Однако не похоже, что сюда им был ход открыт: никого, помимо шаманок здесь не было, а на забор из тонких палок были понавешаны оторванные головы неведомых зверей. В своем тихом закутке местные ведьмы — или кто эти зверицы такие — ютились в десятке домишек с крышами из сухой травы, посередине горел большой костер. Сами же шаманки неторопливо прохаживались друг с другом, разговаривали полушепотом да занимались своими чудесными делами: месили какие-то отвары, мазались чем-то горько пахнущим.
У самого костра же грела перья темные импундулу-птица. Дремала она мирным сном, точно ничто ей не угрожало, точно не была она поймана и не была порабощена шаманкой. Мало того, что импундулу не пыталась бежать, так она и привязана не была. Что же, эти та-аайцы совсем из ума выжили, такую тварь держать на воле, где она может им всем головы поотрывать?
Тогда-то Деменций и скользнул сквозь крупную дыру в заборе, и подобрался близко, как мог, к хищной крылатой твари, занося над ладонью нож с расписной рукоятью. Бажена встала на колено за Деменцием, прижав хвост к ногам. Пустил Деменций кровь и не дернулся, никак боли не показал, словно каждый день рассекают его лезвием. Глаз импундулу приоткрылся — беззлобно, даже безо всякого любопытства — и обратился не к младшему кесарю, а к Бажене. Прильнула Бажена к земле, невольно заиграв костяшками пальцев, взрывая землюшку сухую под собой.
Смотрит на нее тварь… Даже не скалится. Испытывает. Думает, что Собака слаба, ничтожна, не стоит осторожности. Но если Бажена хоть на коготок сдвинется — птица кинется на нее. Сердце отдалось ударами громкими в груди, застилая слух.
Но вдруг перебила всяческие мысли рука, что легла Бажене на нос. Резкий, до ужаса сладкий запах крови ударил в чуткий нос, и Бажена схватила руку, едва не впившись в нее.
И, к своему удивлению, себя остановив. Все тело било дрожью, но сознание удержало клыки. Едва себя пересилив, Бажена с глухим рычанием отстранилась и отскочила в сторону, все так же стоя на четвереньках. Испуг смешался с гневом, когда завидела Бажена ухмылку на лице Деменция, сидевшего с окровавленной рукой напротив нее.
— Что ты твор-р-ришь?! Жизнь больше не дор-р-рога?! — прорычала Бажена, присев на корточки и сжав кулаки до боли.
— Я знал, что ты этого не сделаешь, — проговорил принц сквозь смех. — Все-таки я не ошибался… Ха! Не мог ошибаться.
— О чем ты?! — воскликнула Бажена тихо и злобно, хватая того за шкирку. — Отвечай, иначе пор-р-рву твою улыбочку, р-р-родной царь-батюшка не узнает…
— Я знал! — воодушевленно взглянул ей в глаза, произнес он. — Тебя легко отучить от жажды крови. Настоящая ярость кроется здесь.
Он поднял палец раненной руки и ткнул Бажене в лоб.
Кончилось ее терпение. Да что этот отпрыск недоцаря себе позволяет?! Наполнила ярость с кончиков ушей до пят, и Бажена с таким остервенением бросила младшего кесаря в сторону, что тот с долю катился по земле, пока не вскочил на ноги, придерживая окровавленную ладонь. Уже не было на его лице улыбки, лишь злоба холодная, расчетливая.
— А-а-а… Как же я прав! — рассмеялся Деменций в небеса, по спине Бажены прошлись мурашки, но лицо оставалось неизменным. — Все это время… Все, что я делал, я делал зря. Ты не берсерк. Этот ваш Златоуст был прав — зверь сидит в тебе глубже…
Ее передернуло. Да что он о себе возомнил? Издевался над ней все это время? Смеялся? Наблюдал, радовался ее ранам, ее страданиям?
Так же, как и все эти богатые твари…
— О чем ты, Деми? — из последних сил, с последней надеждой вопросила Бажена. — Это что, шутка?
— Какая шутка… Это открытие! Не было ничего, что бы подчинялось моей силе, но ты… Ты другая.
В его глазах засияло пламя горячее, точно самое жгучее, которое видела за свою жизнь Бажена. Здоровая рука его, будто забирая из голубых глаз часть огня, стала источать такой жар, что и сама воспылала.
Но было в этом пламени что-то… Успокаивающее. Знакомое.
