Не успел Чары собраться с мыслями, а Хораз-ага уже поспешил обратиться к Джинны-молла:
— То, что вы сказали, молла-ага, чистая правда. Но тут возникает еще одна проблема. Самый младший из братьев, как я уже говорил вам, еще не женатый. Как быть с ним?
Джинны-молла, уже успокоенный тем, что дело сделано и что сейчас начнется дележ имущества и, конечно же, кое-что и ему перепадет, недовольно поглядел на Хораз-ага и сказал первое, что пришло ему на ум:
— Вот это уже вопрос…
Еди, как только понял что к чему, словно превратился в глухонемого. «Мне-то что тут делать, пошел бы куда глаза глядят. Пусть отделяются, если хотят. В любом случае мне в куске хлеба, не откажут», — подумал он, злясь сам на себя. Он вообще был зол и не потому, что не советуются с ним, нет, он знал свое место, а потому, что в советчики пригласили Джинны-молла, которого он не переваривал с давних пор. Еди все время порывался уйти, но не знал, как это сделать. Теперь же, когда речь пойдет о нем, можно встать и уйти, никто не осудит. Еди так и сделал.
— Молла-ага, мы именно по этому поводу и пригласили вас, а не делить имущество отца. Посоветуйте нам, с кем жить нашему младшему брату, когда мы отделимся? — спросил Чары, наконец-то улучив момент.
Джинны-молла задумался. Все притихли, ожидая услышать из уст моллы нечто мудрое. Но Джинны-молла до сих пор был во власти предстоящего дележа имущества:
— У нас, туркмен, есть древний обычай. Если сыновья усопшего женаты, то имущество поровну делится между ними. В случае, если младший из братьев холост, то все имущество отца переходит ему…
Все члены семейства Веллат-ага теперь так и пожирали глазами Джинны-молла.
— Да, мы тоже хороши, нашли с кем советоваться… Известно, что бы надо ему сказать, да служит святому месту, — недовольно пробурчал Бяшим, всегда отличавшийся несдержанным, крутым нравом.
Чары молча закусил губы. Хораз-ага понял свою оплошность в выборе советчика, поэтому виновато озирался по сторонам. И тут произошло нечто неожиданное.
— Как это так?! — крикнула вдруг Тумарли, видимо, до нее только сейчас дошел смысл последних слов Джинны-молла. — Каким это образом все имущество отца переходит Еди?! Шлялся неизвестно где в городе и теперь становится полноправным наследником, так что ли? Он хоть копейку заработал для этого дома?! С рук моих еще мозоли не сошли — и на тебе, оставь ему дом, а сама иди на все четыре стороны, так что ли? — все громче распалялась Тумарли. — А каким трудом выращен сад?! Доверься Еди, погубит ведь все…
Тумарли долго еще изливала свою желчь. Никто ни словом не обмолвился за это время. Даже вполне вероятно и не слушали ее, занятые своими мыслями. Высказав все, что накипело у нее на душе, Тумарли успокоилась. Оглядела сидящих рядом, словно впервые увидев их, и густо покраснела, смущаясь за все высказанные слова. Однако она решила все же отстоять свое право на недавно отстроенный большой дом.
— Пусть Еди забирает все, но дом ему не отдадим. Завтра же мы переселяемся туда…
Бибигюль задели за живое последние слова Тумарли. Она решила назло ей подлить масла в огонь:
— Мы еще не знаем, к какому выводу придут уважаемые аксакалы, но если кому-то надо переселиться в новый дом, так это нам. Мы имеем на это полное право, потому что у нас больше детей…
— Как это вы на то имеете право, а мы нет?! Что, по-твоему, Бяшима мачеха родила, что ли?! Или он приемный сын отца? — вновь завопила Тумарли. — Видите ли, у нее больше, детей. Я тебе их нарожала, что ли?! Сумела родить, сумей их и домом обеспечить. Ишь ты, на чужой каравай рот не слишком разевай.
Бибигюль попыталась было урезонить Тумарли, но вмешался Чары:
— Заткнись ты, баба! — угрожающе зарычал он.
Чары, хоть и прикрикнул на свою жену, Бяшим понял, что гнев его брата в первую очередь касается его жены, и попытался успокоить Тумарли:
— Успокойся, Тумар, все образуется, успокойся…
Но Тумарли не так-то просто было успокоить.
