— Ну, это не трудно будет проверить. А как вот все-таки предъявить старшине «Длинного»?

— Знаешь что, покажи-ка ты эти картинки Николаенко. Может, он найдет здесь знакомых?

Заключенного Николаенко я по совету Вагина привез из колонии с собой, и теперь его содержали под стражей здесь же, в здании министерства. Пока за ним ходили, Оллонов вынул из стола пяток фотографий каких-то мужчин (кабинет-то был его) и бросил их на стол рядом с моими снимками. «Чтобы все было по правилам», — подмигнул он мне. Ввели Николаенко.

— Пройдите сюда, — предложил я, отпустив конвоира. — Посмотрите внимательно: нет ли на этих фотографиях известных вам лиц?

Быстро перетасовав снимки (картежник, подумал я про себя), Николаенко отложил один:

— Вот он, Илюша. Ишь ты — и тут лычки заслужил! Старательный... — внезапно он быстро схватил другой снимок и стал напряженно в него всматриваться. — Не может быть! Давно сделали фотку?

— Неважно, — сказал Оллонов, стоя у него за спиной. — А что? Что-нибудь не так?

— Я думал, капут ему, а он живой, оказывается, — Николаенко покачал головой. — Опять, значит, снюхались...

— Кто снюхался-то? — Оллонов спросил об этом легким, веселым тоном, как будто никак не мог узнать известного киноартиста.

— Да Шмерц с Илюшей. Сошлись, стало быть, дружки. Ну, теперь вам работенки будет!

— Уже заканчиваем, — успокоил его Оллонов. — Давай-ка поподробнее о Шмерце.

— А чего поподробнее. Я и видел-то его раза три-четыре. Вот с Илюшей они частенько встречались. Потом некоторые наши ребята куда-то пропадали. Лагерь-то у нас был вроде военно-спортивного, но за колючей проволокой. Занимались мы там...

— Известно, чем вы там занимались, — перебил Николаенко Оллонов. — О Шмерце давай.

— Я о нем и говорю. Стали пропадать наши ребята. У меня в группе, что-то вроде взвода, трое за месяц исчезли. Приходил Илюша со Шмерцем, уводили их поодиночке в лес, садились где-нибудь на пенечке и беседовали. А через день-два они исчезали. Немец только один раз появился в форме, в армейской, не в эсэсовской. Гауптманом был, капитаном то есть. Говорили, из абвера он. Вот вроде и все.

— Что ж, и на этом спасибо, — я вызвал конвоира.

Уже у дверей Николаенко обернулся и, усмехнувшись, сказал:

— Если вас интересует, Илюша такую штучку придумал. У них «смерш»[2], говорит, а у нас Шмерц.

Мы с Оллоновым быстро переглянулись. Когда Николаенко увели, в кабинет вошел Вагин:

— Прибыл Дунаев. Сдал пакет военкому. Вот он.

Я взял пакет, внимательно осмотрел его, затем вскрыл. Там было несколько листов чистой бумаги и на одном из них почерком Титова было написано: «Желаю успеха, жду с победой. Привет Вагину и его боевым товарищам. Титов».

— Ну что ж, будем приступать, — сказал Вагин.

Через три дня я поехал в аэропорт встречать Дунаеву, а Оллонов, надев общевойсковую форму с красными погонами, отправился в военкомат.

Устроив старушку в гостинице, я посоветовал ей отдохнуть и пообещал попозже заехать за ней. Екатерину Ивановну прислал в Якутск Турантаев под предлогом уточнения некоторых вопросов по пенсионному делу ее погибшего мужа.

Во второй половине дня пожилой майор в финотделе облвоенкомата очень вежливо, но недолго побеседовал с Дунаевой и попросил ее еще немного подождать в комнате дежурного, пока он наведет кое-какие справки.

На месте дежурного по военкомату сидел Оллонов и разговаривал по телефону. Предложив Екатерине Ивановне присесть, он сказал в трубку:

— Пришлите-ка ко мне в дежурку старшину Дунаева, — и покосится на Екатерину Ивановну.

Но, занятая своими мыслями, Дунаева никак не реагировала на его слова, да и своего недавнего гостя, судя по всему, не узнала.

Открылась дверь:

— Старшина Дунаев прибыл, товарищ капитан! — он красиво, по-уставному поднес руку к головному убору.

— Дунаев Иван Петрович, так кажется?

— Так точно.

