Но вот, чем Осока могла помочь! Она знала об Изборе. Она не даст Бажене погибнуть!
А пока она с трудом догадалась обо всем, о чем бабушка не смогла сказать, Бажена уже подошла к обряженному в яркие ткани и разукрашенному от брюшка до лап Пауку с его свитой. Передала ему что-то. Свиток? Паук прочитал его.
Сорвалась Осока вперед, расталкивая вондерладнских воинов. Это уловка, Бажена! Не верь им! Беги!
Вырываясь из первых рядов, краем глаза заметила Осока знакомое удивленное лицо. Златоуст. Собирается схватить ее за руку. Вывернувшись из его хватки, Осока обернулась и услышала рев громогласный. Только не сейчас!
Ахома откинуло в сторону, а вондерландский мальчишка упал на землю и пополз прочь. Бажена же застыла, замерла в крике зверином, с рукой Паука на лбу.
— Бажена! Держись! — закричала Осока и, хоть и не надеялась достигнуть ушей Бажены, заметила, как та обернулась.
И тут же оторвалась от Паука. Вновь рванулась Осока: есть возможность! Бажена ее слышит, значит, еще способна слышать!
Но не успела Осока сообразить, как под ее ногами сама земля разверглась, изрыгая жидкое пламя. Едва не опалив края поневы, Осока не сбавляла ходу, но чувствовала, как жар опаляет ее лицо, как ноги от страха перестают слушаться.
Это всего лишь осколок! Нельзя бояться! Нельзя отступать!
На исходе последних сил, сквозь рев земли и крики ошарашенных войск, Осока почти что летела над землей. Ноги не опаливало, лишь сердце горело от бега стремительного. Но чуть-чуть, уже два шага — и Осока настигнет Бажену! Прыжок — и она на одной с Баженой земле, их качает, но Бажена держится, упала на колени, кричит, но не теряет сознания. Молодец, Бажена! Так держать!
Было достигла Бажены Осока, но путь ей преградила паучья лапа. Он ведь тоже здесь! Осока отстранилась назад, не позволяя себя коснуться. На нее обратились несколько темных, как ночь, глаз, точно очаровывая ее своим ужасом. Но Осока знала: то лишь видимость! Страшен он лишь настолько, насколько она ему позволит таким быть!
Твердо встав между Пауком и Баженой, Осока ощутила, как кипит водица в ее карманах. Есть пара капель, этого может хватить. Осока сосредоточилась и высвободила из склянок все, что могла, собрав водяной хлыст. Пусть попробует подойти, она ему все лапы обрубит ими!
Но Паук не остался беззащитен: привстав на задние лапы, передними он достал из-под брюшка несколько причудливо изогнутых лезвий, точно обкусанных животным с крупными зубами. Поочередно ими взмахнув, он заставил Осоку сдвинуться на шаг, но не упасть и не отступить. Конечно, его мечи пугали, но… Она же может им чем-то противостоять, верно?
Когда одно из них сверкнуло у лица, Осока чудом не упала, совсем позабыв о воде. Хлыст упал наземь и тут же испарился. Нет! Матушка, что делать?!
Не успела Осока отчаяться, как услышала приказное:
— Осока, пригнись! — и подчинилась тотчас.
У макушки, почти обжигая волосы, пронесся снаряд пламенный и попал прямо в Паука, тут же взорвавшись. Паук даже не ожидал такой мощи и улетел в первые ряды своего же войска, разбив их. Осока села наземь. Мимо, осторожно обступая, прошагали вондерландцы бравые, не дав ошарашенному врагу пройти вперед и сталкиваясь с ним, стена к стене.
Очнулась Осока, когда на плечо легла рука. Обернувшись, Осока испуганно прижала хвост. Златоуст!
— Ты чего твор-р-ришь?! Почему ты всегда лезешь в пекло и головой не думаешь?! — прорычал он, пристально глядя ей в глаза, а когда та попыталась уйти от его взгляда, насильно развернул ее к себе за щеки. — Отвечай, Осока!
На глаза наворачивались слезы. Быстро забилось сердце. Не злоба в его взоре пугала Осоку, а страх.
Она не смогла удержать себя. Не смогла спасти всех, не смогла отворотить его от своей ноши! Бесполезная и глупая, ничего не может и ничего не умеет. Ну зачем, зачем она слушает себя? Ведь она всегда все портит!
— Я… Я была сама в этом всем виновата… Я не хотела, чтобы ты тоже… — говорила она сквозь слезы, пыталась собраться с мыслями, но не могла.
