— Если ты тоже соврала, я тебя не прощу, — добивает Владик.

Я обманула ребенка.

Впереди мелькает знакомый указатель и я, не думая, сворачиваю с дороги. Там мой старый-старый дом, еще бабушкин, заброшенный после того как умер мой папа.

Когда мы выходим из машины, Владик не задает вопросов. Я аккуратно приоткрываю калитку. Петли совсем проржавели, не слушаются. Дом деревенский, деревянный — отголосок прошлого, поэтому Эдуард не запустил сюда лапы. Все остальное имущество семьи муж превратил в собственные активы.

Ключи где обычно, в старом глиняном горшке на террасе.

Я вспоминаю, как здесь прошли счастливые годы моего детства. При мысли о том, что я не могу дать такого же Руслану, сердце начинает щемить.

Позади раздается скрип половицы, я оглядываюсь, чтобы со всем ужасом отчаяния окунуться в понимание, что рядом не мой сын.

— Я есть хочу, — он вытирает нос пальцем и мне вдруг становится чуть-чуть теплей на душе.

Разве Влад виноват в том, что все так вышло?

Присаживаюсь на корточки рядом и поправляю шарф на его шее.

— Сейчас чего-нибудь поищу.

В полке только старая гречневая крупа, но и то хлеб. Мне совестно, что я завела ребенка в такие дебри, но сейчас мне лучше разведать ситуацию прежде чем думать про следующий шаг.

Хожу к колодцу, хлопочу на кухне при свете старой газовой горелки и как-то становится легче на душе, когда я на миг представляю, что сзади Руслан. А дом этот новый и здесь живет и Владик и другой, надежный мужчина, такой, что не забывает о близких, не прощает обид. Такой как его отец.

— А я похож на твоего сына? — Владик гремит ложкой позади.

Я вздрагиваю и оборачиваюсь. К чему этот вопрос?

Малыш смотрит блестящими глазами и у меня вырывается честное:

— Нет.

Отводит взгляд.

— Все люди разные. Вот я, например, тоже не похожа на твою маму.

Он слезает со стула и бредет куда-то вглубь дома, а я понимаю, что сделала только хуже своим ответом — наверняка он даже не видел собственную мать.

Ложусь с ним рядом — в доме холодно, кутаю одеялами, и Владик неожиданно подает голос:

— Она приходила только раз. Пахла апельсинами, когда обещала забрать, — он долго-долго лежит и сопит в подушку.

Я глажу его по волосам и мне становится так больно и грустно, что трудно даже выразить. Нет, даже не от того, что это не мой мальчик сейчас рядом. Я хотела бы быть ему матерью, ему и моему сыну. Хотела бы быть сильной и сделать так, чтобы мечты стали реальностью.

— В приюте почти все чьи-то, — продолжает Влад. — Я сирота.

— Нет, — говорю ему на ухо.

Тоска по сыну немного отпускает, когда я напоминаю себе старую мантру про то, что все в жизни связано. Пусть кто-нибудь сейчас обнимает его так же и шепчет те же слова:

— Тебя любили родители, твоя мама. А твой папа готов был перевернуть целый мир, чтобы тебя защитить.

— А где он?

— Он едет, — проглатываю горечь во рту. — И обязательно будет здесь.

Уже наверное был бы, если бы я не попробовала его отравить.

— Ты пахнешь как мама, — слышу сонное, потом сопение мальчика сменяется ровным дыханием.

Сафонов-младший спит, а я задумываюсь, знает ли он свою настоящую фамилию и то какой на самом деле у него отец. Сильный, бесстрашный и очень опасный, лютый хищник, из-под носа у которого я увела главное сокровище.

Интересно, сможет ли Сафонов такое простить? Не захочет ли откусить кусок от моей жизни?

С этими мыслями я засыпаю.

Будит меня стук. Утренняя морось в окне. На улице серо.

— Точно должна быть тут… — доносится снаружи. — Вон тачка олигарха побитая.

Сердце стучит под горлом. Как они умудрились меня найти? Я же выкинула телефон Сафонова на повороте.

Сафонов Валерий

Бах!

Тяжелый монитор летит в стену.

— Да угомонись ты, черт! — орет Мурат, что есть сил.

Подходить боится. Конечно, от меня в таком состоянии лучше держаться подальше и он это знает лучше других.

