— Извольте! Я, гражданин судья, работаю на кирпичном заводе кладовщиком. И вот, значит, поехал я от завода в командировку на месяц. Приезжаю с вокзала к себе и застаю факт: жены дома нет! А телеграмма, между прочим, мною дана была, что приеду.

Теперь — иду ее искать и встречаю старуху Антипову, соседку.

Говорит: «Если вы ищете вашу супругу, Николай Петрович, то она стоит за углом с Максимовым. Он ее угощает газированной водой. С сиропом, между прочим».

Как она сказала про этот сироп, у меня, гражданин судья, все в глазах помутилось. А старуха еще говорит с насмешкой: «Ваша Прасковья Ивановна последнее (время очень полюбила газированную воду. Как ни пойду со двора, обязательно ее у будки встречу. И каждый раз ее Максимов угощает. И каждый раз с сиропом!..»

— Жарко же, дурак!.. Пить хочется! — сказала с места Прасковья Ивановна, у которой щеки и шея покрылись красными пятнами.

Николай Петрович Лисюхин затрясся мелкой, злобной дрожью и прошипел:

— Я тебе, дура, не дурак, а истец. Здесь — суд! А не кухня!..

— Обождите, Лисюхина, вы потом все скажете, — мягко сказал судья. — Продолжайте, Лисюхин!

— Что же продолжать, гражданин судья?.. Теперь все ясно! Которая жена любит своего мужа и соблюдает советский закон, та не станет сиропы распивать с определенной личностью. Я в тот же вечер, гражданин судья, вещички свои собрал и переехал к товарищу. Пускай она теперь попьет сиропу!

— Значит, — сказал судья, — я вас должен понимать так. Вы решили, что ваша жена вам изменила? На этом основании вы просите развести вас с Прасковьей Ивановной, так?

— Точно, гражданин судья!

— А доказательством измены считаете тот факт, что вашу жену видели пьющей газированную воду?

— С сиропом! — сказал Николай Петрович Лисюхин, многозначительно подняв палец.

— С сиропом, — кивнул головой судья, — в присутствии некоего Максимова. Так?

Лисюхин подумал и сказал:

— Так!

— Ну, а что вы скажете, Прасковья Ивановна? — обратился судья к Лисюхиной.

Прасковья Ивановна Лисюхина грузно встала и бурно заговорила низким, густым контральто:

— А я скажу, что замучил он меня своей проклятой ревностью, гражданин судья! Вон какой тощий через нее сам стал. Как глиста египетская!.. Я дома шитьем занимаюсь. И действительно, этому Максимову пошила рубашку апаш из его материала. И очень ему угодила, гражданин судья. И действительно, он меня два раза водой напоил…

— С сиропом! — опять сказал Николай Петрович Лисюхин.

— Пускай даже с сиропом, пускай! А какое он имеет право, гражданин судья, из-за этого сиропа несчастного меня на суде срамить, а?!.. Я ему была и есть верная жена!

— Значит, вы на развод не согласны?

— Не согласна! Потому, что я его, подлеца, люблю и ни в чем перед ним не виновата!..

Прасковья Ивановна помолчала и вдруг тихо прибавила:

— Пускай вернет мне швейную машинку — тогда дам развод.

В зале засмеялись, зашумели. Судья постучал карандашом по столу и сказал:

— Какую швейную машинку, Лисюхина?

— Мою машинку, гражданин судья. «Зингер», двойной челнок. Он как пять дней назад съехал от меня, так забрал ее и не отдает.

— Безобразие! — строго сказал судья. — Непременно верните ей машинку, Лисюхин.

— Не могу. Я ее уже проел!

— Как это проел?

— Проел в смысле — пропил… с горя.

— Врет он! — сказала Прасковья Ивановна Лисюхина. — Цела машинка! Мне люди говорили!

Николай Петрович Лисюхин посмотрел на потолок, поморщил лоб, что-то мучительно соображая, и сказал:

— А если верну машинку, дашь развод?

— Вернешь — дам!

— Бери! — с трудом сказал Николай Петрович Лисюхин. — Пользуйся! И скажи суду, что согласна на развод!

Пряча улыбку, судья снова обратился к супруге Лисюхиной:

— Он вам вернет вашу машинку. В этом случае вы согласны на развод?

