— И все же?
Опустив взор, он замолчал. И после некоторых раздумий тихо произнес:
— Считай, что я стремлюсь быть таким же благородным воином, как и мои подданные. Таким же благородным воином, как и ты, Бажена Крепкий Кулак. Поэтому я признаю свою вину, — неожиданно преклонил он колено и опустил голову. Растерянная Бажена едва не закашлялась от удивления. — Пока я не могу загладить ее, но я не смею просить прощения. Я лишь надеюсь, что когда-нибудь ты дашь мне возможность отплатить свой долг. Если, конечно, я все еще буду с вами.
Не дождавшись ответа, встал кесарь Деменций и, не отряхивая грязи, лишь перевязав рану чистым платком из кармана, было собрался уйти, но Осока перебила его:
— Я видела, ты собираешь отряд военных. Если позволишь…
— Не позволю.
— Тогда твоя ночная встреча с Изгнанниками обернется кошмаром. Ты и без меня это знаешь.
— Они обещали принести мою невесту в жертву Чантиран на рассвете пятидесятого дня после похищения. Сегодня.
— Тогда почему бы не взять с собой войско? Заранее подготовиться?
— Как будто они не готовы? В жертвенную ночь они сильнее, а точнее безумнее, чем когда-либо. Против них бесполезно выступать, если они будут драться насмерть. Поэтому я потребовал дуэли, — Бажена не знала этого слова, — с их Мтавала. Выиграю — они вернут мою невесту. Проиграю — завтра будет битва. Даже если я не одержу победу, Мтавала будет ослаблен, и его будет легче победить.
Вздохнула Бажена. Идет на смерть? Тогда как же она успеет его простить?
Наверное… Наверное, так нельзя, но…
— Я тебя прощаю, — твердо сказала она, решительно выступив вперед.
Покосилась на нее Осока, но ничего не сказала.
— Ты не обязана, — натянуто улыбнулся Деменций.
— Если ты погибнешь с грехом на душе, то твоя Эллиада никогда не примет тебя! — горячо воскликнула Бажена. — Я не могу отпустить тебя на смерть с этим!
— Мне не нужно неискреннее прощение. Иначе все мои усилия искупить свою вину будут насмарку, — его улыбка стала печальнее. — Но я благодарен тебе за доброту. Надеюсь, я когда-нибудь смогу заслужить ее.
И кесарь Деменций шагом статным и ровным пошел прочь. Бажена мысленно взмолилась Матушке-Природе, чтобы ему улыбнулась удача.
[1]Эллиада — имя единой Богини, в которую верят пурины.
Глава шестнадцатая. О темном броде, где мары водятся
Неудача за неудачей преследовали Осоку. Может, она сама виновата? Не бывать же дыму без огня? Наверное, не хватало ей той силушки ведьмовской, коей обладала бабуля. Она-то всегда была вовремя, всегда права. Мудростью ее как будто сама Матушка наделила, наверное, с самого рождения.
Хотя столько всего пережила бабуля. Как ей не быть мудрой? И сейчас, наверное, будучи в пути далеком, слишком далеком, несет она свою мудрость как ношу. Непосильную для ее маленькой внучки.
Но нет! Пообещала Осока еще давным-давно: она исполнит завет бабушкин и встретиться с ней уже победительницей. Не помешает Осоке ничто: ни обстоятельства, ни те зверолюди, что будут вокруг нее, ни она сама. Воспротивиться последнему, наверное, было страшнее всего.
Новость утреннюю услышала Осока сквозь туман сновидений. Шум и гам поднялись за пределами шатра, где Осоку припрятали шаманки, ведь у них не положено после обряда проводить ночь вне святой земли. Всю эту ночь читала Осока дневник, читала, перечитывая страницу за страницей и сокрушалась, сердце ее обливалось жаром вины: не уберегла она глупого царевича, теперь наткнется он на Изгнанников да поплатится за свои необдуманные поступки! И ведь поплатился же: явился с рассветом, едва живой, однако держалась душа за его тело крепко-накрепко. Повезло родиться царевичем горе-храбрецу, ведь всем государям по крови дано быть сильными.
