— Вы… всего лишь рабы. Такой народ, как вы, не достоин своего дара… Вы достойны ползать в грязи, подобно червям, и умереть! И я не достойна, я не могу вам больше помочь… Но достойны наши дети. Моя дочь… Она не будет вашей рабыней, Аракшакайек, никогда больше!
Ее тело разразилось тонкими красными трещинами, точно раны, из которых сочился огонь. Взгляд стал пустым и безжизенным. Бажена испуганно дернулась: что она собирается делать?!
— Она… хочет взорвать себя, а вместе с собой — и всех здесь, — удивительно спокойно проговорила Осока, вода над ней собиралась в большой круг.
После ее замечания рядом с Баженой послышались визги. Их подхватили и другие птицы неподалеку, и неразборчивый гомон поднялся по всему древу, превращаясь во всеобщий испуг. Народ повалил на лестницу, давя друг друга, из-за чего немногим удалось протиснуться и убежать. Сверху их заперло: ветви опасно сомкнулись.
От страху Бажена и сама заносилась на месте. Что делать-то?! Воздух раскалялся. Вода Осоки иссякала, как и у всех чудесников.
Несколько мгновений… У них есть всего несколько мгновений!
— Лун! — послышался знакомый вскрик.
Сперва Бажена поглядела на Солнцеславу, что попыталась взлететь, но ее перехватили певцы рядом с ней, не давая подняться. А там, в воздухе, промелькнул знакомый серебристый хвост. Наравне с несколькими птицами, остановился он напротив Удангукамы, и Бажена узнала: то был Лун, державший в руках тонкую-тонкую сеть.
Вместе с другими птицами, Лун вскинул невесомые нити, которые тут же опутали тело Удангукамы. Больше та не висела в воздухе, а была зажата в комок. Но раскаляться не прекратила: от нарастающего жара у Бажены на лбу выступил пот. Как долго продержатся эти сети?
— Уводите народ! — вскрикнул Лун, звонко, выдавая свой испуг. — Мы сдержим ее!
По рукам и лапам державших уже перебегал жар: Лун сам уже начинал трястись, его охватывал огонь. А ведь он, как и с холодом в горах Эллиадии, не мог сдерживаться, как зверолюд или птицелюд, его это может поглотить и убить!
Не могла Бажена стоять смирно, надо помочь! Но как? Осколок загорелся и тут же потух, не чувствуя земли под ногами. Осколок… Сила… Точно!
— Златоуст! — взяла она друга за плечо. — Ты же можешь ее остановить! Взрывы — это же по тебе, помнишь?!
Сообразил растерянный Златоуст, о чем она толкует, и тут же, кивнув, вскочил на подмостки. Обойдя Осоку, он поторопился к Удангукаме, бросив короткое:
— Лун прав: уводите народ! Мы с ним здесь разберемся. — Его руку взяла в свою Осока. — Осока, ты…
— Да, я доверяюсь тебе, Златоуст. Ты справишься. Надеюсь, и ты веришь моему слову.
Отпустив Златоуста, она кинулась вперед, где певцы держали Солнцеславу. Бажена единственная осталась внизу и поняла: некому, кроме нее, народ разгонять.
Не знала она их языка и уже на своем, кое-как, простыми словами кричала, чтобы все уходили. Но этим же не поможешь! А делать-то и нечего…
Поразмыслив, Бажена сообразила. Конечно, затея небезопасная, и сил может не хватить, но… нужно же попробовать!
Оттолкнувшись от подмостков, взмыла Бажена в воздух. Не привыкла она к этим крыльям, мара их подери! Качаясь и стараясь не врезаться ни в кого, Бажена взмыла в дыру лестницы, где ее ждали уже тысячи препятствий: забыли птицы о запрете на полет и уже дружно парили на землю, где бежали ногами, лишь бы побыстрее.
Обходила их Бажена, врезалась, но возвращалась к полету вновь. С каждым столкновением ломались крылья. И, спасибо Матушке-Природе, последнее пришлось на высоту, с которой падать было не так уж и больно.
Столкнувшись с землюшкой, Баженов осколок засиял где-то внутри. Чувствовал родную почву под ногами!
Вскочила Бажена и поторопилась наружу. Чуть ли не застряла среди птиц, но протолкнулась. И остановилась у самых корней Прагана Гасай.
