– Ты положил ключ в кошель? – спросил верховный лекарь, не повышая голоса.

Вихан промычал что-то трусливо-нечленораздельное.

– Ты знаешь, очень обидно терять ключи, особенно тогда, когда не можешь сменить замок. Не скрою: ты сильно огорчил меня, Вихан. Твоя рассеянность может дорого обойтись нашему делу. Кстати, ты обратил внимание, что даже не запер за нами входную дверь.

Травник метнулся к лестнице.

Я неосознанно дернулся, но вовремя удержал себя.

– Постой, – приказал верховный лекарь. – Не убегай раньше времени. Сейчас ты отправишься в Управу и заявишь о пропаже. О ключе, конечно, ни слова. Любые известия должны немедленно передаваться мне. И сообщи Килоху, что я навещу его сегодня.

А Серые слободы12 так обширны, – неожиданно прибавил он, усмехнувшись, и эта усмешка заставила меня вздрогнуть.

Когда лекарь и травник спустились, я безмятежно разглядывал колбу с волчьим сердцем.

– Вы кто?! – взвизгнул травник, обнаружив меня.

– Арфир-чтец, к вашим услугам, – откликнулся я. – Вы господин травник?

– Да, – гаркнул Вихан, оказавшийся полным краснолицым крысоглазым типчиком.

– Думаю, это ваше, – я протянул ему мошну. – Я нашел его рядом с этим домом со стороны Портняжной улицы. Рисунок совпадал с изображением на щите13, поэтому я предположил, что хозяин, возвращаясь домой, обронил его.

Вихан не слушал меня. Он судорожно развязал веревку и, просияв, чуть было не вынул заветный предмет недавнего разговора, но лекарь бросил ему взгляд столь отрезвляющий, что травник едва не выронил драгоценный мешочек.

Я присмотрелся к собеседнику Вихана. Как мне уже удалось подметить ранее, это был худой немалого роста горожанин моих лет. Наряд с первого взгляда выдавал в нем серного лекаря. Пропитанный воском толстый темный плащ обволакивал его с головы до ног, кисти рук плотно закрывали кожаные перчатки, в одной из которых он держал длинную гладкую трость с тяжелым набалдашником. К ларчику на шее и связке чеснока на поясе, пожалуй, оставалось добавить лишь птичью личину,14 однако голова лекаря была открыта. Ее украшала бледно-пшеничная копна прямых волос, ровно укороченных под горшком. Посаженные под высоким лбом голубые глаза прохладного морского отлива, возвышались над точёным без горбинки носом. Маленькие губы, бледные и поджатые, не портили этого несомненно красивого лица, которое вкупе со стальным нравом, по-видимому, увлекало за собой сердца многих женщин и подчиняло волю многих мужчин. Это лицо доводилось встречать и мне, и, припомнив голос лекаря, я осознал, где и при каких обстоятельствах. Ступив в его сторону, я отчетливо произнес:

– Мельник, где зарыл зерно?

– Не узнаешь, не дано, – без запинки, ответил лекарь, улыбнувшись.

Я распахнул руки для объятья, но он молниеносно выбросил ко мне освобожденную от перчатки ладонь, сохранив тем самым между нами расстояние. Как и когда-то последовало крепкое рукопожатие, свидетельствовавшее о неподдельном уважении.

– Здравствуй, Арфир, – поприветствовал меня лекарь, – я знал, что ты вернешься к нам.

– Я здесь по делу, Бран. А ты все-таки стал борцом с хворью. Судя по твоим одеждам, сказы о здешнем бедствии – правда.

– К сожалению, да, Арф. Судя по твоим одеждам, ты тоже не изменил своим намерениям. Но я полагаю, что твое дело с господином травником, как и мое, завершено, и мы можем его покинуть. Стоило бы поблагодарить господина чтеца за его внимательность, Вихан.

– Спасибо, господин чтец, – прокудахтал травник, не заметив издевки в словах Брана.

– Как это тебя занесло на Портняжную, Арф? – полюбопытствовал лекарь, когда мы вышли. – Ты наверняка направлялся в ратушу, зачем же делать такой крюк?

– В дороге, проницательный ты мой, я порвал плащ, не идти же в приличное место оборванцем, – соврал я на ходу, чувствуя, что Бран мне не верит.

