— Вы не сердитесь на меня, Николай Спиридонович, но как вы угадали, что они перевернулись на лодке?

— Эх вы, горожане! Как еще осенью можно утонуть, тем более втроем. Не купаться же они ходили.

— А не мог он нарочно перевернуть лодку?

— Звягинцев-то? Вряд ли. Там же был третий. Что же он, на следствии молчал бы?

— Логично, а если...

— Послушай, вещий Олег! Давай помолчим немного. Грейся на солнышке, дыши чистым воздухом и любуйся природой, пока она есть. Скоро здесь понавтыкают драг, совсем другой пейзаж будет. Может, и не хуже теперешнего, но другой. Понял?

— Понял, — сказал я и к своему удивлению заметил, что у меня слипаются веки. Я поудобнее устроился на сене и вскоре заснул. Проснувшись, я не сразу сообразил, где нахожусь. Солнце уже клонилось к вечеру. Сани стояли на широкой накатанной дороге, от которой влево отходила свежая просека. Оллонов о чем-то говорил с трактористом, но голосов не было слышно из-за тарахтения двигателя. Совсем некстати захотелось есть.

Словно угадав мои мысли, подошел Оллонов и сказал: «Здесь всего четыре километра, дотопаем. У Турантаева, наверное, пельмени есть, а?».

Я приканчивал вторую тарелку пельменей и пятую кружку чая с молоком, когда подполковник Турантаев, наконец, дозвонился до Якутска. Выслушав мой доклад, Вагин пообещал немедленно проинформировать подполковника Титова и попросить для меня дальнейших указаний.

— Да, какие же указания, товарищ полковник! Во Львов мне надо лететь, брать этого деятеля.

— Возможно, возможно, лейтенант, — в голосе министра слышалось сомнение. — Но ты не торопись. Начальству все же виднее. Как считаешь?

— Слушаюсь, — сказал я, но, очевидно, без должного энтузиазма, и Турантаев с Оллоновым рассмеялись.

— Кто кому не угодил? — стараясь быть серьезным, спросил Оллонов. — Ты министру или он тебе?

Я пересказал им разговор.

— А что, это мысль, — подхватил Турантаев. — Будем и дальше действовать по субординации. А поскольку я тут старший и по возрасту, и по званию...

— И по должности, — вставил Оллонов.

— И по должности, — Турантаев кивнул головой, — поэтому приказываю: с сегодняшнего дня считать себя моими гостями вплоть до особого распоряжения. Ясно?

— Так точно, — крикнули мы хором, вернее, дуэтом.

Вагин позвонил на следующий день после обеда.

— Скучаешь, Васильев? — поздоровавшись, спросил полковник. — Ну, поскучай еще до вечера. Сегодня разговаривал с твоим начальником. Ничего интересного. Однако про Львов пока забудь. С рейсовым самолетом высылаю для тебя почту. Ознакомься с рекомендациями и отнесись к ним серьезно. — Вагин помолчал, потом сказал, очевидно, улыбаясь: — Будешь возвращаться, привези мне пару куропаток, ладно? А теперь передай трубку Турантаеву.

До семи вечера мы с Оллоновым просидели в квартире Турантаева и обсуждали, что нам дало установление тождества Дунаев—Звягинцев.

Майор Оллонов неторопливо расхаживал по комнате с чашкой крепкого чая и вслух рассуждал:

— Значит, этот Звягинцев выкрал документы Ивана Дунаева и выехал с ними на Украину. Это факт, факт свежий, как бифштекс. Какой же к нему гарнир? Довольно разнообразный. Во-первых, у него, очевидно, были веские причины перестать быть Звягинцевым. Какие — предстоит выяснить. Во-вторых, новые документы оказались на редкость удачными. Паспорт уже выписан с прежнего места жительства — прописывайся, где хочешь. Бывшего владельца паспорта вот-вот должны были призвать в армию, значит, новому «Дунаеву» недолго ходить с липовыми документами. В-третьих, липу эту еще нужно было сделать, то есть, прежде всего, переклеить фотокарточки. Он это сумел и сделал безукоризненно. Следовательно, он не лопух, не дилетант.

— А как же с комсомольским учетом? — поинтересовался я. — Карточку-то высылают только по требованию.

— Правильно, по требованию. Но кто высылает? Райком. А там могли еще и не знать о смерти владельца комсомольского билета, Ивана Дунаева. Но я вообще почему-то склонен считать, что в комсомол он вступил позже, уже в армии. Это тоже надо будет проверить.

— Все это, очевидно, так. Но остается главный вопрос: почему он вообще стал Дунаевым?