Бажена остановилась. Почувствовала землюшку. Твердую, сухую, державшую древо в своей цепкой хватке. Нарушь эту хватку — и древо будет стоять уже не так стойко…
Топнула Бажена ногой. Трещина огненная прошлась по земле и расколола ее на части. Коснулась корней — пошатнулось древо Прагана Гасай, дернулась листва. Качался ствол из стороны в сторону, стал биться о соседние деревца, теряя ветви.
Послышались крики. Успевшие убежать оборачивались, чтобы посмотреть, как наклонился их оплот многовековой и, казалось, недвижимый.
Повылетали птицы, одна за одной, взмывали ввысь из дыр между ветвями. Усеялось птицами небо, и Бажена поняла: сработала ее затея.
Становилось птиц все меньше, и смогла Бажена, наконец, вернуть древо в прежнее положение. Теперь уж пот стекал по всему телу, и Бажена согнулась пополам, натужно дыша. Не думала она, что ей такие чудеса под силу!
— Молодец, Бажена! Мыслюшка какая, умная-разумная! — послышался знакомый радостный голосок — впереди опустилась Солнцеслава. — Только вот милый Лун там остался, да и Златоуст тоже… Они же справятся, правда?
— С ними Аракшакайек, они чем-то да помогут, — опустилась рядом Осока, не сводящая взора с Прагана Гасай. — А если не помогут — сама им крылышки поотрываю… Или как ты любишь говорить, Бажена? — усмехнулась она.
— Ха, а ты хорошая ученица! — рассмеялась Бажена, но улыбка быстро пропала с ее лица.
Разноцветные листья Прагана Гасай вмиг объяло пламя. Остановилось у Бажены дыхание. Могла она только стоять и смотреть на огонь, пожиравший все, что видел на своем пути. Быстро сердечко Бажены забилось, когда она увидела: две знакомые точки выпорхнули из пылающих ветвей.
Но вдруг душу ее охватило короткое, но громкое и до боли знакомое:
— Мама!..
Глава двадцать первая. О древнем и настоящем
Толком не дав спутникам разговориться, Аракшакайек отдали приказ развести их по углам, где они до этого пребывали, и сторожить, кабы не грянул очередной неприятель наподобие Удангукамы. И пока листья Прагана Гасай мерно тлели, разгорался новый огонь — пламя знания. Ведь наконец-то появилась та, кто даст ответы на все волнующие вопросы — книга Болотной Ведьмы.
Провел Златоуст по кожаному переплету пальцами, ощущая, сколько тот всего пережил. Казался он старым, как само время, но то была лишь уловка: береста скукоживалась и желтела быстро, из-за чего страницы морщились, точно старухин лоб. Во свете тусклого огня лоб этот казался зловеще-живым.
— И что же это? Любопытно, — выглянула из-за спины Бажена.
— Не знаю, но эта книга должна нам помочь найти ответы. Ведь откуда-то же Осока знала обо всем, что нас ждало, — произнес Златоуст, уже поддевая верхнюю крышку переплета, чтобы открыть, но не мог решиться. — Она сказала довериться ей… Но как-то боязно.
Осел Златоуст на гамаке, тот качнулся под его грузным телом. Неужели и пожар Осока предсказала? На какие вопросы может ответить эта книжечка?
Златоуст было собирался, наконец, открыть ее, но будто дуновение ветра само раскрыло страницы. Отпрянула Бажена, а Златоуст уверенно удержал переплет, хоть сердце его и екнуло.
Призрак явился его глазам, и он не мог поверить тому, что увидел. Образ Осоки полупрозрачный, соскочив с зависших в воздухе страниц, воссиял во тьме. Нежно-голубое свечение ласкало уставший глаз.
Обратился взор Болотной Ведьмы к Златоусту, ища ответа.
— Доверься мне. И я доверюсь тебе, — пролепетал Златоуст, сам того не осознавая.
— Я доверяюсь тебе, — прозвучало призрачное эхо голоса знакомого, и образ Осоки, наконец, заговорил громко: — Этой печатью, поставленной Тсеритсой Болотной Ведьмой, я, Осока Болотная Ведьма, разрешаю тебе пройти. Да не зайдет твой глаз дальше дозволенного, добрый молодец или добра девица, иначе не избежать тебе гнева Болотной Ведьмы.
И образ исчез. Протянул Златоуст руку, но поймать света не смог. Да и кто мог поймать свет?
Похоже, последние слова служили каким-то заклинанием, запирающим записи книги. И он прошел его первый рубеж. Но — что важнее — он, наконец, узнал кое-что об Осоке.
