Больше не теряя драгоценного времени, Осока поискала на поясе мягкую тряпицу и смочила ее водой, втерев туда травного сока, ледяного на ощупь. Хоть это осталось! Тихонько и без спешки Осока втирала отвар в лицо и грудь зверчика, пока тот с отвратительным ревом не очнулся.
Тяжело вздохнув про себя, Осока подхватила Медвежонка и обернула к себе, после чего встретилась с отвратительным смрадом и гнусной жижей. Зверчика вырвало быстро, зато действенно: после этого его грудь вздымалась спокойнее, ровнее, хоть жар и не совсем спал. Испачканная, Осока осмотрела себя с очередным тяжелым вздохом и обратилась к Медвежонку:
– Тебе легче?
– А… Ага. Сп-пасибо, – смущенно отвернулся тот, похоже, пока не в силах пошевелиться. – Ты спасла мне жизнь.
– Не нужно этого, – отвернулась Осока. – Хей, молящиеся! Не могли бы вы хотя бы убрать это? Хоть чем-то поможете.
Осмотрев зверчика поподробнее, волхвы скромно затоптались на месте. Осока было хотела их поторопить, но те внезапно робко забормотали:
– Слава Матушке-Природе, что княжич в порядке!..
На чем волхвы, переглянувшись, подавили в себе желание спорить и разбежались кто за чем. Осока и зверчик остались одни.
Она, вся грязная и смердящая, сидела с раскрытыми руками, удивленно хлопая глазами.
– Ты… Ты Царевич?
– А не все ли равно, кому помогать? – ехидно отозвался тот, ухмыляясь. – Ну да. А что?
– Ну… Не знаю. Просто мне казалось, что за Царевичем должны следить в оба глаза, – пробурчала Осока, не совсем пришедшая в себя. – А ты тут больной ходишь.
– Это только сегодня, – печально отозвался Медвежонок, судя по груди, тяжко вздохнувший. – Живот болел с утра, но я подумал, что это не страшно, потому что очень хотел на соревнование пойти. Может, съел чего… Не того.
– Отравился. Это я тебе точно могу сказать, – подтвердила Осока, но потом, усмехнувшись, добавила: – Но теперь отрава-то вся на мне. Слушай, может, это какое покушение? Все-таки Царевич…
– Да ну?! – округлил глаза зверчик. – Ого…
– Все-таки папка у тебя большой человек, а ты – единственный наследник. Понятное дело, убить хотят, – едва сдерживая смех, ответила Осока.
– Дуришь ты меня! – возмутился Царевич. – Между прочим, у нас лучшие пробщики! Была бы отрава – они бы умерли раньше меня.
– И впрямь, я тебя дурю, – она по-ведьмовски хихикнула.
И все-таки не чувствовала Осока в нем княжича. Да, у него был особый взгляд, будто свысока, но не могла в нем Осока признать царскую особу. А почему – сама не знала. Казался зверчик ей таким близким, таким похожим на нее, что тут же хотелось с ним подружиться. Впервые у нее просыпалось такое чувство…
А тем временем и волхвы подоспели: как вбежали – уложили княжеского сына поудобнее, принялись убирать грязь, к юбке Осоки без разрешения не прикоснулись.
– Нет-нет, в таком виде тебе точно к Великому князю нельзя! – запричитал самый старый волхв. – Немедля выходи! Надобно переодеть тебя по-особому!
– К Великому князю? Переодеть?! Да вы о чем?! – воскликнула напуганная Осока, не поддаваясь рукам Белого Медведя.
– В смысле «о чем я»? Великий князь пожелал тебя видеть! Похоже, ты выиграла в соревновании, не участвуя в нем.
[1] Заклинатели – чудесники (то же самое, что маги), управляющие одной стихией, которая находится в обозримой близости. Волшебники – чудесники, которые могут творить свою стихию из ниоткуда, используя внутренние запасы чудес (т.е. магии, маны). Обе категории относятся к вилийским чудесникам, поскольку их сила берет начало от вил – прародительниц зверолюдского рода, которые смешали свою кровь со зверьми и тем самым наделили зверолюдей способностями к стихийным чудесам (стихийной магии).
[2] Белокаменная Твердыня – главный храм поклонения Матери-Природе, находящийся в горах хребта Сияющих Вершин. В Белокаменной Твердыне служат волхвы – высшие мастера чудес, способные преобразовывать силы, рассеянные в пространстве, в нечто цельное.
