Вот и заветная дверь! Оглянувшись, я быстро юркнула внутрь палаты, прошла небольшой коридорчик и оказалась в помещении с четырьмя кроватями, две из которых были аккуратно заправлены. Егор спал, чуть нахмурив брови. Его сосед нацепил наушники и смотрел что-то на смартфоне. Он равнодушно скользнул по мне взглядом и снова уставился в экран телефона.

Набольшие порезы на руках Егора были заклеены пластырями, ладонь перевязана — за лезвие ножа хватался, пытаясь отвести удар. Коснуться этого тела было страшно, вдруг что-то сломается?

— Женька…

— Разбудила, да?

Внезапно оказалось, что я страшно стесняюсь смотреть Егору в глаза. Словно и не было между нами ничего. Теряясь и, кажется, даже краснея, начала что-то лепетать про отсутствие нормальных апельсинов и “зато гранаты полезнее”.

— Женька, как хорошо, что ты пришла.

Заставить себя посмотреть в глаза собеседнику было трудно, но я отважилась, и стеснение мгновенно улетучилось.

— Тебе больно? Есть хочешь? А я тут тебе гранаты…

Здоровой рукой Егор схватил меня за воротник и притянул очень близко к своему лицу.

— Тебя никто не обижал?

— Нет, — отчего-то шёпотом ответила я.

— Это хорошо, — бледный рот приближался всё ближе, — я переживал. Очень переживал.

Вот и встало всё на свои места. Тёплое касание губ восстановило наш общий кровоток, и сразу задышалось легче, и руки встретились в таком новом, но уже необходимом сплетении пальцев.

— Знаешь, думал тут..., что ты приснилась мне такая.

— Какая? — я понимала, о чём говорит Егор, но, так же как и он, не могла найти нужных слов.

— Подходящая мне. Необходимая. Как воздух.

— Да. Я чувствую то же самое! — целительная сила наших поцелуев вернула краски на бескровное мужское лицо.

— Как Луша?

— Нормально. Ей повезло, как и тебе.

— Я верну деньги за операцию. Дорого, наверное?

— Не смей меня обижать, Егор. Я такого отношения не заслуживаю. Не смей! Она тебя защищала! Это я ей должна осталась.

— Какая грозная у меня невеста!

— Невеста?

— А ты сомневалась?

— Ну, предложения мне еще никто не делал.

— Погоди, вот смогу встать на одно колено и непременно сделаю. Дождёшься?

— Дождусь.

— Ты же обещал! Разочаровываете, Мстислав Годинович. Очень разочаровываете!

— Одну не пущу!

— А с твоими волками я и сама не поеду! Неуютно мне под присмотром хищников. Травмируют мою нестабильную после удара по голове психику.

— Хорошо, что ты предлагаешь?

— Дай мне водителя. Довезёт до места, а обратно дядька Лешак доставит.

— Нет.

— Слав, ты реально достал! Я ведь могу и совсем уйти отсюда. И домой вернусь без тебя, как только пойму, что нужно сделать. А? Как тебе такой расклад?

— Хорошо, — поиграл желваками Славик, — езжай! Но чтобы через день вернулась, иначе сам приеду.

Молчаливый возница подозрительно напоминал того, что треснул меня по голове, но кто старое помянет... Золик летел параллельно, присаживаясь на ветки и поджидая, пока сани поравняются с ним. Рысья шуба, что подарил мне Мстислав, хорошо согревала и была очень лёгкой и красивой.

Я прятала подбородок в длинный шелковистый ворс и представляла себя русской дворянкой, якобы объезжающей свои родовые владения, а на самом деле думающей о том, по кому так сильно билось сердце. Добавляло волнения и предвкушение скорой встречи с Волче, который грезился мне в гусарском ментике в обстановке охотничьего домика с непременным камином и оленьими рогами над входом.

Безошибочно выбирая дорогу, слуга Мстислава быстро довёз меня до знакомого места и, не попрощавшись, принялся разворачивать сани.

Стучать или не стучать? Сразу войти? Я мялась у порога минуты две, пока не поймала на себе взгляд Золика, сидевшего на ветке большого дерева.

— А вдруг люди заняты? — слегка обижено парировала я его невысказанное ироничное замечание. — Я же не предупредила никого!

