Похоже, это их дом. Вот и ведут они себя так, потому что нет здесь опасности. Конечно, Бажена не собиралась прихлопывать этих малышек, но что если бы собиралась? Кто защитит этих крох? Может, они не такие безобидные, какими кажутся?
Солнцеслава, похоже, этими вопросами не задавалась: взялась она за гусли и одним движением заставила гусли петь. Бажена не знала искусства, но ей показалось, что наигрыш походил на ручеек с буграми: перезвон журчал, как самая настоящая вода, с бурлением огибающая камни. И Бажене это нравилось.
Маленьким крылатым девочкам тоже приятно было слушать, как водит пальчиками по струнам Солнцеслава. А когда голосок ее зазвучал, все и вовсе замерли:
Соберусь я снова домой
Со своею лошадкой гнедой,
Бредем по полям, по лесам,
Ни змии, ни див, не страшны они нам.
Нам с лошадкою в нашем пути
Никого верней не найти…
Слышала эту песню Бажена. Давным-давно слышала, когда судьбинушка ее не туда повернула. Когда не было матери, чтобы за руку сдержать, не было отца и братцев, чтобы схватить и дома усадить нерадивую сестрицу. Когда пошла Бажена за теми, чьих деяний не знала, когда доверилась сладким песням и свободе лживой…
Проливался ласковый голосок Солнцеславы вокруг, точно мед по тарелкам с блинами. Крохи подлетали ближе, хотели отведать этого меду, но Солнцеслава не давала просто так подступиться, а уводила малышек все ближе к Бажене, Златоусту, Луну и…
Зачем это она их сюда ведет? Не для Осоки ли? А разве эти малышки что-то могут сделать? Похоже, Солнцеслава знала, что делала. На всякий случай Бажена взяла под руки Златоуста и Луна и было попыталась отодвинуться, но если Лун и вырвался, но двинулся, то Златоуст остался на месте, недвижимый, как скала. Спорить Бажена не стала: если испортит все дело, сам потом будет стыдиться.
А тем временем закончилась песня Солнцеславы. Сложила та гусли и села рядом со Златоустом. Положив ладонь на лодыжку Осоки, Солнцеслава взметнула просящие глубокие глаза на маленьких девочек, одна за одной опустившихся следом. Не все, но многие крохи опустились на недвижимое тело их спасительницы: на коленки, на предплечья, на грудь, на уши. Одна даже подлетела ко лбу и провела ладошкой-малюткой по густой брови Осоки.
Крылышки малышек заблестели-заискрились, зеркальце чудесное на руке ведьмы слабо засветилось, а грудь стала вздыматься и опускаться часто-часто, точно Осока куда-то бежала. Малышка, парящая над лбом, опустилась головой вперед и крохотными губками коснулась кожи меж бровей Осоки.
Зеркало вспыхнуло, и Осока вскочила, задыхаясь кашлем. Маленькие девочки разлетелись по сторонам, испуганно пища. Лишь та, что оживила Осоку, осталась летать у той вокруг головы, сосредоточенно оглядывая ту со всех сторон.
— Осока… Ты жива? — завороженно спросил Златоуст, подвигаясь к ней.
Осока обернулась на голос. Встретились глаза молодца и зверицы, а те растерялись и даже говорить не могли. Лишь искорки света от крылышек малышек оживляли их замершие лица. Бажена усмехнулась, про себя припомнив: а ведь он хотел, чтобы она увидела его первым, когда проснется.
Вдруг защекотало щеку Бажене, и она удивленно уставилась на маленькую девочку-стрекозку, что, томно вдохнув, села ей на плечо, подперев подбородок крохотными ручками. Сгонять ее Бажена не стала, лишь дернула ухом.
— Он тебя всю дорогу на спине нес, — пробормотала Бажена, боясь, что кроха слетит с нее. Но нет, та усидела и даже не дернулась. — Не давал никому помочь. Только под конец, когда его совсем разморило, я тебя понесла.
От такого Осока дрогнула и принялась метаться взглядами: то на Бажену удивленно глазами похлопает, то на Златоуста уставится. Бажена уже было подумала, что, пробудившись, Осока язык проглотила, но та вдруг уставилась на колени и прощебетала:
— Спа… Спасибо… Н-не нужно было…
— Нужно. Ты столько для меня сделала. Я не мог это просто так оставить, — ответил Златоуст, пытаясь поймать взор Осоки. — Ну, что же ты? Я тебе противен?
— Нет, вовсе нет…
Ощутила Бажена, как жаром обдало Осоку, как она силится что-то сказать или сделать, но только больше захлопывает руки у груди, жмется. Ну и что с ней? В таких случаях надо что-то предпринять или в стороне остаться?