Разбил ее Златоуст. Почему когда он рядом, она так хочет слушать себя? Почему когда он так смотрит на нее, ей не хочется быть решительной и сильной?
— Осока, послушай. Тогда, на озере, это было просто так что ли? — спрашивал он, вытирая рукой ее слезы. Он опустился перед ней на одно колено, глядя в глаза, на этот раз она не пыталась бежать.
— Не просто! Это была правда! Правда! — взвизгнула она, сердце разбивалось на кусочки, когда она это признавала. — Пожалуйста, поверь мне!
— Я верю, — его тонкие губы изогнулись в нежной улыбке. — А ты мне веришь?
— Да! Не могу не верить! — укутала она руками рот, боясь произносить лишнее слово.
— Тогда поверь: я тебя не брошу. Что бы ты ни задумала. Я всегда помогу тебе. Твоя ноша — теперь и моя ноша. Мы с тобой справимся вместе, и ты больше не обязана идти на смерть одна. Теперь все твои беды несчастья — и мои несчастья тоже. Тебе больше не нужно молчать.
Осока бросилась ему на грудь, и Златоуст крепко обнял ее, бросая оружие. Невозможно… Как поверить, что он говорит правду? Но Осока поняла: она уже поверила. С души ее отлегла вдруг тяжесть, годами в ней копившаяся. Тяжесть молчания.
— А теперь хватит разговаривать, — отстранился вдруг он. — Помоги Бажене, она в тебе нуждается.
— А я смогу? — вырвалось у Осоки.
— Сможешь, конечно. Я в тебя верю. И буду здесь защищать тебя, не отойду ни на шаг.
— Спасибо, — улыбнулась она и обернулась к Бажене.
Все же Бажена не смогла выдержать натиска и потеряла сознание. Осока не могла этого предотвратить. Избор начался бы, даже если бы у нее хватило времени его остановить: осколок не вырвать из живых рук.
— Удачи тебе, Осока, — с улыбкой произнес Златоуст и поднялся на ноги, поднимая с земли ружье.
Удача — она ей пригодится. Подмяв под себя края поневы, Осока подползла к Бажене и положила голову той себе на колени.
Осока ее не знала. Не знала мук и бед Бажены. Даже понять толком не могла: такая твердолобая и простая, разве способна она переживать о чем-то? Предстоит понять.
Светлые чудеса окутали сознание Осоки, и осколок последний раз заискрился, провожая ее в путь.
Внутри все закрутилось-завертелось. Осока не умела управлять силушкой, что выше ее понимания, и подчинялась той беспрекословно. Речка бурлящая, обходя камни и пороги, понесла Осоку в своем потоке. И прибила к берегу сновидения, где Осока смогла открыть глаза.
Белизна. Помнила это Осока еще с Избора Златоуста. Очнувшись в нигде, огляделась Осока по сторонам. Нет никого, нет ничего. А где же Бажена? Разве не должна была она здесь появиться?
Заподозрив неладное, Осока поднялась с места и, наконец, увидела крохотную дырочку в пространстве. Быстрым ползком ее достигнув, Осока заглянула внутрь и… обомлев, откинулась назад, зажимая рукой рот.
Бажена… Что могло вызвать в ней такое?..
Когда разум перестал кричать от ужаса, медленно и осторожно Осока наклонилась над бродом. К горлу подступала тошнота.
Под толщей ало-красной воды, в которой растворялись багровые сгустки, скрывались скелеты зверолюдей. И не понять: старых или молодых, зверцов или звериц. У кого-то одна рука, у кого-то — только голова. И скелеты эти… Поднимались. Подступались к одной-единственной Бажене, падающей на глубину. Застывшей, закрывшей глаза. Ее грудь не двигалась. Отвратительные костлявые пальцы касались Бажены, но та даже не дергалась, не двигалась. Взоры жуткие вперились в нее, точно хотели заживо утянуть в свой брод.
— Бажена, очнись! Они же тебя утянут! — вскрикнула Осока, и только тогда открыла Бажена глаза.
И увидела, что творилось вокруг. Оглядевшись, Бажена было открыла рот, но из глотки вырвались только пузыри. Смотря в пустые глазницы, Бажена лишь рьянее сопротивлялась. Похоже, будто она их… узнавала.
— Бажена, это сон! Это наваждение! Это неправда!
— Они пришли за мной, пришли забрать меня! — вдруг сквозь бродову толщу вскричала Бажена. — Пожалуйста, оставьте меня! Я не хотела! Я не хотела!..