— Нет, молла-ага, мы не признаем такой обычай. Мы не позволим, чтобы на наших глазах нашими же руками добытое добро рассыпалось в прах. Из-за каких-то сомнительных обычаев мы не можем отдать такой дом праздношатающемуся бродяге, как он. С тех пор, как он вернулся из города, он палец о палец не ударил, и я сомневаюсь, что он это сделает. Вдобавок он еще из милиции не вылезает. Вот увидите, он продаст этот дом и уедет куда глаза глядят или приведет сюда какую-нибудь городскую финтифлюшку…
Бибигюль и Чары пожирали ее глазами, надеясь, что она поймет и остановится. Но не тут-то было. Хорошо еще, Хораз-ага пришел им на помощь.
— Ты, вероятно, неправильно поняла смысл слов молла-ага, Тумарли, — начал он, пытаясь урезонить разбушевавшуюся женщину. — Он хотел сказать, что кто из вас возьмет заботы о женитьбе и устройстве Еди, тому и достанется дом. К чему ему одному такой огромный дом?! Не так ли, молла-ага?!
Джинны-молла уже не думал о возможном пае при дележе имущества. Он был бы счастлив покинуть этот дом с пустыми руками, лишь бы эта разбушевавшаяся женщина оставила его в покое:
— Верно, верно… — пробормотал он поспешно, подтверждая те слова, которые ему и на ум не приходили.
Тумарли задумалась ненадолго и спросила:
— Выходит, с кем будет жить Еди, тому и дом достанется, не так ли?!
— Именно так, — подтвердил Джинны-молла.
— И сад тому перейдет?
— О чем ты говоришь, Тумарли?! Не стоит заикаться даже о разделе сада. Ведь он такой большой, и урожая от него хватит не только вашему семейству, но и всему селу, — сказал как можно спокойнее Хораз-ага, хотя и чувствовалось, что Тумарли вот-вот выведет его из терпения.
Тумарли покосилась на Бибигюль и Чары, словно пытаясь отгадать, нет ли подвоха в словах Хораз-ага. Ей было неспокойно на душе. Бибигюль и Чары сидели так спокойно, что ей сделалось дурно. Тумарли продвинулась к мужу и саданула его в бок: что, мол, сидишь, словно воды в рот набрал. Но Бяшим на этот раз не поддался жене. Тумарли пришлось самой высказаться до конца:
— В таком случае. Единазар-джан будет жить с нами. И то верно, разве нос выбрасывают за то, что он сопливый?! Мы его и прокормим, и оденем, и поженим…
«Не поймешь ее, она меняется, как погода весной, — подумала Бибигюль. — С каких пор Еди стал ей Единазар-джаном, ума не приложу. Обстирываю, ухаживаю, кормлю его я, а права на него заявляет она. И не покраснеет даже, как у нее только поворачивается язык…» Но все же она решила не перечить Тумарли, а уладить все миром:
— Давайте не будем спорить и кивать друг на друга. У парня своя голова, пусть живет с тем, с кем пожелает.
— Вот это верная мысль, — сказал Хораз-ага, и словно огромный груз свалился с его плеч, он облегченно вздохнул и встал.
Джинны-молла, не привыкший уходить с пустыми руками, надевая калоши поверх мягких кожаных сапог, огляделся по сторонам, увидев высокий медный кундюк Веллат-ага, произнес:
— От хорошего человека память священна. Так я возьму кундюк Веллат-ага для омовения, — и сунул под полу халата медный кундюк.
Никто из семейства Веллат-ага не был согласен отдавать медный, старинной работы кундюк, но в то же время никто не сказал ему «нельзя».
Еди видел, как Джинны-молла направился к себе в молебенный дом у кладбища и слышал голос вернувшегося домой Хораз-ага, но домой не заторопился. Он долго сидел у ульев и наблюдал за беспокойной, полной тайны жизнью пчел. Он это делал впервые в жизни и поразился неторопливой, в высшей мере организованной жизни этих сладких мух: «Столько пчел умещаются в одном улье, а мы втроем не можем ужиться в трех домах. Еще говорят, что самое мудрое существо на свете человек. А вот смотришь на пчел и кажется, что они и дружнее и умнее многих людей… Взять хотя бы Джинны-молла. Какой из него советчик в семейных делах. Сам никогда не имел семьи, живет на отшибе, ночами, чтобы напугать детей, воет на разные голоса среди могильных холмиков. Да, непонятно все это…»
По пути домой Еди вспомнил свою встречу с Джинны-молла на кладбище.