— Мне нужно в туалет, — призналась я и глянула на дверь, которая, как я подозревала, вела в ванную.

Он наклонился и поднял мой поднос, затем поставил его на широкий комод.

— Я боялся, что ты скажешь что-то подобное.

— Что, ты никогда не ходишь писать? — поинтересовалась, пытаясь побороть неловкость, но она начала одолевать меня.

— Конечно, но я могу сделать все это самостоятельно, в отличие от некоторых любопытных маленьких девчонок, — ответил он, вернув обратно ухмылку.

— А! Во-первых, я взрослая женщина, а не маленькая девочка, — ответила я, повысив голос; раздражение взяло верх над страхом. — Бэ: не пошел бы ты, сам знаешь куда. Вэ: если бы ты отпустил меня, у тебя не было бы этой проблемы.

— Ты забыла «Гэ».

Я растерянно моргнула, не понимая, то ли он такой простой и прямолинейный, то ли тупой.

— Гэ?

— Тебе действительно нужно добавить «Гэ», — он схватил моё одеяло и сдернул его.

— Эй!

Я потянулась за ним, но моя нога отозвалась вспышкой боли. Я откинулась назад и сделала глубокий вдох, пытаясь подавить тошноту

— Ты можешь идти?

Я хмуро посмотрела на него.

— Разве похоже, что могу?

— Пит будет должен мне за это, — пробормотал он, наклонился и с удивительной нежностью просунул одну руку мне под спину, а другую под бёдра.

— Кто такой Пит?

— Шериф Кроу, — пояснил он, легко поднял меня и направился в ванную.

Я вцепилась в его рубашку, пока моё тело приспосабливалось к переменам, сердце билось неровно, пульс участился, а нервы в ноге предупреждали меня о травмах новыми, мучительными способами.

— Ой, кажется, мне что-то нехорошо.

— Боже, он точно мой должник, — он остановился и обнял меня, когда я зажмурилась и попыталась побороть тошноту. — Просто дыши. Дыши через нос. Вдох... выдох. Давай, повторяй за мной.

Его грудная клетка стала медленно вздыматься, и я последовала его примеру, сделав глубокий вдох и выдох вместе с ним. Он стоял там, просто обнимая меня и делая вдохи несколько мгновений, пока я не кивнула.

Я взглянула на него и с удивлением обнаружила, что беспокойство борется в нём с раздражением. Проговорила:

— Спасибо. Мне уже лучше.

— Не за что, — ответил он. Эти слова прозвучали неохотно, как будто он не желал их произносить. — Давай сделаем это, — он пошел дальше медленно, осторожно неся меня через дверь в маленькую ванную комнату. — У меня в комнате есть немного хорошей дряни. Надо было раньше подумать об этом, — нахмурился он. — В любом случае, как только твой желудок успокоится — возможно, за обедом — я принесу тебе несколько таблеток, хорошо?

— Окей, — ответила я, хотя не знала, что он имел в виду под «хорошей дрянью», но я готова была принять всё, что угодно, если бы это притупило мою боль.

Он опустил меня на унитаз. Я держалась за его руки, затем отпустила, как только почувствовала, что не упаду.

— Твои трусики, — проговорил он, указав на бирюзовую ткань на моих бёдрах.

— Что? — спросила я, склонив голову набок, и взглянула на него.

— Тебе нужна помощь, чтобы снять трусики?

Он сказал это так, как будто не было ничего особенного в том, чтобы раздеть совершенно незнакомого человека.

— Нет, — ответила я и помотала головой так сильно, что меня снова замутило. — Я могу это сделать. Просто ненадолго оставь меня одну, пожалуйста.

— Конечно, — он попятился, врезался в ванну с ножками в виде когтистых лап, затем откашлялся и вышел, закрыв за собой дверь.

Он оказался добрым. Всё такой же грубый и нечитаемый, он тем не менее был добр. Я этого не ожидала. Во время подготовки к экспедиции я изучила всех, кто был связан с Блэквудом. Из всех людей труднее всего было понять Гаррета. Его мать умерла, когда ему было десять, а отец — когда Гаррету было двадцать четыре.

