И когда Дина сделала маленькую паузу в своем монологе, я решила вклиниться:

– Извини, что перебиваю, но у меня в голове крутиться вопрос, на который я никак не могу найти ответ.

Дина повернулась и вопросительно склонила голову, снова позабыв, что в комнате есть кто-то еще.

– А почему ты решила, что Себастьяна вообще надо было спасать?

Я поймала взгляд Дины, негодующий и потерянный, и поняла, что сказала довольно резкие слова, к которым она была не готова.

– Не думала, что ты такая дуреха, – возмутилась Дель. – Чего же тут непонятного. У человека родители погибли, тут у любого шарики за ролики покатятся. А Себастьян у нас сам по себе натура тонкая, так еще и такое. Без Дины он бы вообще одичал, а может что и похуже бы с собой сделал.

Она недовольно качнулась и скрестила руки на груди, будто пытаясь отгородиться от меня.

– Это-то понятно. – Я уже успела пожалеть о том, что вообще захотела высказать свое мнение и сейчас пыталась оправдаться всеми силами. – Но люди же все равно рано или поздно меняются, а некоторые события в нашей жизни заставляют этот процесс ускориться. Может же быть такое, что вы ошибочно полагали, будто Себастьян в глубокой депрессии или что-то типа того, а на самом деле, у него все нормально. Ну, настолько нормально, насколько это уместно при данных обстоятельствах. Да и вообще, можно предположить, что он никогда не менялся, разве что теперь, когда его вынудили взглянуть на жизнь под другими углом, он решил быть таким, каким чувствовал себя всегда.

Я старалась говорить медленно доверительным тоном, как мама учит ребенка элементарным вещам.

– То есть ты хочешь сказать, – неуверенно прошептала Дина, – что все это было ложью? Что того мальчика из моих воспоминаний никогда не существовало? Какой ужас! Я все это время старалась помочь ему, а на самом деле только тянула вниз, в прошлое, которое он так пытался забыть. И я еще считала себя его другом.

Дина истерично хмыкнула и поспешно закрыла рот рукой, стараясь сдержать нахлынувшие чувства. Дель моментально сорвалась с места, как только почувствовала, что с подругой что-то неладное. Она накрыла ее пледом, давно сползшим с кровати на пол, и усадила обратно на кровать. Рыжий комочек отрешенно покачнулся и затих.

Дель раздраженно посмотрела на меня, когда я хотела заговорить вновь:

– Рей, просто помолчи. Хватит на сегодня разговоров.

– Но я не хотела сказать ничего такого…

– Не хотела, но все же сказала, – резко отрезала Дель и мягко положила руку на плечо подруги.

Тогда я искренне не понимала, в чем я могла быть виновата. Почему я стояла в крохотной комнате и унижалась перед двумя девочками, которых знаю от силы два месяца. Что я сделала не так?

– Я не знала, что мои слова могут так задеть Дину. Это было всего лишь глупое предположение, бредовая мысль, которая пришла мне на ум, и я ее сказала.

– Это будет тебе уроком. – Тяжелый взгляд придавил меня к полу. – Не все слова должны быть произнесены вслух, не все мысли нуждаются в огласке. Ты принимаешь этот мир таким, какой он есть. Замечая его изъяны, логические дыры, ты пытаешься решить то, что кажется тебе по силам. Но это скорее исключение из правил, нежели обыденное явление. Многим людям не нужна правда, даже если она изменит их жизнь, зашьет все дыры и сменит старые заплатки. Некоторым людям не нужен выход, даже если он будет находиться прямо перед их носом. Иногда следует помолчать, если ты не в состоянии сказать нечто такое, что полезнее твоего молчания. В противном случае ты ненароком можешь уничтожить чей-то смысл жизни. Понимаешь?

Я не могла оторвать взгляд от израненного болью лица Дель. За период нашего общения у меня создалось впечатление, будто она беспристрастна ко всему, что только может произойти. Если землетрясение разрушит соседний дом, она так и останется сидеть на месте, равнодушно наблюдая, как люди в панике разбегаются в разные стороны. Но сейчас, когда душевное состояние Дины пошатнулось, Дель все это почувствовала. Дель чувствовала боль подруги, как свою собственную. Она готова была стать врагом для человечества, оградить от себя весь мир, лишь бы ее подруга больше не страдала. Они были как сиамские близнецы, насильно разделенные в детстве.

