на ветру. Трудно представить, что в сотне километров отсюда огромный город – яркая, шумная жизнь, бодрящее напряжение, приятно гудящие нервы.

Может, стоит всё же съездить туда. Увидеться с друзьями. С ними всегда весело, и их много, и они быстро сменяют друг друга. Должно быть, у меня было много их фотографий, но мой смартфон не пережил катастрофу, а компьютера у меня здесь нет. Никак не удаётся вспомнить их как следует, вместо знакомых лиц только размытые образы, и это удручает.

Конечно, мне дали бы компьютер, стоит лишь пожелать, но сейчас не хочется ни лезть в соцсети, ни кому-то писать. По дну сознания блуждает тень – только о ней и получается думать.

С того самого дня, когда я пришёл в себя, отец со мной не говорил. Мы с ним не увиделись ни разу.

Он мной недоволен. Я сам вёл самолёт в тот день, не справился с управлением, едва не погиб. Я заставил его волноваться. Может, он обижен на меня из-за этого.

Так уже бывало раньше. И был способ избавиться от груза отцовского недовольства.

В памяти возникают смутные образы: неон, полумрак, обнажённые тела. Дым, льющийся в лёгкие и перетекающий в голову. Пульсируют вены, сердце как сумасшедшее гонит по венам коктейль из самых разных веществ, и они взрывают мозг яркими вспышками.

Я часто моргаю, и видения пропадают. Странно – яркие картинки пронеслись как видеоклип, затронув только глаза, но не вызвав никакого отклика внутри, будто это всё было не со мной, будто кто-то рассказал мне об этом – безумная ночная жизнь, современная дикость, калейдоскоп удовольствий на любой вкус – хотя это всё это я совсем недавно испытывал сам. Воспоминания поблёкли и подёрнулись пылью. Они похожи на коллаж из фотографий, теряющий цвет.

Я закатываю левый рукав и всматриваюсь в свои вены. На коже должны быть следы. В вены вонзалась игла, каждый раз оставляя маленькие отметки – их не увидеть, если не знать, куда смотреть. И сразу накатывали волны экстаза. Что-то пустое внутри заполнялось, всё разочарование растворялось…

Я помню, но не чувствую никакого желания повторить этот опыт. Всё это похоже на память о болезни – бывает, иногда вспоминаешь, как лежал с высокой температурой, и находишь в этом странное удовольствие.

Я опускаю рукав и перевожу взгляд на озеро.

Когда силы восстановятся полностью, придёт пора вернуться в большой мир. Сначала в университет – закончить академический отпуск, продолжить учёбу. А потом – настоящая работа. Корпорация, которой владеет наша семья, ждёт меня. Отец покажет всё, будет учить – сам, без посредников. И это будет хорошо. Работать рука об руку. Всегда вместе, как отец и сын.

Он никуда не уйдёт. Он не бросит. Почему-то хочется думать именно так.

За спиной слышатся мягкие шаги. Тень ложится на траву. Обернувшись, я вижу в слепящем солнечном ореоле серебристую бороду, морщинистые скулы, полные силы глаза.

– Здравствуй, мальчик, – произносит проникновенный голос.

Это не он. Это Джошуа, советник отца, всегда доброжелательный и участливый. Он был с нашей семьёй сколько я себя помню, с самого детства. Только сейчас я ему совсем не рад.

– Здравствуйте.

Хочется отвернуться, но это было бы невежливо. Солнце становится чуть прохладнее.

Советник садится рядом, не спрашивая разрешения. Прогнать его не повернётся язык. Он всегда был очень добр, обходителен, заботлив – все эти дни в поместье. Всякий раз смотрел так, будто заглядывал мне сквозь лицо прямо в голову.

Раньше он обходился добрыми советами и наставлениями. Этот взгляд появился у него только сейчас.

– Как у тебя дела, Эгор?

– Нормально.