— Сила отца и сила матери. Из поколения в поколение передающиеся Вондерам реликвия Огня и кровь Безумия. Смесь, что позволяет забирать чужой гнев, чужую боль, превращая их в свое мощное оружие.
Несмотря на возникший жар, Бажена будто погрузилась в холодную реку из-за его слов. Так вот, что…
— Ты все это время пытался привязать меня к себе? — взволнованно облизнув губы, отступила на шаг Бажена, ее хвост прижался к ногам, уши — к голове.
Радость и задор исчезли из его взора, сменившись чувством тягучим. Разочарование?
— Думаю, будет честным рассказать тебе все и отпустить себе этот грех под взором Эллиады[1], — вдруг изменился в лице Деменций. — Увидев тебя в яме у фараона Косея, я тут же понял: мне нужен этот воин. Она станет лучшим телохранителем! Бросится на врага по единому моему пожеланию. Даже говорить ничего не требуется: лишь немного огонька в твою душу, и… Но ни один способ не сработал. Я пытался поступать с тобой, как поступил бы с любой женщиной, — на этом Бажена смущенно отвернулась, напоследок оскалившись. — Не вышло: не покидало ощущение, как будто разговариваю с мужчиной — эта топорность, эти манеры… Поведение. Первый раз вижу, чтобы женщина себя так вела. Попытался прямо вытягивать из тебя злобу, но нет. Она возвращалась каждый раз, как феникс из пепла, — подозрительно сощурилась Бажена, припоминая свои ощущения после боя. Поэтому она как будто пустела под конец каждого сражения? — Это Безумие… Я обладаю этой силой лишь по крови. Я не умею забирать Безумие, как делали мои предки. Но я пытался потихоньку забирать себе эту силу, я пытался, но понял: пока не найдешь причину всему, не сделаешь ничего. Все старания — впустую. Тебе нужно найти эту причину, чтобы освободиться Бажена…
— И чтобы принадлежать тебе?! Нет уж, довольно! — вскрикнула Бажена, прижимая руки к телу. — Я устала от хозяев! Я устала от того, чтобы быть игрушкой в чьих-то руках, вещью, которую можно сломать, когда тебе захочется! — на глаза выступали слезы. Как долго они не посещали ее. — Я поверила, что ты, наконец, освободишь меня… Я поверила тебе, Деменций! А ты оказался очередным лгуном, как и все!
Не хотелось рыдать Бажене. Не удел это богатыря… Плакать… Лицо багровело, но Бажена, задыхаясь, не могла позволить себе пустить слезу.
Вдруг раздался плеск, и теплая вода стекла с всклоченных волос на горящие щеки. Всего одну слезу проронила Бажена, и та скрылась в стекавшей по лицу водице.
— Довольно, кесарь, — произнес знакомый тихий голос, почти прохладный ветерок в жаре пустыни. — Ты сказал достаточно. Попрошу тебя удалиться с земель шаманок, ибо мы устали терпеть твое пренебрежение нашим терпением.
— Ты же понимаешь, что мое слово здесь важнее слова шаманки, и тем более пленника? — отозвался младший кесарь со странной неловкой усмешкой.
— А ты понимаешь, что вода гасит огонь?
Охладив пыл и вытерев руками лицо, Бажена вскинула, наконец, голову. Увидела она тонкую гордую спину и высоко поднятую голову Осоки Болотной Ведьмы, вставшей между ними с Деменцием. Шаманки же, виляя хвостами, остановились у забора, глядя исподлобья, как младший кесарь пренебрежительно улыбается им вслед.
— Что же, в этом не могу не согласиться, — горделиво выпрямил спину наследник престола заморского. — Но позволь лишь несколько слов, и я покину законные владения шаманок.
— Хорошо. Но всего несколько.
Отступила Осока, встав в полоборота меж Баженой и Деменцием. Взор ее упал на согнувшуюся Бажену. Хлопала глазами Бажена: что она хочет?
— Выпрямись, богатырка. Негоже истинному воину преклоняться перед врагом.
Брошено это было так гордо и властно, что Бажена подчинилась тут же. Ничего не скажешь: настоящая Болотная Ведьма, грозная и неприемлющая непослушания.
— Я… Я не способен загладить свою вину за то, что сделал, — начал Деменций, глядя на Бажену спокойно и сосредоточенно.
— Это и впрямь так, — ответила Бажена громко и четко. — Но почему ты вдруг так заговорил? Что заставило тебя…
— Тебе это не должно быть важно.