Я нерешительно кивнула, смотря на открытую рану, в которую превращалась Дель. Дождавшись моего кивка, она аккуратно села рядом с Диной, приобняв ее за плечи и больше не оборачивалась, чтобы проверить здесь ли я вообще. Сейчас ее интересовала лишь только ее самая близкая подруга, ради которой она готова на многое. Для Дель не существовало жизни, если рядом не было Дины, и наоборот.

Ноги подкашивались, я медленно сползла на пол. Холодный паркет обжигал пальцы на руках и ногах, но я не обращала на это внимания. Мой взгляд безразлично упал на гирлянду, горевшую лишь красным и синим. Никакого зеленого. Я смотрела на гирлянду, пока рябь в глазах стала невыносимой.

В квартире было тихо. Где-то вдали мирно тикали часы, и капал кран. Наощупь я дошла до прихожей и включила свет. У стены в аккуратную линеечку выстроилась обувь Дины, чуть поодаль стояла большая картонная коробка, из которой выглядывали туфли на шпильке. Обувшись и накинув пальто, я обернулась в надежде, что мое отсутствие было замечено, но свет, пробивавшийся через приоткрытую дверь, так и остался нетронутым.

Было двенадцать часов ночи. Время, когда не стоит выходить на улицу без особого повода. Я понимала, что была неосторожна в своих словах. Но разве это давало повод отречься от меня? Будто меня хотели наказать, отвернувшись и забыв о моем существовании, поставить в угол и игнорировать мои слова. Внутри почувствовался страх, который раньше никогда не беспокоил меня. Страх одиночества.

Папа уже ждал меня на улице в машине.

– Я выехал сразу же, как ты написала. Случилось что?

Он обеспокоенно поправил очки и взглянул на меня.

– Пап, я просто хочу домой. – И сделав паузу, добавила: – Хватит на сегодня разговоров.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями. Однако сначала нужно было понять, какие именно мысли я должна собрать.

Дина и Дель подошли ко мне сразу же, как я зашла в класс. Они долго извинялись, а я же отнекивалась и говорила, что все хорошо. События, произошедшие на прошлых выходных, больше никогда не упоминались в наших разговорах и вскоре забылись. Точнее, я сделала вид, что все забыла, дабы не волновать лишний раз девочек.

На протяжении двух месяцев, проведенных в новой школе и с новыми друзьями, меня никак не покидало странное чувство, которое я не могла описать словами или хотя бы представить. Чем больше я погружалась в чужие жизни, тем четче ощущала присутствие клубка. Для кого-то это может показаться глупым, но я знаю, о чем говорю. Клубок не имел привычной для всеобщего понимая формы, состоял из разных нитей различной длины и цвета. Нити переплетались между собой, связывались друг с другом, где-то истончались и даже обрывались, давая начало новой истории – продолжая прошлую, заканчиваясь на будущей. Как бы я не старалась насильно впутать свою нить в клубок, – задавая бесчисленное количество вопросов, ввязываясь в истории, не зная их начала – у меня ничего не получалось. В какой-то момент стало казаться, что я так и останусь наблюдателем, не смогу стать частью чего-то большего.

И когда я перестала гнаться за воображаемыми целями, ответ пришел сам.

Не нужно задавать вопросы, нужно их создавать.

Я стояла перед дверьми кофейни, не решаясь войти. Ноги сами привели меня на два часа раньше, чем положено. Зачем? Сама задаюсь этим вопросом. Сегодня даже не смена Тома, чтобы его здесь застать. Но я уже пришла, а стоять и топтаться на пороге было глупо и холодно.

Над моей головой раздался знакомый звон колокольчика. Разрушая всякую надежду, меня не встретила улыбка Тома. Миниатюрная девушка с раскосыми глазами послала мне энергичный приветственный кивок. На ней была форма Тома, но в женском варианте. Я окинула взглядом кофейню. Было людно, вечер пятницы как-никак. Я уже даже начала беспокоиться, не заняли ли наш столик. Но нет, все было хорошо, даже отлично. За ним сидел Себастьян и читал книгу.