С горем пополам Осока все же добралась до нужного двора, миновав Луговой, где уже вовсю разгоралось соревнование торговцев. Рынок рвался на части от нахлынувшего народа, доносившиеся оттуда крики наводили страху. Благо, Осоке удалось толпу грамотно обойти, чтобы не быть утянутой в самые дебри.

Преодолев стену, Осока подобралась ко Верховному двору. Что ж, первая ступень пройдена – расценила она. Да вот что дальше делать? Осока понятия не имела, как проходят подобные собрания.

Проследовав чуть дальше, столкнулась Осока со знакомыми лицами. Да это же ученики Высшей Школы Чудесных Наук! Все же другой такой в Царстве нет, так или иначе, пришлось бы соревноваться именно с ними. Осока мало понимала, что она может противопоставить тем же заклинателям и волшебникам, однако рассчитывала, что придумает что-нибудь на ходу.

Решив малость прогуляться по двору, изучить, что тут да как, Осока побрела в сторону единственного возвышавшегося здесь здания – какого-то неизвестного храма. Его купала напоминали разноцветные ленты, переплетенные в узкую луковицу – точь-в-точь пухлые леденцы – только величественнее. В последнем Осока тоже понимала немного: в жизни видела всего один собор, не говоря уже о храмах. Может, сама Матушка-Природа манила к себе через эти цветастые завитушки? Или здание просто казалось очень большим, вот и создавалась мнимая загадка?

Осоке то было неведомо – осознавая это, поразилась она своей дикости. Осоке казалось, будто здесь она наиболее, как это говорят незнакомые с чудесами зверолюди, «не от мира сего». Она совсем терялась, но не могла определиться, испытывает она от этого радость иль грусть-тоску: то ли ново и любопытно все вокруг, то ли страшно и незнакомо. Потому-то Осока и ходила с опущенными плечами, отпрыгивая от звука лишнего, не ведая, что в звуках этих нет ничего плохого.

Вот и оказалась Осока подле храма, в гуще других чудотворцев. Те же оглядывали ее с подозрением: похоже, она единственная ведьма, что осмелилась с ними состязаться. Осока безо всякого труда узнавала в них учеников с Вилийского отделения, то есть тех самых заклинателей и волшебников[1]. Осока в их присутствии ощущала, точно ее давят большие, широкие ладони, прижимая к земле: все-таки ребятам этим ведомо побольше нее. Как-никак, ведьмовская магия – ничто по сравнению с заклинаниями и волшебством, ведь заклинания способны подчинять стихию, а волшебство – создавать ее из ничего. Благодаря бабуле, Осока познакомилась с заклинаниями, хоть и совсем поверхностно, даже Избор не проведя должным образом. Издревле заведено, что только волхвы в Белокаменной Твердыне[2] могут определить и усмирить стихию внутри зверолюда, проводить Избор так, как они тогда с бабулей его провели, считалось слишком опасным, потому и запретным. Бабуля любила играть с огнем, только вот огонь этот никогда из ее рук не вырывался.

Вдруг, прерывая мысли, из ворот храма вышли несколько Медведей в белоснежных одеяниях. Сразу узнала их Осока: так могли одеваться только волхвы. Странность этих зверов поражала: они ведь все белые, даже уши и хвосты. Белые Медведи? Из того самого племени, решившего всего себя отдать служению Матушке-Природе в Белокаменной Твердыне?

Но не успела Осока это осмыслить, как нахальный толчок прервал ее раздумья. Под боком проскользнул зверчик, тоже Медведь, в красочном и чистом кафтане. Осока остановила его за шкирку и одернула, тот даже не воспротивился.

Молча, стараясь не привлекать внимания, Осока цокнула в сторону зверчика и взглянула ему в лицо. Невольно Осока сузила глаза: странное, неведомое ощущение охватило ее, когда она рассмотрела маленького наглеца поближе. Черты Медвежонка оказались резкими, но при этом по-наивному милыми, из-за чего от него нельзя было оторвать глаз. Каштановые волосы у него растрепались, видно, давно причесался – и сразу растряс голову. А глаза, узкие, но проникновенные, с не меньшим удивлением уставились на Осоку.

Чуть погодя она осознала: от зверчика пахнет. И ничем иным, как болезнью. Ведьмы как извечные соперницы и одновременно помощницы знахарок умели не только на запах определять состояние зверолюда, но и даже сказать, что за недуг с ним приключился.