— Или, что то же самое, кто он? — подхватил Оллонов. — Вор-рецидивист, скрывающийся от наказания? Сомнительно. Шпион? Если шпион, то чей? Где его успели завербовать и еще сотня-другая вопросов. Насколько я тебя понял, — Оллонов посмотрел на меня, — он после призыва в армию никуда не выезжал. К тому же для вербовки должны быть веские причины. Верно?

— Верно, верно. Кстати, выглядит он гораздо старше покойного Дунаева, настоящего. Так что мог и до армии с ними снюхаться.

— Мог, — согласился Оллонов. — Но где? Вот вопрос. Поэтому надо поискать Звягинцева по министерству госбезопасности Украины. Хотя вряд ли он точно назвал станцию отправления, когда приезжал в Якутию за новой биографией. Скорее всего, следует прихватить и Белоруссию, и Прибалтику, да и другие республики, где в свое время разбойничали фашисты. Тщательно проверить его по всем материалам розыска особо опасных госпреступников. Чем черт не шутит. Парень-то он, как видно, гвоздь, несмотря на гвоздь в сапоге. Так, что ли?

Я засмеялся, а Оллонов вдруг сказал:

— А может, вообще это не он, и у тебя на объекте кто-то другой орудует?

Я оторопел:

— Что у нас там, шпионское гнездо, по-вашему?

— Ладно, не кипятись. Звони Айсену Антоновичу, пусть дает машину и дуй в порт. Посмотрим, что там за почта. Приятный все-таки ты мне отпуск устроил, — не удержался от шпильки майор.

Я махнул рукой и подошел к телефону.

Я взял у пилота небольшой пакет и не удержался, вскрыл его уже в машине. Однако прочитать все равно ничего не сумел, было темно, да и трясло порядочно. В конверте оказалось всего два неполных листочка с отпечатанным на машинке текстом. Не густо. В отделении меня ждали Турантаев и Оллонов, другие сотрудники уже разошлись.

Титов через Вагина мне предлагал: во-первых, просмотреть материалы следствия по поводу аварии лодки и гибели Ивана Дунаева, во-вторых, попытаться найти личное дело Звягинцева в архиве отдела кадров леспромхоза, тщательно ознакомиться с ним и попробовать установить круг его тогдашних знакомых, возможно, земляков.

Ознакомившись с указаниями, я, не скрывая недовольства, сказал:

— Только из-за этого, стоит ли мне здесь торчать, Айсен Антонович? Ваши ребята могли бы это спокойно сделать.

Турантаев усмехнулся:

— Ишь разбежался! У них и своих дел хватает, а потом тебе, кажется, уже говорили, что начальству виднее.

— Не унывай, — подмигнул мне Оллонов. — У нас тут края золотые, может, и ты на самородок выйдешь. Старые старатели говорят, новичкам всегда везет...

Утром я пошел в леспромхоз, а Оллонов в прокуратуру и милицию разыскивать давнее дело об утоплении Ивана Дунаева. В отделе кадров леспромхоза было три человека. Две пожилые женщины — инспекторы расположились в просторной общей комнате, где одновременно находились бухгалтерия и плановый отдел. Их начальник, высокий мужчина в кителе без погон и с пустым левым рукавом, занимал небольшой закуток в конце коридора, здесь стояли письменный стол с телефоном и «шестидневкой», довольно объемистый сейф и, что самое важное, имелась массивная дверь с английским замком.

С первого же взгляда на начальника я решил не темнить, а откровенно рассказать ему о своей нужде.

— Понятно, — сказал он, выслушав мою просьбу и одновременно тщательно изучая мое удостоверение. — Я здесь, правда, недавно, но уже кое в чем разобрался. Кадровых работников у нас очень мало, в основном сезонники. Так что искать знакомых вашего «подопечного» почти безнадежное дело. Однако попробуем. Заходите дня через два. А дело Звягинцева мы сейчас найдем, учет у нас в порядке.

Действительно, через несколько минут он принес тоненькую серую папку, в которой было всего лишь несколько бумажек: заявление о приеме на работу, заявление об увольнении, автобиография, копии и выписки из приказов об отпуске и поощрении денежной премией за ударную работу. Ничего интересного, кроме того, что автобиография и заявления были написаны почерком старшины Дунаева, который я уже достаточно хорошо изучил. Впрочем, этого я и ожидал. Сюрпризом было другое. В автобиографии Звягинцев писал, что прибыл он в Якутию из Белоруссии, а Дунаевым говорил, что он с Украины. Прав был Оллонов! Я попросил кадровика обратить внимание на рабочих-белорусов и пообещал навестить его через два дня.