Как ввалился в свои покои — послал он за Баженой и «ее друзьями». Рассказал, как устроили засаду «эти дикари», как оказалось их больше и как задавили они малый отряд Деменция, о дуэли речи идти не могло. Видно, захотели схватить или самого младшего кесаря, или его реликвию Огня. Не знают Изгнанники ни о правилах чудес, ни о привычных законах чести. О последнем-то Осока точно знала, да не донесла. Не нашла слов, не нашла смелости, не нашла настойчивости.
И кому, как не ей, теперь это исправлять?
Осознавая это, Осока промолчала, когда кесарь Деменций сказал, что лучше бы ее послушался. Златоуст, с которым ей не удалось поговорить после обряда, заметил слова царевича и смотрел на нее долго и пристально — в то мгновение Осока и впрямь готова была сквозь землю провалиться. Скажи она ему заранее, он-то, может, и уговорил бы будущего кесаря не храбриться. Поэтому, как только их встреча окончилась, Осока и скрылась быстро, как только могла: теперь-то Златоусту ей не помочь.
Теперь-то ей никому не помочь, кроме нее самой. Как всегда.
Бабуля учила: Болотная Ведьма должна быть всегда готова ступить на порог смерти. Это ее дело и ее ремесло — соседствовать со смертью. Лечить и спасать кого-то. Только за соразмерную плату, а Осока опустилась, потеряла честь, позабыв об этом еще тогда, под горами эллиадскими. Она не достойна ни крупицы славы бабули, не достойна…
Но, может, если она будет способна выйти против врага и помочь, тогда она принесет достаточную жертву? Тогда она будет достойна называться Болотной Ведьмой, как бабуля?
Не хотела Осока об этом думать, хотела дело делать. Годами удавалось ей, когда она поистине захочет этого, становиться незаметной, невидимой, ступать тихо и бесшумно. И в этот раз: сколько бы ее ни искали, она не подавала виду, продолжала скрываться, пока не наступит миг, которого она ждала.
Голос Златоуста, доносившийся издалека, доводил ее до дрожи. Загоралось в сердце желание выйти, показаться его взору, чтобы он хотя бы знал, что ей можно верить, что ее задумка спасет его и других. Но стоит ей дать себе волю, как ее решимость испарится! Покажется все таким легким, можно будет отпустить долг, но Осока не могла себе этого позволить. Смотрела издалека на Златоуста и дрожала, прижимая к груди дневник.
Нет, бабуля! Не позволит себе Осока слабости, не позволит сбросить ношу с плеч. Иначе не быть ей никогда Болотной Ведьмой!
Лишь замысел, лишь он должен быть в ее голове.
А замысел был таков: следить и ловить мгновение. Сейчас войско собирается на битву: теперь-то Изгнанники не посмеют их в угол загнать, когда та-аайцы всю округу проверили. Осока знала: бояться было нечего. Бабушка писала: «В ночь принесения жертвы Изгнанники не гнушаются ничем, ведь в эту ночь они под всепрощающим взором Чантиран. Чантиран ведет их непобедимое войско к победе над всем миром, и их не должно ничто останавливать. Они считают, что ими руководит разум высший, и он разрешает своим смертным слугам применить любые средства во славу его». Но теперь Изгнанники ждут открытой встречи, теперь им не к чему притворяться.
Забавно, но в жертвенную ночь не было жертвы. Или жертва эта была принесена не та, о которой говорили, поскольку невеста Деменция, судя по всему, еще жива. Сам младший кесарь о ее смерти ничего не сказал, а значит, поступать ему придется по-прежнему осторожно. Как и Осоке.
Войско отправилось в путь к ночи, ибо лишь ночью Изгнанники выходят на свет. Днем они слабы: они верят, что Чантиран не поддерживает их при свете солнца, однако причина была гораздо проще — свет вредит их телу и ощущениям, их предки ведь ночные охотники. Осоке не терпелось увидеть их вживую. Бабуля почти не описывала их внешний вид, но дала понять: подобного Осока точно не видела даже в самом страшном сне.
Шла Болотная Ведьма наряду с шаманками, позади, они приняли ее в свои ряды с гордостью. Может, не понимали они ни слова Осокиного, но общались с ней взглядами, взмахами рук, действиями, значение которых Осока немного знала благодаря бабуле. Они относились друг к другу с трепетом и уважением, и не было столь приятного и достойного окружения для Болотной Ведьмы. К тому же шаманки могли не отчитываться о своих действиях власти, что предоставляло Осоке прекрасное прикрытие.
