— Та-аайцы. Успокойся, сейчас не время для ссор, — строго оборвал ее Златоуст.

Но не ответила Солнцеслава, лишь гордо вскинула нос да важно зашагала вперед.

— Лучше расскажи, что знаешь, — предложила той Осока. — Пока мы ничего не знаем об этой земле, мы больше походим на дикарей, нежели эти… зверолюди.

Сперва, видно, хотела оскорбиться Солнцеслава — Златоуст бы и сам разозлился, назови его дикарем, но понимал, что Осоке глубоко наплевать, дикари они или нет. Скорее она к осознанию стремилась. За это ее Златоуст не мог не поблагодарить: так вывернуть вопрос, чтобы Солнцеслава сама заговорила, он бы и сам не смог.

— Я немного о Та-Ааи знаю, однако была бы очень признательна, если бы вы задали точный вопрос, — съязвила Солнцеслава в сторону Осоки.

Та не ответила тем же, а лишь вздохнула, ожидая, кто же первый сподобится сделать, что Солнцеслава просит. И пока Златоуст с Осокой напряженно молчали, благо Лун собрался с мыслями:

— А что вот это на голове фараона?.. Властителя Та-Ааи ведь так зовут?

Неловко пригнувшись, он взглянул на тот самый венец, украшавший изваяние. Солнцеслава же, улыбнувшись, охотно ему ответила:

— О, милый Лун, так это же немес! Знак власти с рисунком в виде лучей, он словно изнутри излучает свет, как само солнце — Итн, которому поклоняются жители северного Та-Ааи.

— Почему только фараон его может носить, Солнцеслава? — по-доброму улыбнулся ей Лун.

— Потому что Великий фараон — как они его называют — приходится сыном Итн. Иначе он не был бы великим!

— А вот это — это тоже для поклонения Итн? — полюбопытствовал Лун, переведя восторженный взор с изваяния на треугольное каменное строение.

— Не-е-ет! Такие сооружения называются пирамидами. Многовековые усыпальницы фараонов. Стоят их сотнями лет, и они разрезают небеса и восхищают каждого, кто посмотрит на них!

— А почему она так странно построена?

— Не могу сказать наверняка. Наверное, Итн им так завещала.

Златоуст удивлялся: а ему казалось, что он не глубоко верующий. Вместе с тем диким страхом перед Болотными Ведьмами, Солнцеслава так спокойно признает дикарские поклонения. С другой стороны, она искусства изучает, ей по нраву копаться в чужих обрядах.

— Поторопите вашу спутницу, пожалуйста. Нам необходимо через минуту…

— А сколько это в частях? — переспросил Златоуст, мельком глядя на палящее солнце и поправляя горловину, из-под которой уже валил жар.

— Ох… Я не знаком с берскими мерами исчисления времени, — признался тот.

— Хорошо, по-другому: это много или мало?

— Мало, чрезвычайно мало!

— Тогда и впрямь надо поторопиться.

Златоуст обернулся к Осоке, которая застыла напротив пирамиды, вглядываясь в прямые линии и безликий камень пристально, сосредоточенно. С тяжким вздохом вернулся за ней Златоуст и, лишь подойдя, вдруг заметил, как солнце застыло в верхнем углу пирамиды, да и Осока встала так, что солнце венчало ее голову, венчало то ли чу́дно, то ли чудно́. На мгновение Златоуста ослепило, и он помотал головой, наваждение отступило. Уже и жар в голову ударил…

Прихватив ее за руку, потащил Златоуст Осоку за собой, и та не смолчала, но выдала негромкое:

— Есть в этом что-то, Златоуст…

— В чем, Осока? — вполоборота бросил он.

— Пирамиды, фараон… Витает здесь что-то сильное. Надо убираться отсюда поскорее.

Сдвинул Златоуст брови: Осока не из тех, кто беспокоится впустую. По крайней мере, ее ведьмовскому чутью он не мог не довериться. Поэтому он, на всякий случай, подсмотрев, что кесарь Деменций на них не обращает внимания, остановился и шепнул:

— Я постараюсь как можно быстрее вывести нас из этого города, но ничего обещать не могу.

— Х-хорошо… — растерянно отозвалась Осока и поплелась следом, не отрывая подозрительного взора от пирамиды.

Вскоре будущий кесарь все же привел их… куда-то. Златоуст настолько терялся, что не мог толком понять, что происходит, зачем, где они. Казалось, даже время здесь движется медленнее, чем где-либо. Златоуст ощущал себя слепым щенком, выброшенным в мир, страшный и норовящий поглотить.

