Порой приходилось быть гласом совести, когда другим это не под силу. Но если раньше Лун тревожился, не нужна ли его помощь только его малышке-Солнцеславе, то теперь верилось: и другие ощутят вес его слов.
Как он и ожидал: замолчали вновь друзья. Ожидая, когда выступит один и выскажет, что на уме у каждого. И вновь Лун тяжело вздохнул: на плечи ответственность опускалась, но если друзьям тяжело, он готов взять её на себя.
— Наверное, важно будет спросить… Неужели Осока всё это время спасала нас для этого? Для какого-то своего разуменья…
— Нет! Лун, не смей даже говорить об этом! — возмущённо подскочил Златоуст, на кончиках его пальцев мелькнули едва отросшие когти. — Осока никогда… никогда!..
— Думаю, Злат говорит, что Осока бы так себя не повела, — неожиданно спокойно произнесла Бажена. Положив руку на плечо другу, она взглянула тому в глаза и потянула на себя. Златоуст уселся обратно, но хвост его продолжил вилять. — Я тоже верю Осоке. Ведь будь Осока такой, как её жуткая бабуля, она бы нас там на месте помирать и оставила.
— А ведь бабуля у неё и правда страшная: мурашки по коже бегут от одного её взгляда… — вновь подала голос Солнцеслава. Лун погладил её хвост своим, и она немного посмелела. — Вы ведь тоже заметили, что история Осоки и картины из тумана отличались? Или только я сравнивала?
— Да! Осока наверняка была обманута! — вновь вступился за любимую Златоуст. — Эта старуха-Лошадь переврала всё! И про то, что хотела помочь другим избавиться от гнёта, и про любовь с Великим Князем…
— Я бы на твоём месте так далеко не забегала, — прервала его вдруг Бажена. — Помнишь, я тебе говорила, что Царехранителям было поручено найти Болотную Ведьму?
— Но не может же быть… — замешкался Златоуст, отстраняясь.
— Постойте! Князь Драгомир слишком молодой, чтобы… с бабушкой Осоки, — прикусила губу Солнцеслава, виновато поглядывая на Луна. Он же внимания обращать на её оговорку не стал.
— Тогда это был не князь Драгомир, а его отец. И когда Осока родилась, великий князь Драгомир и великая княжна Ведана как раз должны были пожениться…
От догадки, что им так и напрашивалась, у всех по очереди расширились глаза. Лишь Лун не ощутил ничего, кроме досады. Сколько Осоке пришлось пережить в одиночку? Сколько замалчивать на протяжении всех этих лет без бабушки и всех месяцев их путешествия?
— Нет… Нет! Этого быть не может! Чего вы мне голову морочите?! — вскрикнул Златоуст, хватаясь за уши и вскакивая на ноги.
— Да, Злат, Осока — дочка великого князя! Смир-р-рись с этим! — зарычала Бажена, сжимая кулаки и вставая следом. — От твоей злости нам пользы не будет!
— Какая, мара её дери, польза?! — отстранился тот. — Да плевать мне на вашу пользу! Я отказываюсь в это верить!
— Но поверить придётся. И что-то с этим сделать! — вскинула руками уже Солнцеслава, поднимаясь с рук Луна. — Ты-то, Златоуст, вообще побольше нашего знаешь! Так что возьми себя в руки и вспомни про разум, Матушка им тебя не зря одарила.
— Мой разум не понимает… Не понимает, как такое могло произойти, — забормотал Златоуст. — Осока не может быть, не может быть…
Вдруг почувствовал злость уже Лун. Осока ведь не зря ушла! Ждёт снаружи, пока они хоть к чему-нибудь придут. А Златоуст, единственный, кто видел записи дневника воочию, голову потерял от чувств.
— Златоуст! — воскликнул он чётко и спокойно, вставая ровно. Вставал ли он так ровно когда-нибудь? — Если ты сейчас же не придёшь в себя, мы можем потерять Осоку! Скажи, ты её любишь?
— Да! Как никого в своей жизни, — тут же ответил Златоуст, потупив взор.
— Так если любишь, почему же не примешь такой, какая она есть? Родителей никто из нас не выбирал.
— Просто… это безумие! — прошептал тот.
— Ха, тебе ли не знать, что такое безумие, Златоуст-Росомаха? — усмехнулась Бажена, похлопав его по спине. Тот перевёл на неё полные ужаса глаза. — Всякое в жизни приключается. Радоваться должен: твоя возлюбленная — княжна!