– Ты чего тут бегаешь, заразу разносишь? Бегом домой! – шикнула Осока, совсем позабыв, что волхвы что-то вещают совсем под боком.

– Какую заразу? Не знаю, о чем ты! – отшутился Медвежонок и с хитрой ухмылкой попытался вырваться, но Осока, к собственному удивлению, смогла сдержать его шкирку.

– Да такую, что ты болен! Ты же не хочешь будущего князева избранного заразить?

– Но я не болен! Если умная такая…

– То что? – язвительно отозвалась она, но все же смягчилась, ведь такой же упертой сама порой бывала. – Послушай, я не желаю тебе зла и не вредничаю. Просто не хочу, чтобы ты бегал и разносил болезнь. Лучше иди к маме с папой, посиди сегодня дома, а завтра – обязательно пойдешь гулять. И бегать станет полегче.

– Да я вообще не…

Но так и не договорил зверчик: так же внезапно, как и появился, он зашатался и упал, сперва на колени, а потом и вовсе – навзничь. Народ тут же загудел, кто-то первым додумался заклеймить ведьму, но Осока была готова, поэтому опустилась следом за ребенком, поднимая его голову с холодного камня и прикладывая губы ко лбу. Жар, как в раскаленной печи! Что же они сделали с бедным зверчонком? Почему его в таком состоянии отпустили гулять?

Да какая разница! Болотная Ведьма все-таки не разбираться призвана, а лечить. Сперва Осока глухим, Медвежьим рычанием отогнала толпу вокруг себя и уже потом сосредоточилась на зверчике. Бегло сбросив со спины дорожную сумку, Осока положила ее под голову соплеменнику, проверила затылок. Во время падения он набил шишку, ох, это плохо! Вскинув ноги себе на колени, Осока позвала на помощь: сама она ребенка не унесет.

Среди перепуганных заклинателей и волшебников не нашлось желающих, однако волхвы тут же подоспели и вдвоем осторожно понесли Медвежонка в храм. Осока, стараясь не пугаться, обогнала их и повела сквозь ворота. Лица, стены, убранство храма – все мелькало в сумасшедшем вихре, Осока не могла сосредоточиться ни на чем, кроме бедного зверчика. Почему-то именно сейчас она чувствовала, что именно ему она обязана помочь, без слов, без условий, безо всякой награды.

Среди запутанных проходов храма обнаружилась маленькая комнатка. В ней стоял стойкий запах свечей, но Осоку это никак не сбивало, ведь лечить она могла хоть, как ни очевидно, в болотной топи. Приложив пальцы к груди, Осока кивнула: сердце бьется, и то хорошо. Волхвы за спиной перебегались, шептались, но никто почему-то не осмеливался подойти.

Расстегнув крупные пуговицы кафтана, Осока наблюдала, как тяжело вздымалась грудь зверчика. Как же нехорошо! Что же делать при обмороках? Ах, да! Из-под нагроможденной ведьмовской утвари одна из склянок зашевелилась, и из нее наружу выскользнула жалкая капля воды. Этого не хватит!

Обернувшись, Осока было хотела попросить у волхвов воды, но изумилась: те застыли в странном положении, сложив руки вместе, и, видно, не собирались сделать хоть что-то полезное.

– Хей, что вы делаете?! – вскрикнула Осока.

– Ну, это… Молимся, – выдал один, на него тут же шикнули, мол, зря отвлекся.

– Он не умирает! Вы с ума сошли?! Ничего полезнее придумать не можете?!

– Да как же это, без помощи Матушки-Природы справиться? – недоуменно отозвался все тот же волхв.

– Хватит отвлекаться! – рявкнул на него стоящий рядом Белый Медведь. – Помогай давай!

– Какая тут помощь?! Подайте лучше воды! Надо его в чувство привести!

Осока возмущенно уставилась на недалеких волхвов. Спустя пару мгновений, она рявкнула:

– Живо! Иначе вас никакая Матушка не спасет!

Первый же, кто ответил, сорвался с места и мгновенно вернулся со склянкой чистой, похоже, святой воды. Вырвав ее у того из рук, Осока едва не оцарапала его длинными ногтями и бросила такое злобное «спасибо», что волхвы опять принялись молиться. Ну и ладно! Только мешают!