В конце концов Галилей пошел на уступки. Он выслал Кастелли требуемый документ, строго-настрого запретив тому передавать его в чьи бы то ни было руки, а только зачитывать вслух. Кастелли условие выполнил, о чем с гордостью сообщил Галилею в письме от 9 апреля312. При этом он добавил, что архиепископ отозвался о письме в кратких, но одобрительных словах, заявив, что «Коперник действительно был выдающимся человеком и обладал великим умом». Возможно, что со стороны прелата это был не более чем отвлекающий маневр – войти в доверие к Кастелли и все-таки заполучить письмо. Но вскоре всем стало ясно, что инквизиция более не настаивает на получении оригинала первой версии письма.
Однако Галилей понимал – всего этого совершенно недостаточно, чтобы воспрепятствовать антикоперниканским выступлениям и поддержать свою репутацию. Поэтому весной 1615 года он принимает решение отправиться в Рим, как только ему позволит здоровье, о чем он известил своего друга Дини. Галилей писал, что собирается отправиться в Orbs aeterna «с надеждой <…> проявить любовь к Святой Церкви и пыл, с которым я настаиваю на том, чтобы по наущению многочисленных и злобных невежд не было принято ошибочное решение, то есть утверждение, будто Коперник не допускал в действительности вращения Земли in rei natura, но воспринимал эту гипотезу только как астроном, ищущий оправдания своим наблюдениям <…> Допустить такое предположение <…> означает признать, что книга (Коперника) попросту не была прочитана должным образом. Об этом я более подробно пишу в другом моем сочинении»313.
Правда, намерение Галилея не вызвало у Дини большого энтузиазма.
Сейчас не время разубеждать тех, от кого зависит решение вопроса, – писал он Галилею 16 мая, – сейчас нужно сохранять молчание и готовить веские и обоснованные доводы как теологического, так и математического характера, а когда настанет время, их можно будет использовать наиболее удовлетворительным образом (si per la Scrittura come per le mathematiche, et suo tempo, darle fuora con maggior sod[d]isfatione)314.
Рис. 1.8. Памятник Паоло Сарпи на Campo santa Fosca в Венеции. Установлен в 1892 г. на месте, где осенью 1607 г. на Сарпи было совершено покушение: наемный убийца нанес ему три удара ножом в спину. Скульптор Эмилио Марсили. Сарпи в 1606 г., в период обострения отношений между Венецианской республикой и Ватиканом, был назначен правительственным советником по богословским вопросам (teologo canonista della Repubblica). Он упорно боролся с папством, отстаивая суверенитет государственной власти по отношению к церкви. В одном из писем 1609 г. Сарпи признавался: «Я почти забросил природоведение и математику, и, честно говоря, разум мой – то ли от старости, то ли от повседневной суеты – стал неспособным к этим наукам. Вы бы не поверили, сколько я потерял физических сил, душевного равновесия и живости ума с тех пор, как начал писать политические канцоны» (Sarpi P. Lettere ai gallicani // a cura di B. Ulianich. Wiesbaden, 1961. P. 179 – 180).
Фото И.С. Дмитриева.
Но переубедить Галилея было невозможно, и только скверное самочувствие (приступы артрита) удерживало его от поездки в Рим до конца ноября 1615 года. Однако решение было принято, и отступать он не намеревался. Необходимо было лишь дождаться хотя бы относительного выздоровления.
К концу ноября самочувствие Галилея улучшилось, и он решил, что пора собираться в дорогу. В Риме ему нужно было, во-первых, снять с себя обвинения в отсутствии благочестия и в безрассудстве, а во-вторых, доказать, что его космологические воззрения не были ошибочными. Вторая задача имела не только научную, но и религиозную грань – Галилей как ревностный христианин («come cristiano zelante e cattolico»315) хотел уберечь католическую церковь от серьезной ошибки, к которой ее толкали прелаты, обманутые врагами тосканского ученого. «Я верю в Бога, верю, что если Он своей милостью позволил мне раскрыть обман [моих врагов], то Он даст мне средства расстроить их планы и предотвратить любое решение, которое могло бы обернуться скандалом для Святой Церкви»316.
28 ноября Козимо II пишет Гвиччардини:
Математик Галилей испросил у меня разрешения отправиться в Рим, так как ему представляется необходимым лично присутствовать там, чтобы защитить себя от нападок некоторых его противников… и он надеется полностью восстановить свое доброе имя. Мы охотно согласились на его просьбу и распорядились, чтобы ему были предоставлены две комнаты во дворце Тринита-деи-Монти (Trinità de Monti, то есть на вилле Медичи в Риме. – И.Д.), так как ему необходимо вести спокойную и уединенную жизнь по слабости его здоровья. Хотя мы снабжаем его письмом нашим синьору кардиналу Франческо Мария дель Монте, однако мы желаем, чтобы и Вы также помогали ему во всем, что может ему понадобиться317.
В тот же день госсекретарь великого герцога Курцио Пиккена отписал Аннибале Прими, управляющему виллой Медичи в Риме, чтобы тот обеспечил Галилея полным пансионом и предоставил ему «секретаря, слугу и маленького мула (uno scrittore, un servitore et una muletta)»318. Помимо рекомендательного письма к кардиналу дель Монте, Козимо II снабдил Галилея письмами к кардиналу Сципиону Боргезе, племяннику и секретарю папы Павла V, а также к своим племянникам – владетельному князю Паоло Джордано Орсини и его брату Алессандро Орсини, который в свои двадцать два года стал (в декабре 1615 года, спустя несколько дней после прибытия Галилея в Рим) кардиналом. В одном из рекомендательных писем Козимо II так отозвался о Галилее: «Я его хорошо знаю <…> он хороший человек, старательный и ревностный в делах веры (huomo da bene et molto osservante et zelante nella religione)»319. Такая характеристика имела большое значение для достижения первой цели визита Галилея в Рим – доказать свое благочестие. Тем самым для тосканского математика Козимо стал, если воспользоваться выражением Хейлброна, «сильным пятновыводителем (the potent stain remover)»320.
Умный и цинично-трезво оценивающий ситуацию Гвиччардини считал всю эту затею с визитом Галилея в Рим бессмысленной и даже вредной. Но приказ великого герцога есть приказ.
«Я окажу ему [Галилею] всю ту помощь и содействие, какие возможны и необходимы как подданному Вашей Светлости и как человеку с большими знаниями и заслугами, в согласии с указаниями Вашей Светлости», – писал Гвиччардини во Флоренцию.
Но далее посол не удержался и добавил with tonque in cheek:
Мне неизвестно, изменил ли он [Галилей] свои теории и свой нрав, но одно я знаю наверняка: некоторые
братья-доминиканцы
, которые играют важную роль в
инквизиции
, как и многие другие, настроены против него. А здесь не то место, куда приезжают спорить о Луне и отстаивать новые учения, особенно в наши времена (
et questo non è paese da venire a disputare della Luna, nè da volere, nel secolo che corre, sostenere nè portarci dottrine nuove)
321.
Действительно, несмотря на бурную деятельность, которую Галилей развил в вечном городе, его, как правило, принимали весьма холодно322, главную причину чего отметил друг ученого каноник Антонио Кверенго в письме кардиналу Алессандро д’Эсте от 20 января 1616 года:
