Время от времени оглядываясь, ребята отправились дальше по аллее в сторону общежитий. Амбал же, подойдя ко мне вплотную, смерил взглядом.

— Дело есть, — наконец, проговорил он. — «Славянский базар» знаешь?

— Я не местный.

— Кабак это такой. Большой, богатый. На набережной. Да любому извозчику скажешь — довезёт. Приедешь туда вечером, где-то с восьми до девяти. Фома Ильич с тобой переговорить хочет.

— Зачем?

Он взглянул на меня с таким видом, будто я ляпнул какую-то глупость.

— Моё дело — передать. Да ты не ссы, не тронет. Место приличное, людное. Там многие уважаемые люди ужинают. Даже нефы заглядывают.

— А если я откажусь?

— Дело твоё, — равнодушно пожал он плечами. — Но вообще… Когда Фома Ильич приглашает по-хорошему — обычно не кочевряжатся.

До восьми времени было ещё достаточно. Глеб показал нам с Полиньяком общагу Горного института. Длинное двухэтажное здание и правда скорее напоминало солдатскую казарму. Спальни были человек на двадцать, с рядами двухъярусных кроватей и тумбочками для личных вещей. Кухни, уборные, комнаты для занятий — тоже общие, на стене каждой комнаты — таблица со списками дежурных. И даже что-то вроде дневальных предусмотрено.

Для немногочисленных девушек был отведен отдельный корпус — правда, небольшой, одноэтажный. По рассказам Трофимова, охраняется он злобным демоническим цербером, по какой-то причудливой прихоти судьбы принявшим облик седовласой комендантши по имени Гретта. Мало кто знает, как у студенток устроен быт, потому что Гретта не подпускает парней к женской общаге ближе, чем на пушечный выстрел.

Меня вся эта полуказарменная эстетика не особо впечатлила. В смутных воспоминаниях из прошлой жизни мелькали схожие образы — когда-то я точно служил в армии, но в ранней молодости и недолго. А в дальнейшем, хоть и явно был связан с какой-то силовой структурой, но без жёсткой дисциплины. Может, если бы мне было столько лет, сколько настоящему Богдану, я бы и согласился сейчас пожить в такой общаге. Но сейчас, боюсь, не выдержу. Не с моим характером.

Комнатка в доме у Велесова — конечно, тоже лишь временный вариант. Нужно найти жильё поближе к институту и покомфортнее. Но это упирается в деньги.

Впрочем, в них вообще всё упирается. Финансовый вопрос не просто навис надо мной в полный рост. Он ещё и гадко ухмыляется, похлопывая по раскрытой ладони битой, утыканной гвоздями.

Ну, хорошо, еда в студенческой столовке копеечная, и оставшиеся у меня деньги вполне можно растянуть на неделю, а то и больше. Главное Полиньяка больше не угощать. Но ведь и другие расходы будут. Перво-наперво мне нужно будет к началу второго семестра — а он начинается первого марта — раздобыть четыреста рублей на обучение. Может, конечно, получится договориться с Кабановым о какой-то отсрочке или скидке. Но рассчитывать на это — так себе стратегия.

Когда Кабанов изначально назвал мне сумму, она показалась мне не особо крупной. Но беда в том, что я пока плохо ориентируюсь в местных ценах.

Кое-что удалось узнать от Трофимова. Полиньяк как раз узнавал у него, можно ли во время учёбы где-нибудь подрабатывать, и я присоединился к расспросам.

Услышанное меня не обрадовало. Студенты в основном подрабатывали на почасовой или посменной работе типа официантов, грузчиков, разнорабочих на стройке. Но даже если посвящать этому половину месяца, вряд ли заработаешь больше двадцати-тридцати рублей.

Те, кто побашковитее, устраиваются писарями, репетиторами или выполняют несложные заказы по специальности, на которую учатся. Заказчиками в том числе могут быть и менее смышлёные, но более обеспеченные однокурсники, а ещё чаще — те, кто на год-два младше. Это не приветствуется преподавателями, так что нужно соблюдать осторожность, чтобы и самому не спалиться, и клиента не сдать.

Хотя, всё равно это не про меня — мне бы самому учебную программу освоить. А вот Полиньяк, кстати, заинтересовался. Особенно когда узнал, что французский язык до сих пор популярен у местного бомонда, так что можно кормиться его преподаванием.

Впрочем, даже умственным трудом студенты могли заработать немногим больше, чем где-нибудь на стройке. Ну, рублей пятьдесят максимум. Вообще, типичная зарплата в Томске — как раз рублей сорок-пятьдесят, если не считать каких-нибудь чиновников или купеческих приказчиков.

Так что, выходит, высшее образование здесь стоит весьма дорого. А в столице — ещё дороже. Впрочем, затраты эти окупаются. Рядовой инженер — выпускник Горного, может рассчитывать на зарплату рублей в двести, а то и выше, в зависимости от проекта. Геологи-изыскатели, особенно специализирующиеся на эмберите, могут зарабатывать в разы больше. Правда, их работа связана с немалым риском.

Но для начала институт закончить надо. А денег на это пока нет. Нетрудно посчитать, что обычными студенческими подработками тут не обойдёшься.

Единственный шанс — это так называемые «учебные практики» на каникулах между семестрами. Каникулы в Горном довольно длительные — по два месяца зимой и летом. И на эти периоды студенты частенько нанимаются в экспедиции на восток, в Сайберию. Тоже, конечно, работа грязная и тяжелая, но платят там в разы больше, чем в городе. А ещё ходят байки про счастливчиков, которые во время таких практик умудрялись найти самородок редкого эмберита и в одночасье разбогатеть.

Рассчитывать на подобную лотерею, конечно, глупо. Но пока выходило так, что это едва ли не единственный способ заработать на дальнейшее обучение и в целом на жизнь. По крайней мере, законный.

В связи с этим приглашение от Кудеярова-старшего представлялось мне всё более интригующим. Я и так его, скорее всего, принял бы — просто из любопытства. Но сейчас я надеялся, что Фома предложит мне что-то выгодное. В конце концов, для чего это разговор? Если бы он хотел меня каким-то образом прижать — например, за конфликт с его сыном — то не стал бы звать в людное место.

Так что ближе к девяти часам я уже поднимался по лестнице на второй этаж «Славянского базара».

Заведение и правда было большое и пафосное, не чета «Старому ушкуйнику». Огромное здание с нескольким обеденными залами. Лепнина и позолота на стенах, белоснежные скатерти, серебро и фарфор, вышколенные официанты, одетые получше, чем я сам. Впрочем, меня пропустили без лишних вопросов. Всё-таки форма — есть форма, пусть и студенческая.

Фома восседал за большим столом в отдельном закутке зала, огороженном с двух сторон декоративными решетчатыми ширмами. Был он в гордом одиночестве, если не считать маячивших чуть в стороне амбалов-телохранителей.

— Богдан Сибирский, — проговорил он, поднимая взгляд от тарелки со здоровенным стейком, который разделывал изящным серебряным ножом.

— Угу. Собственной персоной, — ответил я.

В животе заурчало от того изобилия, что было выставлено на столе, и особенно — от горячего, исходящего паром куска мяса. Аспект Зверя во мне всё еще не рассеялся до конца, запахи я чувствовал очень ярко. А при виде стейка ещё и хищнические инстинкты обострились. Хотя, может, всё проще, и я просто голоден. Обед в институте был не особо сытным. И уж точно не таким богатым.

— Садись, садись, — бросил Фома, указывая на стул напротив. — Ты немного припозднился. Но у нас есть минут пятнадцать-двадцать на то, чтобы переговорить с глазу на глаз.

— А потом? — уточнил я, придвигая стул и окидывая взглядом пустую тарелку перед собой.

— Потом подойдёт моя дама. А при ней я о делах не говорю. Да ты угощайся, будь как дома. Точнее, считай, что у меня в гостях.

Тут же, будто из-под земли, вынырнул официант с белоснежным полотенцем на сгибе локтя. Я молча указал ему на тарелку Фомы и потом на свою, и он, кивнув, исчез так же быстро и бесшумно, как и появился.

Сам Фома тем временем самолично налил мне стопку водки из початой бутылки. Рюмки здесь были занятные — хрустальные, высокие, на длинной ножке, с матовым напылением, напоминающим морозные узоры.