— Я горжусь собой достаточно, на нас обоих хватит, — ответила я.
Моя левая нога зажила до такой степени, что могла выдерживать мой вес без особой боли. Кость была в порядке, но кожа зудела, чесалась и натягивалась там, где швы шли вдоль голени. Мне оставалось только надеяться, что шрамы не будут слишком заметны.
— Цвет меня совершенно не удивил, — проговорил он, сидя за широким рабочим столом и рассматривая что-то на свет через увеличительное стекло.
Я проковыляла в комнату и присела на подлокотник потертого дивана. Эта часть дома казалась более чистой и ухоженной, более обжитой, чем моя пыльная гостевая комната.
— Что ты делаешь?
Он глубоко вздохнул и откинулся назад.
— Я работал, — ответил он, выделив интонацией прошедшее время.
— Над чем? — спросила я и сделала еще несколько шагов, пока не встала у него за спиной.
Он махнул рукой в сторону стола. Перед ним лежала открытая старинная книга. Страница слева была исписана четкими черными чернилами на пергаменте. Правая сторона была выцветшей, буквы почти неразличимы. На столе стояли маленькие пузырьки с чернилами, а в кофейной чашке сбоку было множество самых разных перьев и перьевых ручек на выбор. Пара книг в потрепанных и потертых переплетах были сложены стопкой на краю, словно ожидая своей очереди на изучение под увеличительным стеклом.
— Так вот почему у тебя пальцы черные, — озвучила я догадку. Чернила.
— Приз в студию для этой леди, — воскликнул он, взглянув на меня. — Что же ты подозревала?
— На самом деле у меня было две теории.
— Да?
— Механик или случайный убийца, который любит копать могилы вручную.
Он засмеялся и покачал головой, его растрепанные волосы источали чистый запах шампуня.
— Обе догадки отличные.
Что-то в его смехе заставило моё сердце забиться быстрее.
— Итак, ты реставрируешь книги?
Он кивнул.
— Коллекционеры присылают мне свои самые ценные экземпляры, и я возвращаю их в хорошее состояние.
— Наверное, это немного, гмм, утомительно, — я обошла его и села на край стола. Моей ноге нужен был отдых.
— Это так, но мне нравится, — ответил он, откинулся назад и уставился на меня, а на его лице снова появилось обычное серьезное выражение с долей презрения.
— У тебя, должно быть, много терпения.
Он ухмыльнулся и пристально посмотрел на меня.
— Похоже, что так.
— Я попала в точку, не так ли?
Его пристальный взгляд прошелся по моему телу, и я в сотый раз задалась вопросом, о чем он думал. Я была одета в футболку с логотипом колледжа и шорты. Ничего особенного, но он так смотрел на меня, что под его взглядом я чувствовала себя, словно на мне не было ничего, кроме тонкого нижнего белья.
Я прошлась взглядом по линии его горла, затем по изгибу кадыка, к волосам на груди, исчезающим под рубашкой. Его борода даже нравилась мне, и я часто ловила себя на мысли, что задаю себе вопрос, какого это будет — почувствовать её на моей коже. Я списала это на «каютную лихорадку» (прим. возбуждение от замкнутого пространства). Кроме нескольких жарких взглядов — взглядов, от которых у меня кровь закипала, как лава — он не выказывал ничего, кроме раздражения по поводу моего присутствия.
— Как ты научился реставрировать книги?
Он снова посмотрел мне в глаза, теперь его зрачки были расширены, взгляд потемнел.
— Ты не единственная, у кого здесь есть образование.
Я решила сыграть под дурочку:
— Ты закончил университет?
— О да. У меня две ученые степени по истории, и мой отец всегда питал слабость к старым книгам.
— Так это он научил тебя?
Он кивнул, но, не отводя взгляда, продолжал смотреть мне в глаза.
— Для него это было просто хобби. Он просто делал кое-что, как одолжение коллекционерам книг или моей маме.
— Твоей маме?
— Это её библиотека. Книги вон там, — он указал на ряд в конце, — это были её отреставрированные секции. У нее было несколько раритетных первых изданий, и папа потратил годы на восстановление некоторых из них.