— С чего бы радоваться? Она ведь наверняка так настрадалась от этого, — опечалился Златоуст. — Ведь она ушла, лишь бы не видеть…
Тишина. Догорали поленья в кострище, ухала ночная хищница-сова. Лун вильнул хвостом. Как же ему хотелось спасти ту, что будто вчера протянула ему руку помощи, вытащила из чудесной западни! Но в голову совсем ничего не приходило.
— Она хочет, чтобы мы продолжили дело её бабушки, — произнёс вдруг Златоуст, да так холодно, что чешуйки на щеках повставали. — Чтобы отомстили её отцу.
— А почему её бабушка этого не сделает? Это не Осокины беды, пускай эта Тсырица с ними сама разбирается, — вознегодовала Бажена.
— Бажена… Тсеритсы Болотной Ведьмы больше нет, — пролепетала Солнцеслава. — Испарилась в звёздах…
— А. Просто Осока этого никогда не говорила… — смущённо поджала уши та.
— И вправду. Никогда, — согласился Златоуст, сдвинув брови. — Не нравится мне всё это…
— А если Осока… не знает, что бабушка умерла? — осторожно предположил Лун, понимая, что не прав.
— Знает, — порывшись за пазухой, Златоуст вытащил осколок. — Потому что у неё осколок. А чудесные зеркала — сокровища, что служат хозяевам до самой смерти.
Переглянувшись с раскрывшей глаза Солнцеславой, Лун кивнул. Тоже вспомнил, как Осока говорила об этом почти только что.
— Тогда… Почему говорит так, будто бабушка её до сих пор жива? — спросила запутанная Солнцеслава.
— Видимо, это нам ещё предстоит узнать, — сказал Златоуст и выдохнул, точно уже отпустил тяжесть раздумий. Из речей Осоки друзья всё равно ни к чему больше прийти не смогли бы. — А теперь я хочу знать, каково наше последнее решение?
Подумал Лун. А чего бы он сам хотел? Предать Князя ради той, что спасла его? То было бы по чести. Но что Осока собиралась делать? Мог ли он согласиться на любую её задумку? И мог ли предложить настоящую помощь?
— Зависит от того, что Осока хочет, — твёрдо сказала Солнцеслава после доли размышлений. — Я не могу соглашаться вслепую. А вдруг Осока предложит что-то совсем безумное? Ведь это повредит не нам, а ей самой. Связываться с великим князем — самоубийство!
Кто был Луну дороже? Великий князь, которого он так возвышал, или Осока, спасительница его души? Долг перед государем или перед той, что протянула ему руку помощи, когда он так нуждался?
— Я готова помочь Осоке. Помочь! А не бросить её с криком «Долой Царя!» в лапы Царехранителям, чтобы те её вместе с хвостом сожрали, — гордо вскинула подбородок Бажена.
А помогают ли они ей? Помогут ли они, удержав её от опасности?
— А ты, Лун? Что думаешь? — сощурившись, спросил его Златоуст.
Взглянул на него Лун. Как же устал Златоуст за всё это время… Его некогда гордая спина согнулась, под блестевшими глазами вырисовывались чёрные мешки. А кафтан — и тот пропал давным-давно. Златоуст даже не помнил о нём.
Но выбора у Луна не было.
— Сколько бы мы ни хотели ей помочь, Златоуст, ты её знаешь лучше нас. И тебе с ней говорить от нашего имени. Просто знай: мы готовы помочь, но не броситься сломя голову в самую пучину опасности. Помощь — не обязательно воля того, кто находится в беде.
Медленный кивок Златоуста послужил Луну согласием. Впервые за разговор в уставших Златоустовых глазах промелькнула искра.
— Я поговорю, если вы мне так доверяете. Но если я не смогу изменить её воли… — он запнулся, взглянул в окошко. — Хотя нет. Я найду способ помочь. Не переживайте. Посидите здесь, скоро вернусь. Всё будет хорошо. Обещаю.
И, приоткрыв дверь, он просочился в проём и исчез в ночи.
Глава четвёртая. Ни о ком
Взбаламутилась болотная тина, покрылась пузатыми пузырями, как лицо старой карги — прыщами и морщинами. И без того вольно гулявшая по мыслям Златоуста Тсеритса Болотная Ведьма глубже прежнего свои руки в голову запустила, заставляя оборачиваться на каждом шагу. А вдруг и впрямь не погибала она вовсе? А стоит где-то совсем рядом — за спиной, протягивая пальцы к горлу — и норовит утащить в бездну мутную.
