плотина, запруда, насыпь — ajža (морд.), vajīz (удм.), vož, ō̭z (коми-зыр.). Сравни = aēša (авеста)[76].

Земляное основание, фундамент — pūndakš (мари), pi̱des (удм.), pi̱de̱s (коми), сравни = fundus (лат.), boden (нем.), под (рус.) и т. п.[77]

Находиться внутри (ограды) — ša̱i —, šajél (мари), sai (удм.), sa̱i (коми-зыр.), сравни = sāye (персид.), siyā (афган.)[78].

Деревня, укрепленная деревня — gurt (удм.), gort (коми-зыр.), kardo, karda (морд.), сравни = gordum (город — фриг. яз.), gards (дом — готский), grad (др. cл.) и т. п.[79]

Таким образом, есть основание полагать, что сама идея строительства укрепленных поселений (городищ) к населению Волго-Камья проникла после распада общефинского единства (не раньше середины II тысячелетия до н. э.) и с индоевропейской, как западной (см. слова «pundas», «gurt»), так и восточной (индо-иранской, см. слова «ajza», «šai») сторон.

В раннеананьинское время окончательно происходит переход населения из полуземлянок в наземные дома. Все известные раннеананьинские поселения, обычно содержащие достаточно насыщенные культурные наслоения, были относительно долговременными поселениями. Многие из них функционировали еще в предшествующее время, а затем продолжали населяться и позднее. О назначении их для длительного жительства людей свидетельствуют и изученные на них при раскопках жилища.

В строительстве наземных жилищ раннеананьинским населением намечаются и локальные особенности. Так, население волжских районов, очевидно, строило дома в виде срубов, положенных венцом (Малахайское поселение). Эта традиция здесь также прослеживается с эпохи бронзы — срубными и уже наземными были дома на Кубашевском и Васильсурском поселениях[80]. На Каме и Белой наземные дома, хотя также, видимо, строились из бревен, но укреплялись не венцом, а вертикальными столбами (см. поселения Курган, Кюнь III, I и II Заюрчимские). Укрепление наземных стен вертикальными столбами было характерно для приказанских племен на атабаевском и маклашеевском этапах[81], а также северного населения срубной культуры (жилища Сусканского поселения)[82], где уже бытовали преимущественно наземные изолированные дома прямоугольной формы. Для них же, между прочим, характерно и присущее для раннеананьинских жилищ расположение очагов по продольной оси земляного пола. В более раннее время, например, у жилищ волосовских и неолитических племен волго-камской культуры в расположении очагов жилищ-полуземлянок такой системы не чувствуется[83].

У ближайших соседей раннеананьинских племен жилища по размерам и конструкции отличались. Так, для дьяковских, в том числе и ранних, были характерны преимущественно округлые в плане полуземлянки с плетневыми стенами[84]. Наземные постройки прямоугольные в плане со стенами из срубов здесь появляются лишь ближе к концу I тысячелетия до н. э.[85] Хотя для синхронного населения Зауралья и были известны наземные дома, но они или имели совершенно не характерную для Волго-Камья квадратную форму (поселения каменногорской культуры)[86] или окружались, как и андроновские жилища, канавками вокруг (поселения с керамикой носиловского типа)[87].

Таким образом, следует полагать, что идея строительства наземных жилищ у раннеананьинского населения имеет местную основу, уходящую корнями в эпоху бронзы, где частично эта идея, очевидно, была воспринята от балановских (балто-германо-славянских) — срубные жилища и от срубных (индо-иранских) племен — столбовые крепления наземных стен. Это в какой-то степени подтверждают и данные языка. Так, почти для всех финских языков характерно общее наименование наземного легкого жилища (шалаш, сарайчик и т. п.) — см. kota (фин.), ke ta (удм.), kudo (морд.), kudo (мар.), ka или kerka (коми-зыр.)[88], которое, по мнению языковедов (Дифенбах, Мункачи, Покорны, Рясинен, Йоки и др.), проникло в финские языки от индоевропейских языков (см. перс. — kad; авест. — kata; русск., украин. — хата; герм. — hutte и др.). Бо́льшее совпадение общефинского слова «kota» с общеиранским «kata», а не западным индоевропейским «hata» заставляет полагать об индо-иранском (срубно-абашевском) импульсе в возникновении наземного жилища у финноязычных племен Восточной Европы. В то же время основные понятия, связанные со строительством срубных жилищ, у волжских финнов (мари, мордвы) имеют западное индоевропейское балто-германо-славянское происхождение.

Например: бревно (мар. — prena), брус (мар. — pērēs; удм. — buris); бабка (мар. — bapka), матица (морд. — matka) и др.[89] Правда, ряд из этих понятий мог быть заимствован и в более позднее время, но учитывая, что многие из них имеются как в марийском, так и мордовском языках, а отчасти и в удмуртском и коми языках, следует полагать их внедрение в пермо-финское время.

Наиболее выразительными раннеананьинскими памятниками являются могильники, особенно широко исследованные в 50-70-е годы нашего века. Благодаря наличию в погребениях различных предметов могильники дают хорошо выраженные комплексы как для исследования материальной и духовной культуры раннеананьинского населения, так и для установления хронологии этого периода. К сожалению, не все локальные варианты раннеананьинской культуры обеспечены этим материалом. В Вятской, Бельской, Ветлужской группах могильники пока неизвестны. Однако наличие их в остальных шести группах позволяет выявить общие признаки погребального обряда для всей культуры. Но прежде чем показать эти признаки, обратимся к памятникам[90].

В западноволжской группе находятся наиболее широко исследованные раннеананьинские памятники — Акозинский и Старший Ахмыловский могильники (рис. 5).

Расположен в 700 м к востоку от д. Акозино Горно-Марийского района Марийской АССР на краю низкой террасы правого берега Волги примерно в 800 м к западу от устья р. Сундырка — правого притока Волги. Поверхность могильника задернована, к югу она ограничивается крутым склоном коренной террасы Волги, к северу склоном к пойме, а к востоку и западу — ложбинами. Могильник был обнаружен в 1952 г. Р.В. Чубаровой[92], которая раскапывала здесь поселение эпохи бронзы и разрушила траншеей до десятка раннеананьинских погребений (рис. 6, № 102–110). В 1956 г. Марийская археологическая экспедиция заложила по обе стороны траншеи 1952 г. раскоп общей площадью 228 кв. м и исследовала 34 погребения[93] (рис. 6, погребения № 1-34). Кроме того, было установлено, что первоначально здесь располагалось поселение поздняковской культуры эпохи бронзы (середины и третьей четверти II тысячелетия до н. э.)[94]. В 1958 г. той же экспедицией были заложены новые раскопы — к востоку от раскопа 1956 г. (376 кв. м) и к западу (64 кв. м), в них было выявлено 33 погребения (рис. 6, погребения № 35–68). В 1971 г. В.С. Патрушев возобновил раскопки на памятнике, им было заложено 2 раскопа — к северу и востоку от раскопа 1958 г. Он вскрыл 572 кв. м и выявил дополнительно еще 31 погребение (рис. 6, № 66а-95)[95]. В 1972 г. им же в раскопе, заложенном к северу от раскопа 2 1971 г., было вскрыто еще 6 погребений (рис. 6, № 95-101)[96].