На этот раз он, казалось, горел желанием поговорить. Его родители были для него приятным воспоминанием, чем-то теплым, что растопило лед, он оттаял и перестал вести себя с обычной холодностью.
— Какие были её любимыми? — спросила я, желая вовлечь его в разговор, чтобы его речь была живой.
Он взглянул на книжный шкаф и улыбнулся. На самом деле улыбнулся. Он был красив, как косматый отшельник, но когда улыбался, становился неотразимым. Моё сердце бешено заколотилось, и у меня возникло ощущение, что я падаю с первого крутого склона американских горок.
— Мама всегда очень любила «Алису в Стране чудес». Папа нашел потрепанное первое издание. На это ушли месяцы, но он затянул переплет, освежил чернила, а затем подарил её ей на тридцатую годовщину их свадьбы, — ответил он. Его улыбка померкла. — Это был последний раз, когда мы были все вместе.
— Твоя семья?
— Да, — ответил он и откинулся назад, его настроение ухудшалось с каждой секундой.
— Сколько у тебя братьев и сестер? — спросила я, не оставляя попыток разговорить его, хотя момент был упущен.
— Мне нужно вернуться к делу, — ответил он, поднося увеличительное стекло поближе. — Коллекционер ожидает, что это будет сделано в течение месяца.
Я снова забросила удочку:
— Если у тебя есть диплом по истории, почему ты не пошел преподавать?
— Я так и сделал.
— Почему тогда перестал?
Он вздохнул:
— Как ты думаешь, сколько еще ты здесь пробудешь?
Всё тепло, которое было только мгновение назад, исчезло. Я почувствовала укол боли и отмела его. Он с самого первого дня ясно дал понять, что не хочет, чтобы я находилась здесь. Наш короткий разговор не изменил этого факта. Хотя где-то в глубине души я желала этого, хотела, чтобы он открылся мне достаточно, чтобы я могла понять, можно ли ему доверять.
— Еще несколько дней, два или три максимум, — ответила я. Мне нужно было больше времени, чтобы обыскать дом, и моя нога, хотя и подлечилась, была пока не в лучшей форме для пеших прогулок.
Его холодная ухмылка вернулась.
— Теперь, когда ты показала мне, насколько ты независима, скажи мне, как ты собираешься подняться обратно по лестнице.
Я напустила на себя беззаботный вид.
— Я собиралась немного осмотреться здесь внизу на минутку. Ты знаешь, надо подготовить мой рюкзак к тому времени, когда я смогу снова выйти отсюда.
— Ты собралась вынюхивать, — проговорил он. Его намек на веселье ободрил меня.
— Просто осмотреться вокруг. Потренировать мою ногу.
— Флаг тебе в руки, — ответил он, наклонился вперед и снова взглянул сквозь стекло.
— Правда? Могу делать, что пожелаю?
Он не ответил, просто взял авторучку из стаканчика и начал обводить контуры выцветших букв.
— Хорошо, тогда увидимся позже. — Я оттолкнулась от стола, и он слегка пошатнулся.
Гаррет застонал и отдернул руку от книги.
— Ой, прости.
— Просто иди, — проговорил он, заправляя волосы за ухо и наклоняясь ближе к странице. — И если ты упадешь с лестницы в подвал, не жди помощи в ближайшее время.
— Понятно, — ответила я и вышла из библиотеки, моя хромота уменьшалась по мере того, как я вытягивала ногу. Пройдя через фойе, я вошла в небольшую гостиную.
Мебель казалась изящной, и тонкий слой пыли, покрывавший всё, подсказал мне, что этой комнатой не очень часто пользовались. Одну стену занимал камин, возвышаясь над очагом, который представлял собой широкое пространство из темного кирпича. Я подошла к нему и стала изучать фотографии, расположенные над каминной полкой.
Семейный портрет, где матриарх и патриарх занимали центральное место на большом фото. Миссис Блэквуд с длинными темными волосами улыбалась мне сверху вниз, а мистер Блэквуд смотрел на неё. Его подбородок был очерчен той же резкой линей, что и у Гаррета, а его любовь к миссис Блэквуд светилась в глазах всё так же ярко, как и тогда, когда был сделан снимок.