Но тут, разрешая все мои сомнения, дверь открылась, и на пороге возник дядька Лешак.

— Ой ты! Прибыли гости, убыли печали! — он широко улыбнулся, протянул руку, но коснуться моего плеча не решился. — Подомовничай, покуда я силки проверю. Малушка по воду пошла до речки, колодец помёрз. На вас, девицы, хозяйство оставляю. Косы друг дружке не повырвете?

— Попробую…, — настроение отчего-то сразу испортилось, — лишь бы она к мне не лезла!

Старик крякнул, расправил усы:

— Полешки в печку подкидывай, водицу согревай, а я скоренько обернусь! — и зашагал по хрусткому снегу вглубь леса.

Я пожала плечами: моё дело предупредить!

В горнице было тихо, потрескивали дрова, было тепло, и спокойствие растекалось по венам без всякого на то моего согласия.

Скинув шубу, заглянула в горшки на столе — вода и овсяный кисель. Не густо. Пирогов не наблюдалось, а есть уже немного хотелось. И тут взгляд упал на топчан с перинами: Волче спал на них, будто и не вставал с момента моего отъезда.

Невольно залюбовавшись его позой, я подошла ближе, еще ближе, а потом и вовсе села на краешек постели. Мне никто не мешал рассматривать спокойное бледное лицо, крепкие натруженные руки, белые отметины шрамов на коже. Видать, доставалось молодцу по первое число и раньше.

— Горюха…

— Ой! Не хотела будить тебя, прости! Светло-карие, почти жёлтые глаза, опушенные густыми ресницами, снова брали меня в плен. По щекам расплывался огонь — краснею что ли? Вот ещё новости!

— Я так-то к дядьке Лешаку приехала, — да, нужно говорить хоть что-то, пока мозг не превратился в желе окончательно. — Думала, ты у себя дома уже.

— Красна ты девица, глазам отрада.

— Чего? — я попыталась вскочить с перин, но тёплая ладонь обхватила запястье.

— Не пущу более никуда.

Размечтался, инвалид-дрессировщик. Попробуй удержи!

Волче тянул на себя, и я неловко прилегла рядом, стараясь избегать смотреть на его лицо.

— Ты не сильно тут рукам волю давай. Не хватало, чтобы твоя Малуша меня прирезала из ревности.

— Горюха моя, ладушка…

— Бредишь что ли? Да у тебя температура. Ну, точно! — как бы мне не хотелось прижаться к этому мужчине в эротическом экстазе, игнорировать факт затуманенности его сознания было невозможно. — Ты горишь, Волче!

Капельки пота на лбу, пересохшие губы, глаза, будто залитые мутным маслом. Как я сразу не заметила, кокетка городская! Мужик бредит, а я себе уже нафантазировала всякого!

— Пить хочешь?

Волче кивнул.

Я метнулась к столу и налила в глиняную кружку воды. Села в изголовье и приподняла голову охотника.

— Давай помаленьку. Вот так.

Ощущая мелкую дрожь большого и сильного тела, я начинала паниковать. Сколько у него сейчас: тридцать девять, сорок? Ни таблеток, ни лекарств, ни нормальных врачей. Мстислав натёр мне раны какой-то пахучей гадостью, но красные припухлости от укусов до сих пор окончательно не спали, а здесь ножевое ранение!

— Не уходи…

— Нет-нет, миленький, ты что, куда теперь от тебя уйду? Пей ещё.

И Волче пил, и не было важнее и нужнее для меня сейчас человека, чем он.

— Уксус есть? — в лоб атаковала я Малушу, развязывающую платок и уже открывшую рот для обвинений.

— Это что за уксус?

— Так, проехали, спирт? А-а-а-а! У вас и спирта нет! — окончательное осознание, где и в каком времени нахожусь, был слишком горьким. — Горит он, бредит, видишь — дрожит весь. Как это… лихорадка у него, умрёт ведь. Что делать -то?

Взгляд Малуши уперся в дверь, ведущую по коридору к подземелью Моревны, девушка что-то явно мысленно обдумывала и взвешивала.

— Живой воды надоть.

— И где взять?

Но гордая подруга Волче не удостоила ответом, а решительно направилась к двери. Постояла еще немного и шагнула вперёд.

— Матушка, ты ли?

Опешив от того, как далеко заплутало сознание охотника, я кивнула: