— Да что за Тимоха-то? — переспросил я, перекрикивая стук колёс проходящего по соседнему пути поезда. Но Егора, кажется, уже и след простыл.

Я огляделся, щурясь и дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку. Свет в вагон проникал лишь через немногочисленные щели в верхней части вагона и рядом с дверями. Но в одном Егор точно не обманул — внутри было так тепло, что сразу захотелось расстегнуть шинель. Даже немного душновато. Пахло сеном, свежеструганными досками и чем-то терпким, звериным. Будто в сарае каком-то.

Из дальнего конца вагона донеслось громкое фырканье, заворочалось что-то большое, тяжелое, так что доски пола ощутимо задрожали под ногами. Я невольно попятился, всматриваясь в темноту. Поначалу даже решил, что мне померещилось. Однако, протерев глаза, разглядел наконец огромную косматую тушу своего попутчика во всех подробностях.

Батюшки-светы, да это же мамонт!

«Отчего люди не летают, как птицы?» — с горечью вопрошала девица из слезливой пьески, почему-то так популярной у старичья.

Впрочем, с возрастом Феликс и сам стал иначе воспринимать этот монолог.

Подростком, уже научившись пользоваться своим Даром, он лишь смеялся над глупыми мечтаниями обычных людей. Он обожал взлетать и приземляться в людных местах, стремительно проноситься над улицами на глазах изумленных и испуганных прохожих. Чувства гордости и превосходства переполняли его. Он упивался собственной силой.

Нет ничего более сладостного и захватывающего, чем чувствовать, как невидимая, неведомая, но послушная сила поднимает тебя в воздух и влечет вперёд. Ветер бьёт в лицо, плащ трепещет за спиной, как крылья, сердце то бьётся сильнее, то замирает от восторга на особо стремительных и опасных пируэтах.

Отец ворчал, называя Феликса позёром и безрассудным мальчишкой. Несколько раз даже доходило до домашнего ареста.

Сейчас Феликс вспоминал о тех временах даже с ностальгией. Потому что тогда полёт что-то для него значил. Повзрослев, он понял, что знаменитый фамильный Дар Орловых — пустышка. Не более чем эффектный трюк. Максимум — способ сэкономить на извозчике или билетах на поезд.

Что проку в том, что человек может летать, как птица? Какую власть над другими это даёт? Как помогает расправиться с врагами? На поле боя этот Дар полезен разве что для разведки. Да и то, риск слишком велик. Есть Дары, позволяющие делать тоже самое, но куда эффективнее. Повелители зверей, умеющие смотреть чужими глазами, могут управлять целой стаей птиц-шпионов. Аргусы и вовсе могут обозревать огромные расстояния, не сходя с места.

Нет, военная карьера ему не подходила. К тому же и отец был против. Аристарх Орлов относился к безопасности своего единственного наследника с особой, подчас маниакальной тщательностью. Порой Феликс чувствовал себя орлом, запертым в золотой клетке.

И вот тут-то он осознал истинный смысл того монолога из «Грозы». Летать-то он умел. Но это не делало его свободным. Несмотря на высокое происхождение, он был вынужден постоянно подчиняться — отцу, преподавателям и гувернёрам, потом — вышестоящему начальству. Государю, в конце концов. Он чувствовал, что всегда скован законами, предрассудками и глупыми правилами. Остальные воспринимали их, как должное, но его любые ограничения приводили в тихую ярость.

И он быстро понял, что даёт настоящую свободу. Власть. И только она.

Заложив крутой вираж, Феликс пошёл на снижение, падая почти вертикально головой вниз. На несколько мгновений он даже отпустил Дар, позволяя гравитации схватить его в свои цепкие лапы. Ощущение свободного падения заставило сердце тревожно трепетать.

Улицы Демидова стремительно приближались, превращаясь из цепочки смутных огней в узнаваемые места. Вот старая плотина через Исеть, Кафедральная площадь на разбухшем изгибе реки, старые заводские корпуса, Монетный двор, арка моста на Покровском проспекте…

Метрах в тридцати над землёй он подхватил себя Даром и резко свернул, полетев вдоль реки на юг, к родовой усадьбе на Александровском. Ветер на скорости, несмотря на плотный утеплённый воротник, забирался за шиворот и неприятно холодил спину. Ещё один досадный недостаток его Дара. Феликс был гораздо быстрее отца, и мог летать без отдыха гораздо выше и дальше. Но у него пока не получалось выстраивать защитный кокон из эдры, который защищал бы его от ветра и холода на таких высотах. Приходилось прибегать к костылям в виде специальной лётной маски и костюма.

Усадьба Орловых располагалась у самого берега реки и даже имела собственный участок набережной. Помпезное трёхэтажное здание в стиле классицизма имело приметную архитектурную особенность — большой открытый балкон на третьем этаже, выступающий вперёд, будто трамплин. С высоты он был хорошо заметен, тем более что в любое время суток и любую погоду освещался по периметру мощными эмберитовыми фонарями.

Потому что это не балкон. Это посадочная площадка.

Феликс приземлился, филигранно рассчитав направление и скорость — так, что полёт без паузы перешёл в шаг, будто он плавно соскользнул с неба по невидимой горке. На ходу срывая с головы надоевший лётный шлем, похожий на маску чумного доктора, и сбрасывая плащ, он окликнул дворецкого:

— Семён!

Балконные двери были полуоткрыты, и он распахнул их, не касаясь, толкнув вперёд волну сжатого воздуха. Ещё один трюк, связанный с фамильным Даром. Увы, по этой части он во много раз слабее отца. Тот, говорят, в молодости мог толпу людей разметать подобным вихрем, налетев с неба. Феликс же едва ли смог бы сшибить с ног даже одного.

Стекла в распахнутых настежь дверях задребезжали, грохот отозвался эхом в длинном полутёмном коридоре.

— Семён! — уже с заметным раздражением повторил Феликс и наконец расслышал торопливые шаги прислуги из-за поворота.

Дворецкий — немолодой уже мужчина в жутко старомодной зеленоватой ливрее, выскочил из-за угла с вытаращенными от волнения глазами.

— Горячую ванную мне через пятнадцать минут! — скомандовал Феликс. — И бутылку шампанского!

— Что праздновать собрался? — раздался мрачный голос из-за спины дворецкого.

Следом показался и сам Аристарх Орлов, восседающий на сделанном специально под него передвижном кресле. Резко толкая руками блестящие ободы колёс, он проехал вперёд, потеснив слугу. Зыркнув на него, бросил:

— Ты свободен.

— Да, ваше сиятельство, — проблеял старик и быстро ретировался.

Феликс вздохнул, закатывая глаза.

— Отец, ну что за…

Но осёкся, встретившись с потемневшим от гнева взглядом.

— Как ты посмел? — процедил Орлов-старший.

Порыв ветра ударил внезапно, как выстрел, срывая картины и светильники со стен. Самого Феликса отшвырнуло через весь коридор по направлению к балкону, и только собственный Дар позволил ему выровняться в полёте и зависнуть в воздухе в напряжённой позе.

— Как. Ты. Посмел?! — уже во весь голос проорал Аристарх, приподнимаясь над полом вместе с креслом и двигаясь в сторону сына.

Первым порывом было вылететь на балкон и скрыться в ночном небе. Во время прошлых ссор с отцом Феликс частенько так делал, пользуясь очевидными преимуществами молодости и крылатости. Он мог бы за несколько минут умчаться на другой конец города, зависнуть на пару дней в каком-нибудь дорогом борделе или просто шастать по кабакам, дожидаясь, пока буря утихнет.

Но не в этот раз.

Аристарх продолжал давить его своим Даром. Но Феликс прекрасно знал, что надолго отца не хватит. Если уж выдержал первый, самый страшный удар, то остаётся лишь немного потерпеть, и силы у старика иссякнут.

Так и произошло. Пролетев вслед за сыном несколько метров, Орлов-старший вдруг рухнул, закашлявшись и хватаясь за сердце. Колеса инвалидного кресла захрустели, проехавшись по осколкам стекла от разбитых плафонов.

Кашель Аристарха перешёл в яростный хрип, а потом — в нечто сродни беззвучному рыданию. Старик с перекошенным от горечи и отчаяния лицом смотрел на него, грозя пальцем, но не в силах был вымолвить и слова.