Глава пятнадцатая. О верных храбрецах и гнусных предателях
Во дворцовой пустоте раздавалось эхо шагов громогласное, точно напоминая, что время-то никуда не девалось и мерно текло своим чередом. Даже двое дружинников у двери – двое из ларца, одинаковых с лица – не двигались и даже не моргали. Но разносившиеся время от времени звуки возвращали в настоящее, каждый раз вселяя надежду, что наконец-то хоть кто-то придет, но так ее и не оправдывали.
Оставалось Солнцеславе только рассматривать красоты здешние. От потолка до пола – все убранство поражало богатством и красой: будь то ковры расписные с рисунками трав и деревьев; будь то алые стены, золотыми вихрями исписанные и богатыми оконными ободами украшенные; будь то потолок, искусными картинами звезд покрытый. А картины-то эти – плыли по потолку-небу, точно облака пушистые, посередине источало свет улыбчивое солнце, лучи его нежные расходились в каждый уголок. Возглавлял комнату престол расписной, с пышными красными подушками и золотыми подлокотниками, на конце коих выделаны крупные медвежьи лапы.
Рассевшись вразвалочку на седалище у самых ног царских (которых здесь пока не было), Солнцеслава занимала себя игрой в гляделки с одним из изваяний дивов, что расположились по левый и правый бок Великого князя. Дивы слыли несказанной красоты птицами, к тому же способными судьбу предсказывать поточнее всякого ворожея. Чуяла Солнцеслава: судебного провидения Матушка-Природа навряд ли бы одобрила, вот и снабдила их знание проклятием страшным – весть недобрую нести туда, куда их взор поворотится. Ну и зачем же они сдались князю?
Но так и не пришла к заветной разгадке Солнцеслава: заслышала бурные разговоры и шаги, отчего вскочила с седалища и юркнула за дверь, где ее и оставили сидеть. Но разве могла удержаться Солнцеслава от того, чтобы посидеть совсем рядом с престолом?
Вот и они, вот – храбрецы! Те, о ком она свою великую песнь напишет.
И когда двери по ту сторону стены со скрежетом отворились, Солнцеслав, изнывая от любопытства, припала нежным угловатым ушком к замочной скважине. Кошачий слух не подводил! Различал голоса незнакомые, пока воображение представляло, кто же там, за стеной.
– Добро пожаловать к моему престолу, – это точно Великий князь! – Прошу пройти, гости дорогие. Нам предстоит еще некоторое время подождать, пока не придут остальные.
– Остальные?! Нам надо еще с кем-то ср-р-разиться? – донесся грубый голос зверки. Рычащий, наверняка воительница из племени хищников.
Удивилась Солнцеслава: не знала, что зверок берут в дружинники.
– Вовсе нет. Те, кто вскоре явятся сюда, станут вашими союзниками.
– А-а-а! Вот это я называю продумчивостью! – нелепо похвалила воительница. Видно, сказать ей было нечего.
– Великий князь… Нет ли у тебя никакого напутствия для нас? Пока мы одни, – скромный голосок, точно капель, эхом отдавался в мыслях Солнцеславы. Ушки дрогнули, и она на миг отстранилась, пытаясь представить, как держит в руках оружие мо́лодец со столь ласковым голосом.
– Думаю, нет надобности напоминать вам двоим о дружелюбии, ведь только истинно дружные зверолюди могли стать будущими богатырями, – мягко произнес Великий князь Драгомир. – Но и о расторопности тоже не стоит забывать.
На этом звенья зазвенели снова, и раздался грузный выдох зверки.
Вновь скрежет дверей – и вновь две пары ног. Одна поступь – легкая и словно летящая, другая – быстрая, но грузная и уверенная.
– Приветствую, Ведана, дорогая, – обратился князь, видимо, к княгине. – Я не удивлен, ведь выбрала ты именно того, на кого я подумал. Лицо Растислава я везде узнаю!
– Какая грубость! Разве не стоит поприветствовать Златоуста, прежде чем о нем говорить? – томный голос княгини походил на топленое молоко: такой же глубокий и теплый.
– Я совсем позабылся, прошу простить, – радостно отозвался князь. Судя по шуршанию, перед ним некто поклонился, некто с длинным шерстистым хвостом. – Приветствую тебя, Златоуст, сын Растислава. Приятно видеть почти знакомые лица!
