Феликс спокойно подошёл к нему, на ходу небрежно смахивая с одежды мелкий сор, поднятый во время этой нелепой демонстрации силы.

— Ну что? — поморщился он. — Что не так, отец?

Аристарх, наконец, отдышался, бессильно откинулся на спинку кресла, упираясь затылком в мягкий подголовник. Выглядел он плохо — болезненно-бледная кожа, красные воспалённые глаза. Усы и борода были уже совсем седыми и неопрятными, как у заядлого пропойцы. Но во взгляде, в жестах, в осанке всё ещё читался прежний князь Орлов. Глава дворянского рода, ведущего начало от одного из первых нефилимов.

— Василевский, — коротко произнёс он. — Твоих рук дело?

— Да с чего ты взял?

— Не лги мне! — Аристарх порывисто подался вперёд, будто пытаясь встать, и схватил сына за руку. — В глаза посмотри!

На бледных скулах Феликса заиграли желваки, но он все же повернулся и посмотрел на отца сверху вниз.

— А даже если и так, — негромко произнёс он. — Я лишь сделал то, что давно нужно было сделать. То, на что у тебя не хватило духу.

— Мальчишка! — прорычал Аристарх, отбрасывая его руку так, будто она была испачкана в чём-то мерзком. — Ты мне будешь рассказывать о силе духа? Ты? Мне?!

Раздраженно дергая за ободы, он развернул кресло, будто намереваясь уехать. Но передумал и снова крутанулся вокруг своей оси.

— Думаешь, я не мстил Аскольду из страха? Я слово дал! Понимаешь?! Слово дворянина. И не кому-то там, а Романову!

— Ну, дал и дал, — скучающе пожал плечами Феликс. — Я-то ничего не обещал, в отличие от тебя. И у меня теперь есть все основания и возможности для того, чтобы отомстить за брата.

— Брата… — невесело усмехнулся Аристарх. — Ты его даже не помнишь! Не говори, что он для тебя имел хоть какое-то значение.

— Для меня имеет значение честь рода. И его будущее.

— И каким же ты его видишь? — прищурился Орлов-старший. — Ты хоть понимаешь, что будет, если история с Василевским всплывёт?

— Как? — рассмеялся Феликс. — Я ведь сам возглавляю расследование по этому делу. Можешь не беспокоиться. Лучше помоги. Архив Василевского, похоже, либо сгорел, либо вывезен куда-то. Может, дашь хоть какую-то зацепку? А там уж мои люди пойдут по следу. Они это умеют.

— Твои люди… — задумчиво повторил старик, глядя в одну точку. — Думаешь, я не знаю, с кем ты связался?

— Снова нравоучения, — страдальчески закатил глаза Феликс. — Я уже давно не ребёнок, когда ты уже поймешь? Я статский советник в двадцать четыре года. Кем ты сам-то был в двадцать четыре? Месил грязь сапогами где-то на западных фронтах?

— Кичишься передо мной тем, что выслужился в Охранке? — презрительно скривился старший. — Тоже мне заслуга! В моё время уважающие себя дворяне даже не марались о такое. Долг нефилима — сражаться. С чудовищами Сайберии или с внешними врагами — неважно.

— А как же враги внутренние? То-то и расплодили вы революционеров, пока гонялись за демонами.

— Мы расплодили?! Ну нет уж, это плоды вашего поколения. Вы отрицаете то, что было свято для отцов и дедов. Моральные устои, понятия о чести, о долге…

— О, только не это! — взмолился Феликс. — Я сегодня слишком устал, чтобы слушать подобные лекции. У тебя есть, что сказать по существу, или я, пожалуй, пойду?

Аристарх подкатил кресло вплотную к сыну и тихо, почти шёпотом, произнёс, схватив его за рукав и заставляя наклониться.

— По существу, говоришь? Давай по существу. Если там, наверху, узнают, что ты якшаешься с упырями… Это конец, Феликс, неужто ты не понимаешь? Это не какая-то шалость или непослушание. Каждый имеющий Дар Зверя — да казнён будет, так ещё Пётр завещал.

— И это глупость. Упыри могущественны. И полезны. Нужно только направить их силу в нужное русло.

— Это безумие! Стая — вне закона, и это неизменно! Уже триста лет Романовы чтут этот завет. И они не отступятся.

Феликс оперся ладонями в подлокотники кресла отца и, наклонившись ниже, заговорщически прошептал на ухо, будто подыгрывая ему:

— Ну, так значит… тем хуже для Романовых.

Мимолётное выражение ужаса, промелькнувшее в глазах отца, заставило его самодовольно рассмеяться.

— Ну что? Что? Пошутить уже нельзя?

— Надеюсь, ты действительно шутишь, — деревянным голосом отозвался Аристарх. — Я, конечно, знал, что твоё честолюбие порой чрезмерно. Но, кажется, даже не догадывался, насколько.

— Что поделать, отец, — усмехнулся Орлов-младший. — Видимо, мы птицы совсем разного полёта. Но ничего. Я не особо-то и рассчитывал на твою помощь. Как-нибудь сам справлюсь.

Князь смерил сына долгим взглядом и чуть слышно прошептал:

— Ты пугаешь меня, Феликс…

Развернувшись, он покатил прочь, толкая обода колёс дрожащими не то от усталости, не то от волнения ладонями. Феликс проводил его взглядом, и когда старик уже скрылся за поворотом коридора, тихо произнёс:

— Орёл, боящийся высоты… Жалкое зрелище.

Тимоха и правда оказался спокойным и неконфликтным попутчиком. Под конец поездки, окончательно осмелев, я даже его погладил. Широченный хобот, поросший жесткой, как у кабана, щетиной, на ощупь оказался сухим и тёплым, а огромные бивни — гладкими и твёрдыми, как полированное дерево.

Обалдеть, конечно. Живой мамонт! Ещё и рабочий, если я правильно понял слова Егора про то, что шерстистый гигант помогает им при погрузке вагонов. Впрочем, чего я удивляюсь. В Индии же слонов где только не используют. Вот и здесь мамонт, похоже, вполне обычное приручённое животное вроде лошади или собаки. Вопрос только в том, как получилось, что они не вымерли. Или их появление тоже связано с Оком зимы?

Сойти с поезда оказалось той еще задачкой. Засов-то я открыл, и окошко в верхней части двери образовалось достаточное, чтобы в него пролезть. Вот только проделывать это на ходу и в сумерках было довольно опасным занятием. Благо, перед переездом поезд сильно сбавил скорость. Возможно, это Егор специально дал мне возможность сойти.

Был уже поздний вечер, окна домов расцветали изнутри огнями, на улицах тоже зажигались фонари. Прохожих на улицах, правда, на глазах становилось всё меньше. Мне даже с трудом удалось поймать извозчика, а когда тот услыхал, куда мне надо, заломил цену аж в десять копеек, хотя ехать вроде бы было не очень далеко.

Разговорившись с ним по пути, я понял, что трактир «Старый ушкуйник» — то самое условленное место, где я мог отыскать Велесова — пользовался в городе дурной славой. Как, собственно, и весь прилегающий райончик. Располагалось заведение на самом берегу речушки под названием Ушайка, рядом с обгоревшими развалинами какого-то старого кирпичного здания, очертаниями похожего на церковь. Извозчик высадил меня, не доезжая метров триста, и развернув лошадёнку, тут же заторопился прочь.

Обнадёживающее начало.

Уже окончательно стемнело, ориентироваться приходилось по немногочисленным фонарям. Но приземистое бревенчатое здание трактира можно было отыскать издалека, ориентируясь по звукам. Двери заведения были распахнуты настежь, изнутри доносились бренчание музыки и нестройный гул голосов. Чуть поодаль за углом, кажется, шла какая-то потасовка — оттуда доносились характерные пьяные выкрики.

Сунув руки в карманы и подняв воротник пальто, я преодолел остаток пути до трактира быстрым шагом, почти бегом. Изрядно похолодало, дождь накрапывал холоднющий, вперемешку со снежной крупой, так что хотелось побыстрее спрятаться в тепло.

Внутри трактир оказался гораздо теснее, чем выглядел снаружи. Но это из-за того, что пространство было поделено на несколько залов — общий и отдельные «кабинеты». В общем зале было так душно и накурено, что не помогали даже открытые настежь двери. Оно и понятно — народу сюда набилось столько, что за каждым столом, рассчитанным человек на шесть, сидело по десять, а то и по двенадцать. Благо вместо стульев тут использовались широкие деревянные лавки. Да, собственно, и вся обстановка была непритязательной — голые бревенчатые стены, дощатый пол, столы без скатертей.