У родителей была хорошая история без темных пятен. Оба они выросли в этом округе и рано поженились, мистер Блэквуд был богат, а миссис Блэквуд красива. Продолжить род и завести детей они решили намного позже, их первый ребенок родился, когда миссис Блэквуд было сорок лет. Кроме того, что они были членами семьи Блэквуд, я не нашла ничего, у них не было никакой связи с моим отцом, по крайней мере, я не смогла обнаружить, особенно учитывая, что они уже были мертвы, когда он пропал без вести.

Их трое детей были гораздо интереснее. Лилиан, Гаррет и Харт были гордостью округа. Лилиан выигрывала все конкурсы, в которых когда-либо участвовала, Гаррет был самым умным и способным в семье, а Харт был милым ребенком. Я внимательно изучила статьи о них в местной газете, пытаясь найти любые зацепки, какие только можно было. Откуда они знали моего отца и какую роль сыграли в его смерти?

Хотя кусочки головоломки были разрознены, а некоторые из них поблекли со временем, я всё еще хорошо представляла, как будет выглядеть законченная целая картина. Почему-то я точно знала, что в самом центре изображения будет Лилиан Блэквуд, и взглянет оттуда на меня своими ярко-зелеными глазами с озорной улыбкой.

***

Остаток утра я провела в постели. Каждый раз, когда я набиралась смелости, чтобы попытаться свесить ноги с кровати, боль останавливала меня.

Все, что я могла делать, это смотреть, как вращается вентилятор, или изучать два выцветших портрета на стенах. Комната выглядела мило, хотя там не помешало было хорошо убраться и вытереть пыль. Светло-зеленые обои, высокие потолки и темные полы создавали все условия для хорошей гостевой комнаты, на оформление которой кто-то не пожалел времени и украсил. Я была уверена, что этот кто-то был не Гаррет Блэквуд.

Хотя возраст дома выдавали пятна на потрескавшейся штукатурке и выцветших шторах, он всё ещё казался живым. Почему некоторые старые дома стали сухими и мертвыми, крыша провалилась, а стены рухнули, в то время как другие сохраняли душу и ощущение жизни?

Старый дом оказался моим союзником и помогал мне, потому что половицы в прихожей непременно скрипели. Я смотрела на улицу, любуясь солнечным днем, когда звук предупредил меня о приближении Гаррета.

— Вот твой обед.

Он держал в руках широкую тарелку, на которой было навалено больше еды, чем я могла съесть за два приема. Жареный стейк по-деревенски, картофельное пюре и зеленая фасоль — всё это горячее и заставляло мои вкусовые рецепторы петь.

— Кто приготовил эту вкуснятину? — я выгнула бровь и поерзала на кровати.

Он положил поднос мне на колени. Его ногти снова потемнели, кончики пальцев стали грязными и черными.

— Я готовил.

— Правда?

— Нет, — ухмыльнулся он. — Бонни заходила, когда услышала, что ты здесь лежишь. Так на меня нехорошо посмотрела, аж мороз по коже, — он отступил назад, затем полез в карман. — Пока я не забыл, вот обезболивающее! — сказал он, наклонился и бросил две белые порошкообразные таблетки на край подноса. — Сначала поешь немного. Это сильно ударит тебе в голову, если не поешь.

— Она не поднялась, чтобы повидаться со мной? — спросила я. Мои самые близкие друзья были в трех часах езды отсюда, исследуя места раскопок в Теннесси. Было бы неплохо с кем-нибудь поговорить. С кем-то ещё, кроме Гаррета. Но меня ободрила новость о том, что люди знали, что я здесь. Может быть, Гаррет все-таки не собирался меня расчленять.

— Тай не простил бы ей, если бы она пропустила обеденный час-пик во время ланча.

— Час-пик? — я схватила нож и вилку. — Я никогда не видела больше четырех человек в закусочной одновременно.

— Да, верно. Тут это час-пик! — он невозмутимо выпрямился и скрестил руки на груди.

Я невольно рассмеялась.

Что-то смягчилось в его глазах, и я поняла, каким красивым мужчиной он был. Борода и волосы не могли скрыть мужчину под ними, с таким пронзительным взглядом синих глаз и чувственным ртом. Я заставила себя отвести взгляд. Не время для подобных мыслей, особенно когда я не была уверена, можно ли доверять Гаррету. Я взглянула на отметины на своих запястьях. «Определенно нельзя доверять».