— Тогда что же ты… — начал было Златоуст, но Солнцеслава внезапно перебила его:
— Вот же благодать: все ненастья прогнали прекрасные феи! — похоже, «феями» та обозвала маленьких девочек. — Давайте вместе их поблагодарим и станцуем с ними!
— С-с-станцуем? — скромно прошипел Лун. — Я не умею…
— Не волнуйся, мы с феечками тебя научим! — вскочила на ноги Солнцеслава, за ней потянулись и бабочки-крохи. — Может, берского они не понимают, но они понимают язык радости и песен! Ну же, не сидите, поднимайтесь размять ножки! Златоуст, а ты покружи Осоку, она устала, а у тебя вон, силища молодецкая! Бажена, и ты вставай, ты у нас наверняка танцевать мастерица!
— О, побольше издевайся, усатая, — буркнула Бажена, но подумала — отчего бы и не попробовать? Тем более что ничего плохого с этого не будет. Солнцеслава была слишком увлечена, чтобы причитать, кто как поет и танцует.
Сама Солнцеслава отложила гусли и быстренько достала из сумки балалайку. Как в ее поклаже все это барахло умещалось — одной Матушке известно. Но это не мешало Солнцеславе заставить балалайку весело дребезжать, чтобы все феечки уже в хоровод выстроились, утянув туда Бажену. Кружилась с ними Бажена, как в детстве с братьями, когда они костер разводили и прыгали вокруг него. Мама говорила, чтоб не подпалили всю деревню, но они не особо слушали: ни разу из-под их надзора не вырвался огонь.
Теперь хоть бы раз огонь не вырывался из рук Бажены…
Желая отвлечься, оглянулась Бажена, и, оказывается, не одна она веселится с девочками. Облепленная феями с ног до кончиков ушей Солнцеслава схватила пушистым хвостиком чешуйчатый хвост Луна, заставляя того дергаться и дрыгаться в попытке станцевать. Вроде бы попытка удачная, но бедный зажатый Лун как будто боялся лишнее движение сделать, однако в миг растерянности его хвост поглаживала Солнцеслава, из-за чего Лун вскакивал и даже успевал за дребезжанием балалайки. Ух, эта шаловливая Кошка, знала бы она, что обычное поглаживание хвоста с добрыми мо́лодцами делает!
А Златоуст с Осокой — загляденье. Он ее неловко поднял, схватил кое-как и принялся водить из стороны в сторону, разве что в наигрыш попасть ему так и не удалось. А она внимания не обращала на песни, она просто вжалась в грудь Златоуста лбом, обхватив края кафтана кулачками. Златоуст заваливался то туда, то сюда, а его спутница, похоже, убаюканная, просто посапывала в его теплых объятиях.
Кружимая феями, вскинула голову Бажена. Сияют звезды, смотрят на них предки из дальних далей. Яркое мгновение отдыха вспыхнуло среди тьмы испытаний. А ведь они, уставшие путники, только подошли к горам, только взглянули на то, как далеко им предстоит подняться, какое чудище кошмарное побороть…
А хотелось забыть все и танцевать. Забыть страхи, забыть прошлое… Бажена закрыла глаза, погрузилась в песню, точно в прохладные воды родной Грань-реки.
Глава четвертая. О настоящем доме, что в сердце
Горы. Не сравнить их ни с деревцами, чьи кроны, казалось, держали небеса, ни со стенами, подпирающими чертоги Природы-Матушки. Горы точно прорезали ходы в звездные дали, где живут Матушка и предки. Точно лестница, укрытая нежно-белыми облаками.
Во сне было теплее, чем здесь. Осока почти не помнила тот морок сновидения, но точно знала, что пребывать в нем было уютнее, нежели в снегах, где льдинки царапают щеки. А там… Там луг раскинулся… Цветы распускались…
И кто-то за руку вел… Кто-то знакомый, но кто…
Когда Осока очнулась, они заночевали, проснулись к обеду и продолжили путь. Ни утром, ни днем не являлись к ним больше феи, ни тени их присутствия Осока не приметила. Солнцеслава, которая, благо, о феях знала из Школы Искусств, объяснила: скорее всего, неподалеку располагалось фейское пристанище, которых в Природном лесу — пруд пруди. Покинув своих нянек-фавнов и защитников-кентавров, феечки решили прогуляться, понимая, что опасность им не грозит: эллиадцы чтят Защитников леса и никогда не мешают их повседневной жизни. Удачей то было, что феи решили прогуляться именно сейчас? А может, сама Матушка их сюда привела? Незнамо.
