Можно, конечно, порицать Павла V за те или иные действия – в частности, за непомерные претензии на светскую власть, – но нельзя не принимать во внимание, что верховный понтифик действовал по стандартам своего времени, не хуже и не лучше других правителей. Он отстаивал интересы Папского государства и католической церкви точно так же, как светские власти отстаивали свои интересы и интересы своих государств в эпоху глубокого изменения соотношения политических сил в Европе, в эпоху формирования национальных государств. В этом контексте вполне естественной представляется поддержка Павлом V миссионерской деятельности католиков (в первую очередь из числа иезуитов) в Азии и в Новом Свете107. В 1613 году в Риме была открыта специальная школа для подготовки миссионеров.
Во-вторых, Павел V много сделал для итальянской культуры. Да, он не очень интересовался светскими науками, однако при нем и при его активном содействии обрел свой нынешний вид собор Святого Петра108, продолжилось строительство Палаццо Боргезе, жемчужины римского барокко109, были расширены Ватиканский и Квиринальский дворцы, восстановлены акведуки Августа и Траяна, что, в частности, позволило соорудить новые прекрасные фонтаны, была преобразована и увеличена Ватиканская библиотека, начато систематическое собирание греческих и римских древностей. Павел V принял участие в судьбе молодого художника, скульптора и архитектора Лоренцо Бернини. Короче, как выразился Роуленд, Павел V «был вовсе не той одномерной личностью, какой его часто представляли бесцеремонные клеветнические измышления (the offhand aspersions) известных историков и враждебных к нему дипломатов»110.
В пятницу 13 мая 1611 года в Collegio Romano состоялся торжественный прием в честь Галилея. Мелькоте выступил с речью «Nuncius Sidereus Collegii Romani»111. Здесь необходимо некоторое разъяснение. Латинское существительное nuncius (или nuntius) можно перевести двояко – как «вестник, гонец» и как «весть, сообщение». Сам Галилей, по-видимому, первоначально употреблял это слово в его втором смысле, то есть как «весть, известие». Такой вывод следует из того, что, готовя книгу к печати, он в переписке ссылался на нее как на avviso astronomico (астрономическое известие, сообщение), или просто avviso112, или Avviso Sidereo113, или же, реже, Nunzio Sidereo114. Иными словами, Галилей просто спешил сообщить о своих открытиях, используя репортерский термин (ведь то, что потом стало именоваться «газетой», в Италии того времени называлось avviso). В обращении к Совету десяти115 за разрешением на публикацию книги (26 февраля 1610 года) он называет ее «Astronomica Denuntiatio ad Astrologos»116. (По мнению Э. Розена, термин astrologos в данном случае следует понимать как «исследователь небес»117.) Рукопись, направленная в типографию, имела заголовок «Astronomicus Nuncius». Но к тому времени, когда печаталась титульная страница (а она печаталась последней), Галилей придумал более амбициозное название – «Sidereus Nuncius». Перед началом основного текста он оставил прежний заголовок, заменив в нем существительное denuntiatio на nuncius, так что в итоге этот «внутренний» заголовок обрел следующую форму: «ASTRONOMICUS NUNCIUS observationes recens habitas novi perspicilli beneficio in lunæ facie, lacteo circulo stellisque nebulosis, innumeris fixis, necnon in quatuor planetis MEDICEA SIDERA nuncupatis, nunquam conspectis adhuc, continens atque declarans»118 (употребление слова continens также указывает, что речь идет не о вестнике как о некоем лице, но об известии, вести, сообщении). Заметим, Галилей заменил существительное, смысл которого не вызывает разночтений, на то, которое можно понимать по-разному. Действительно, многие его современники (в том числе Кампанелла, Мелькоте, Лагалла, Лука Валерио) интерпретировали существительное nuncius как «вестник», лицо, доставившее известие, своего рода «небесный посланник». То же относится и к Кеплеру, озаглавившему свою известную работу «Dissertatio cum Nuncio Sidereo» (то есть «Разговор со звездным вестником»).
Кроме того, О. Грасси в 1626 году в своем антигалилеевском опусе «Ratio ponderum librae et simbellae», опубликованном под псевдонимом Л. Сарси, насмешливо восклицал: «Age igitur, Galilaee, verax astrorum interpres, age, sidereae nuncius alae (так приди же, Галилей, истинный толкователь звезд, приди, посланник небесного двора)»119. Правда, на полях своего экземпляра книги Грасcи Галилей написал, что он «никогда не называл себя звездным посланником (ambasciador sidereo)» и название его книги следует понимать как «Ambasciata o Avviso Sidereo, e non Ambasciadore»120. Однако от публикации этого возражения Галилей воздержался. Он – что характерно! – вообще не возражал против истолкования названия его книги как «известие, принесенное звездным посланником», в роли которого выступал, естественно, сам Filosofo e Matematico Primario del Granduca di Toscana, на что он недвусмысленно намекает в пространном посвящении своей книги Козимо II. Поэтому на прием в Collegio Romano он явился в полном смысле слова в качестве высокого гостя.
В зале собрались все преподаватели Collegio, кардиналы, знать и римские знаменитости, включая князя Чези. Фактически эта процедура эквивалентна присуждению звания почетного доктора в наши дни.
Мелькоте перечислил открытия Галилея, сделанные им с помощью телескопа, и рассказал об их подтверждении астрономами Collegio Romano. «Мы можем наблюдать, – живописал Мелькоте, обращаясь к характеристике лунной поверхности, – на вершинах лунных гор сияющие пики или, скорее, я бы сказал, маленькие глобулы, подобные блестящим шарикам в четках (quasi lucentia Rosarii granula), некоторые из которых разбросаны в разных местах, другие же располагаются вблизи друг от друга, как будто они стянуты нитью. Мы можем также видеть там, особенно вокруг самой низкой горы, нечто напоминающее пузыри. Эта часть лунной поверхности, украшенная и разрисованная такими пузыревидными пятнами, напоминает “глаза” на павлиньем хвосте (quibus pars faciei lunaris, ad modum caudae pavonis, quibusdam quasi oculis distinguitur ac variatur)». Впрочем, заметил Мелькоте, лично он всего лишь «звездный вестник», и слушатели вправе предлагать иные объяснения лунных пятен, к примеру, связывая их существование с «неодинаковой плотностью и разреженностью лунной материи» (этими словами оратор отдал дань гипотезе отца Клавиуса) или «с чем-то еще», кому как заблагорассудится121.
Клавиус внимательно отнесся к новым астрономическим фактам и даже, несмотря на преклонный возраст (к моменту приезда в Рим Галилея ему исполнилось 73 года), сам принимал участие в телескопических наблюдениях. Перечень открытий, сделанных с помощью occhiale, он привел в последнем прижизненном издании «Sphaera» (1611)122, завершив его следующим выводом: «А так как реальность такова, то астрономы должны обдумать, как могут быть расположены орбиты планет, чтобы спасти эти явления»123. Но из этого еще не следует, что автор «Sphaera» готов был принять коперниканскую «систему мира». Равно неприемлема для него была и модель Тихо Браге. Скорее всего, он надеялся, что есть некий «третий путь»: усовершенствовать теорию Птолемея, используя новые астрономические открытия с помощью телескопа и некоторые коперниканские расчетные приемы и гипотезы (но не космологические!).