Мужик, который только что показывал нам запись, смотрит на меня огромными от страха глазами, ведь я ему только что оборудование расколотил.

То ли еще будет! Разворачиваюсь и кидаю стул в стену.

Ба-бах!

Спинка отваливается, щепки летят в стороны, но мне мало, бесконечно мало всего этого чтобы задавить зверя, бушующего внутри.

Сметаю со стола бумаги. Блин, голову бы кому-нибудь прошибить, но я вроде как не бью невинных, а эти мне еще и помогали.

Я только что видел на мониторе его, моего Влада. Даже изображение попросил приблизить, вглядывался, ловил каждую черту. Глаза как у матери. Поверить не мог. Наверное минуты три стоял неподвижно, Мурат даже подумал, что я все еще от фенобарбитала не отошел.

Отошел. Со мной случилось то, о чем любят рассуждать в книгах и то, что, как я думал, в жизни не бывает. Я осознал, что стал отцом. Точнее то, что я им уже пять лет являюсь. Но я не давал себе права надеяться, чтобы потом опять не выдирать это чувство с корнем, не беситься.

И только пару мгновений спустя я понял, что все это было бы достойно момента, если бы они показали мне живого сына, а не запись с его участием. Учитывая то, сколько врагов я себе успел нажить, не знаю, жив ли мой сын.

Мертвое лицо жены так и стоит перед глазами.

Бах!

Системный блок врезается в стену и мне ничуть не легчает. Сука!

— Да стой ты! — справа оказывается Мурат. — Хрен кто еще захочет с тобой сотрудничать!

Вырываю руку. Вообще Мурат моя совесть.

Сегодня я узнал, что у меня есть сын и тут же потерял его. А не пошел бы Мурат в жопу? Тем более ему звонят и он отходит, машет мне рукой.

Отлично, еще бы чуть-чуть и напросился бы на удар.

— Слышь, — делает мне жест руками. — Нашли этих людей с записи.

На сердце сразу становится легче. Но только чуть-чуть.

— А мальчика? — проговариваю, закатывая рукава.

Мурат отводит взгляд.

Закатываю рукава дальше.

— Поехали. Я сам поговорю.

Выходя, оглядываюсь через плечо. Комната наблюдения в аэропорту раздолбана в хлам. Меня сюда пустили по знакомству, в счет долга, который числился передо мной у местного начальника полиции.

Конечно, ни один начальник не будет рад увидеть вот это. Я снова подтвердил репутацию человека, с которым опасно иметь дело.

Проходим по коридору. Разлетаются в стороны полы дорогого шерстяного плаща. Встречные опускают взгляды.

Девочки, алкоголь, драки и азарт полулегального бизнеса. Бесконечная игра на выживание. Мне было интересно, доползу ли я до вершины пищевой цепи, так как со смертью Риты я потерял изначальный смысл всей этой драки. Мне нужно было что-то найти.

Сжимаю правый кулак так, что хрустят кости.

И я стал воплощением силы.

Один из охранников открывает дверь машины, я падаю на сиденье. Скрипит обивка.

Враги меня веселили. Тут было как на ринге — ты их или они тебя. Но я не знал, что все это время у меня был тот, кто не мог за себя постоять. Теперь эта свора шакалов использует моего сына для мести.

Ловлю свое отражение в зеркале заднего вида и понимаю, что впервые за шесть лет боюсь чего-то настолько сильно.

— Чего встал? — обращаюсь к водителю обычным тоном.

Сердце впервые сжимается в груди не от азарта, оно впервые за долгое время болит.

Мои люди собрали всех в одной комнате — там двое полицейских, Эдуард и та пара отморозков с записей камеры.

Снимаю перчатки, сбрасываю пальто и разминаю шею. Люблю делать это сам. Так… воспоминания молчат, когда я представляю себя в том моменте, когда они пришли за мной и выволокли на улицу беременную Риту.

— Сафонов, — шепчет кто-то.

Подхожу к полицейскому.

— На кого работаешь? — сжимаю пальцы в кулак перед его лицом.

— Карский, — вдруг признается другой и я оборачиваюсь.

— Он отвалил за ребенка кучу денег.

— Дальше, — опускаю голову и чувствую, как перед глазами начинает мутнеть.