Он усмехается и отвечает привычной репликой:

– Нормально – это ни хорошо, ни плохо.

Внимательные глаза. Проницательность в каждом движении зрачков.

– Что тебя беспокоит? Скажи, как думаешь.

Трудно подобрать слова. Трудно заставить рот их произнести. Это странно – в мысленных разговорах с самим собой я очень красноречив.

– Почему он не приходит ко мне?

Джошуа раздумывает чуть дольше обычного.

– Он очень волнуется за тебя. Некоторое время все считали, что ты погиб. Но он и тогда верил, что тебя можно спасти. Он ради тебя свернул горы, пошёл на такое… Дай ему время. Как и ты, он всё ещё приходит в себя.

Если говорить, то всё. Джошуа можно всё рассказать.

– Он зол на меня? За то, что я чуть не разбился? За то, что заставил его волноваться?

Джошуа добродушно смеётся. Натянуто, наигранно… нет, показалось.

– Ну что ты! Он счастлив, что всё обошлось. И не злится он на тебя, и не обижен – не думай даже. Просто у него сейчас много дел. В компании трудности, и без него там сейчас никак. Но всё образуется!

С ним так легко, что я решаюсь сказать самое сложное.

– Я боюсь, что у меня что-то не так с головой. Наверное, отец это тоже заметил.

Джошуа издаёт смешок, изумлённо изогнув брови – так делают родители, если их чадо ляпнуло какую-нибудь глупость.

– Да брось! Так бывает, но обязательно пройдёт. Временное расстройство, Эгор, временное расстройство.

Он похлопывает меня по плечу, и я тоже усмехаюсь. Действительно, глупость.

– Не беспокойся. Я вижу, ты сам не свой. Не волнуйся ни о чём, пусть всё идёт своим чередом. Всё можно преодолеть. Со всем можно справиться.

На мгновение кажется, будто в его словах заложено что-то кроме прямого значения. Он вдруг становится серьёзнее.

Мне неуютно с ним. Я хотел побыть один, поэтому и пришёл сюда, к озеру. Это моё место. Странно, что он вообще меня нашёл.

– Я хочу прогуляться, – говорю я и встаю.

– С удовольствием составлю тебе компанию, – Джошуа тоже поднимается.

– Нет-нет, не нужно. Мне надо подумать.

Я иду в сторону леса, согнувшись и втянув голову в плечи. Очень неловко, и я ускоряю шаг, стремясь побыстрее скрыться с глаз советника. На миг очень отчётливо представляю, каково будет, если он всё же пойдёт за мной, и едва не перехожу на бег.

Лес кажется запущенным. За ним будто давно не следили: дерево упало, овраг зарос свежей зеленью, яркой и мягкой на вид. Свет пробивается сквозь кроны, раскрашивает траву и прошлогоднюю листву яркими красками.

И всё же я знаю лес как свои пять пальцев. Здесь всё так же спокойно. Запах листвы, сумрак, солнечные лучи в прогалинах такие плотные, что кажется, будто свет можно зачерпнуть рукой.

Становится так легко, что я и не замечаю, что уже бегу, не прилагая усилий, как бывает во снах. Останавливаюсь лишь тогда, когда дыхание заходится, а лоб покрывается испариной.

Надо вернуться в свою комнату и ждать, пока отец не позовёт. Но туда не хочется. Лучше пройтись. Прогуляться по поместью.

Это будет скучно. Я уже исходил тут всё вдоль и поперёк. Всё моё детство прошло здесь. Под присмотром отца.

Но в комнате я оставаться не смогу. Если не получается ничем занять голову, лучше хотя бы дать работу ногам.

Зелёные аллеи, дорожки выложены плитками – всё как я помню. Здесь ничего не меняется годами. Погода ясная, и прогулка всё же приятна. Наверное, сегодня один из последних тёплых дней в этом году. Здесь, в предгорьях, холодает рано. Может, скоро, как-нибудь поутру, ударит первый мороз.