— Так вот, Иван Петрович, собирайтесь в обратную дорогу. Билеты вам уже заказаны. Предписание у вас? И ваших товарищей тоже? Давайте я подпишу. В Усть-Маю не поедете. Алдан вскрылся, и поэтому на ту сторону в свою деревню вам сейчас не попасть. Вот такие пироги, товарищ Дунаев Иван Петрович...

И тут только Екатерина Ивановна подняла голову и внимательно посмотрела вначале на старшину, а потом на капитана:

— Как вы сказали, товарищ военный? — ее голос задрожал. — Дунаев Иван Петрович? Это кто же? Вот этот солдат?

Внезапно она узнала старшину. Он медленно обернулся, и глаза его сузились. Но ничем другим он себя не выдал. Повернулся к Оллонову и спокойно спросил:

— Разрешите идти?

— Минуточку. Извините, гражданка, как ваша фамилия?

— Дунаева я, товарищ военный, Дунаева Екатерина Ивановна, а Дунаев... Иван... Петрович... сын мой... был... погиб он... потоп. А вы... — она вдруг еще пристальнее посмотрела на Оллонова. — по-моему, были у меня недавно. Говорили еще, что из райсобеса...

«Узнала все-таки», — подумал Оллонов и строго сказал:

— У вас? У вас я, гражданка, никогда не был. Если из райсобеса, так это мой брат. Так что вы ошиблись. И здесь вы что-то путаете, уважаемая. Перед вами, — он кивнул на старшину, — Иван Петрович Дунаев, старшина Н-ской части, командированный к нам из Львова. Все документы у него в порядке и не вызывают никаких сомнений, — он особо подчеркнул последние слова.

— Не знаю я про документы, милок, а только не Ванюша он. Не сын мой. Друг это его, Кеша. Иннокентий Звягинцев... Что ж ты, Кеша, неправду говоришь, ведь я как мать тебе...

— Какая мать?! Товарищ капитан, эта баба явно не в своем уме, — старшина покрутил пальцем у виска. — Разрешите идти, меня солдаты ждут, — он отступил на шаг.

Мы с майором Дмитриевым, старшим следователем МГБ республики, стояли за дверью и сквозь открытое окошко для приема заявлений все слышали. Майор посмотрел на меня: пора? Я кивнул.

Дмитриев вошел первым, и я сначала виден не был за его широкой атлетической спиной.

— Капитан, — сказал Дмитриев недовольным тоном, — отпустите, наконец, лейтенанта, он все-таки не из аласа приехал.

Я подошел к столу и попал в поле зрения Дунаева. Он, казалось, не верил своим глазам. Он смотрел на меня, как бы узнавая и все же сомневаясь. Наконец проговорил:

— Товарищ лейтенант...

Я удивился в свою очередь:

— Старшина?! Вы что тут делаете?

— В командировке я... уезжать собрался, да вот, — он развел руками, показывая сразу и на Дунаеву, которая стояла в полном недоумении, и на Оллонова.

Тот, правда, был совершенно невозмутим и спокоен. Но, мельком взглянув на него, я увидел веселую злость в его глазах, которая слава богу, предназначалась не мне. Я знал ее убойную силу.

Мне лично, в отличие от Оллонова, большого труда стоило сдержаться, чтобы не врезать «Дунаеву» по его нахальной физиономии. Майор Дмитриев непринужденно, как посторонний, сел на стул между Дунаевой и старшиной. Мягким движением руки он заставил старую женщину тоже сесть, но, говоря ей что-то утешительное, не спускал глаз с «подопытного».

— Уезжаешь? — спросил я Побегуна. — Значит, поедем вместе. Капитан, что, собственно, натворил старшина?

— Да ничего... пока. Просто небольшая неувязка между документами и памятью людской. Вроде бы он не тот, за кого себя выдает.

— Бросьте, — как можно небрежнее сказал я. — Я его знаю с самого начала службы, — последнее слово я подчеркнул голосом. — И не сомневаюсь в том...

— Вот видите, — перебил меня старшина и в голосе его окрепла надежда.

— Не сомневаюсь в том... — повторил я. В это время «Дунаев», словно загипнотизированный, смотрел на манипуляции Оллонова, отодвинувшего его проездные документы в сторону и медленно доставшего из стола какие-то бумажки и фотографии, которые он наваливал беспорядочной кучей на столе, причем текстом или изображением вниз.