– Что ж, ясно, – вновь улыбнулся лекарь. – С возвращением, Арф! Извини, но я вынужден ненадолго проститься: мой утренний обход и так уже чрезмерно затянулся. Дом у меня теперь на Ясеневой. Назови мое имя, и тебе покажут. Заходи к нам с Адерин на днях. Уверен, нам будет, что рассказать друг другу.

Я едва не подпрыгнул.

– К вам с Адерин?! – вырвалось у меня почти грубо.

– Она моя жена, – непринужденно объяснил Бран, словно не замечая во мне перемены.

Ошарашено кивнув, я во второй раз пожал сухую и костлявую, но крепкую, как прут, руку.

Пожалуй, такой она была и раньше, когда вместе с будущим верховным лекарем мы стреляли из пращей в соек, когда мы учились колоть дрова, когда мы карабкались на крыши и скакали по кровлям родного города.

Каждый из жителей Утеса по той или иной причине был привязан к главному зданию незримой нитью, вследствие чего его порог оставался нетронутым лишь в ночные часы. И, естественно, любой желающий решить свои вопросы с властью как можно скорее, устремлялся на площадь в ранние часы, дабы обогнать других челобитчиков. Поэтому не было ничего удивительного, что когда мне, наконец, удалось добраться до размашистого дубового створа ратушных дверей, тот уже основательно успел зарасти шерстью лохматых голов и рубищ, свалявшейся в хвост, что упирался в торговые ряды. Тем не менее, я уверенно направился к истоку этого чумазого ручья. Левая дверь оставалась заперта для ограничения потока, в то время как по обе стороны от проема правой за порядком следили два спешенных всадника. Едва я приблизился к стражам, те, не уделяя никакого внимания моей наружности чтеца, окатили меня привычным: «В очередь, падаль!», а один из них потянулся к бичу. Зная, что любые объяснения будут бесполезны и даже могут стоить мне нескольких шрамов, я молча выхватил из-под полы плаща свиток, скрепленный добротным сургучом с печатью. Разглядев печать, всадник убрал руку от кнута, и также ни говоря не слова, оттолкнул от прохода парочку просителей, жестом указав мне не задерживаться. В ноздри привычно ударил удушливый запах пота и плесени. Просторный мрачный зал ратуши, открывавшийся за дверьми, был испещрен сыпью конторок писарей. Повинуясь усвоенному с юных лет распорядку, между ними, словно между сотами, вертелся однообразно жужжащий рой людей, в этом чудесном месте превращавшихся в придатки к делам и тяжбам, с которыми они пришли. Здесь получали разрешение на житье и труд, вступали в права наследника, просили о разводе, заявляли о краже или убийстве, доносили на соседа. Первые два яруса ратуши занимала Управа, высшая городская власть в лице советников правителя располагалась на третьем, обителью же самого владыки являлась вторая помимо звонницы башня, очевидно, предваряемая отдельной лестницей, путь к которой оставался загадкой и предметом множества городских слухов и сказов. Бесстрастный писарь с лицом цвета извести, к которому мне довольно быстро удалось протолкаться, подтвердил, что я допускаюсь на второй ярус, разукрасив мой свиток своей росписью. Не теряя времени, я одолел первые валуны отвесной каменной лестницы, как вдруг на меня налетел сутулый и, вероятно, рассеянный молодой человек. Он второпях извинился, собираясь бежать дальше, но моя рука удержала его. Мне не потребовалось и двух мгновений, чтобы узнать в этом служащем Управы человека, некогда бывшего мне куда ближе Брана и Адерин.

– Двирид! – выпалил я, не в силах сдержаться. – Здравствуй, брат!

– Арф? – с радостным удивлением откликнулся он, в отличие от Брана не противясь объятью. – Как ты? Когда ты?

– Я приехал сегодня после рассвета, Двир. Ты служишь здесь?

– Да, я стряпчий.

– А где живешь?

– У нас дома.

– Он еще стоит? Однако.

– Что ты? Его же строил отец.

– У меня два прошения, Двир. Потом я бы хотел заглянуть домой.

– Служба заканчивается лишь после заката, но я, конечно, отдам тебе ключи. – Лицо брата вдруг омрачилось. – Правда, там Нерис… Пожалуй, тебе все же не стоит идти домой без меня, – продолжил он упавшим голосом.