Описать окружение Златоуст мог только как «куча запутанных проходов» с низкими потолками и громоздкими стенами, что обрисованы неведомыми знаками. Златоуст слыхивал, что таковы письмена на Та-Ааи: они не пишут, а рисуют, что хотят сказать. И это называлось иероглифами. Но он-то думал, что это лишь пустословие, чтобы детей развлекать, ан-нет! Вот тут птичка, а тут — человек, повернутый боком, поклоняется желтому кругу, похожему на солнце. В полутьме светочей, пляшущем настенном пламени Златоусту и вовсе казалось, что живут картинки: плывет фараонова лодка по реке, гребцы гребут, волны колышутся. А чем дальше — тем жарче становилось, будто в сердце печи. Или так просто казалось.

Но, благо, рано или поздно кесарь Деменций вывел их на открытое пространство. По крайней мере, на такое открытое, какое он мог себе позволить. Столбы, все теми же письменами изрисованные, подпирали потолок, тяжелый и давящий. Эхо шагов отталкивалось от стен и нещадно било по ушам, Златоуст боялся себе представить, как тут кто-либо мог ежедневно ходить.

Точно мышки-крохи в огромной горнице, юркнули они сквозь распахнутые двери, будто в дыру в стене. Там вроде и потолки были поменьше, и убранство попроще. Посреди раскидистого помещения стоял крупный каменный стол, похоже, выщербленный прямо из камня, как и стулья. Стол длинный вес был усыпан, видно, вондерландскими свитками. Над ними спорили мужчины и зверы — сколько их было, Златоуст точно сказать не мог, вроде бы двенадцать. Благо добрая половина из них носила одеяния, как у кесаря Деменция, а это означало, что перед ними вондерландцы. А по-эллиадски они точно разговаривают!

Впрочем, полюбопытствовать у Златоуста времени не было, ибо будущий кесарь тотчас выскочил вперед и остановил перепалку, усадив всех по местам одним-единственным приказом. Не зная ни вондерландского, ни местного, Златоуст точно сказать не мог, на каком языке были произнесены эти слова.

Но то было не так важно, ведь после небольшой речи для обеих сторон стола, кесарь Деменций вновь обратился на берском:

— Итак, подошло время торжественно поприветствовать вас в Мафдт-Смат, или же на землях Союза Богини-Кошки, — с доброжелательной улыбкой обвел руками чертоги он. — Не знаю, известно ли вам, но Та-Ааи не является целостным государством, а делится на племенные союзы. К сожалению, по прибытии вы оказались не в лучшем положении, однако спешу уверить вас: вы находитесь во владении самого сильного союза на землях Та-Ааи.

— И что было бы иначе, если бы мы попали, предположим, на юг? — скорее съязвил, нежели полюбопытствовал Златоуст.

— Предполагаю, если бы вас тотчас не принесли в жертву, то съели бы. Нынче на юге наблюдается повсеместный голод… — с улыбочкой несменной ответил принц. — Однако в нашем вопросе эти подробности не важны, ибо вам — даю свое, к слову, дорогого стоящее слово — мы предоставим все средства, чтобы отбиться от голодных южан.

— Можно с этого места поподробнее: что нам необходимо сделать? — скрестил руки у груди Златоуст.

Почувствовав скромный толчок под боком, он, не сменив положения, бросил взор вниз. Испуганным взором проводил его Лун, с неподдельным ужасом в глазах. Была бы возможность, сказал бы Златоуст: пусть не волнуется. Пока кесарю от них что-то нужно, ни он, ни его сподручные ничего им не сделают.

— Что же, я благодарен вам за то, что не тратите время совета впустую, — по-прежнему доброжелательно отвечал Деменций Вондер, обводя взором собравшихся. — Дело в том, что боевые способности вашей спутницы привлекли к ней внимание Великого фараона Косея. Прежде никто из его самых умелых воинов не мог сразить Амат…

— Амат? Бажена… Она с кем-то подралась? — предположил Златоуст.

— Фараон уже месяц каждый день проводит боевые испытания, — на что Златоуст про себя возмутился: и тут эти испытания! — Таким образом фараон искал подходящего бойца для своего задания. Суть испытания была в том, чтобы сразить в бою свирепого зверя или умелого воина. Победителей фараон отбирал в свое войско, но ему необходим был тот особый воин, что справится с его поручением.