Глаза у Прасковьи Ивановны вдруг налились слезами.

— Не согласна! — сказала она со страстью. — Не согласна — и все! Раз он решается мне машинку вернуть, значит и он меня любит, гражданин судья… Он же скаредный, как Кащей бессмертный… Не любил бы — ни за что не отдал! Это все характер его, фанаберия мужчинская!.. Ишь, что выдумал! По судам меня таскать! А ну, марш домой! Я с тобой дома поговорю. Велите ему, гражданин судья, домой идти!..

Она бушевала, размахивая руками, румяная, большая, из ее черных глаз, казалось, сыпались светлые искры. Тощий Николай Петрович Лисюхин, съежившись, глядел на нее с ужасом и обожанием.

В судебном зале откровенно хохотали. Судья, не поднимаясь из-за стола, посоветовался с народными заседателями и сказал:

— Я прекращаю ваше дело, Лисюхин. Ступайте домой. И вы тоже идите, Прасковья Ивановна! Надо все хорошо обдумать, Лисюхин, прежде чем в суд идти… Только время у нас отняли!

Суд начал слушать новое дело, а за дверью, в коридоре, все еще спорили и кричали супруги Лисюхины. Петушиным своим голосом муж кричал:

— А сироп?! А смысл сиропа?!

И жена отвечала ему грозным, густым контральто:

— Вот придем домой, я тебе покажу сироп!..

1946

Они сидели на одной парте и были друзьями — Петя Горелкин и Митя Корюшкин, хотя, пожалуй, во всей школе нельзя было найти более непохожих по характеру и внешности одноклассников, чем наши герои.

Представьте себе маленького, юркого, подвижного подростка с лисьей розовой мордочкой — и вы получите почти точный портрет Пети Горелкина.

Создайте в своем воображении образ типичного ленивца и обжоры — пухлого, белого увальня, как бы сделанного целиком из сырого теста, — и вот вам Митя Корюшкин собственной своей персоной.

В классе их так и прозвали — Онегин и Ленский.

Долгое время при этом шли споры, кого из друзей считать Онегиным, а кого — Ленским.

Спор решил случай.

Как-то на уроке алгебры Митю Корюшкина вызвали к доске решать пример.

Процедив сквозь зубы чуть слышно: «Скучновато получается!» — он вышел и, жалостливо пыхтя, трепетной рукой взял мел.

Записав продиктованные преподавателем условия, Митя Корюшкин глубоко и трагично задумался, потом оглянулся на счастливцев, оставшихся сидеть на своих партах, и выразительно пожал плечами. Его широко открытые глаза умоляли: «Тону! Спасите!» Петя Горелкин тут же откликнулся на этот смертный зов и шепотком подсказал Мите ход решения злосчастного примера, увы, неправильный! Опытное Митино ухо уловило подсказку. Благодарно просияв, он бодро застучал мелом по доске.

Через десять минут, получив честно заработанную единицу, Митя Корюшкин вернулся на свою парту. Вот тогда-то и решено было считать Онегиным именно Петю Горелкина — поскольку он тоже «убил наповал» своего друга.

Однажды друзья пешочком неторопливо шли вместе из школы домой. День был морозный, но безветренный и ясный. Снег весело поскрипывал под ногами, как бы советуя прохожим не терять золотого времени, а поскорее покончить со всеми делами, да и махнуть в Сокольники на лыжную базу или в Парк культуры на каток!

— А в общем, старик, мы с тобой живем скучновато! — сказал Митя Корюшкин. — Как-то, понимаешь, однообразно… Сегодня — каток, завтра — лыжи… ну, в кино сходишь — и все. Надоело!

— А что ты предлагаешь? — деловито спросил Петя Горелкин.

— Надо, понимаешь, как-то встряхнуться… освежиться! Я предлагаю пойти в ресторан и покутить там как следует. Чтобы небу жарко стало!

— Небу или нёбу?

— Глупо! Ну, говори… свое мнение!

— Я вообще не против, — уже серьезно сказал Петя Горелкин, — тем более что я лично давно не кутил… Последний раз мы кутили с папой летом, только мы не в ресторане кутили, а в «Кафе-мороженом». Я съел три порции шоколадного и выпил целых пятьдесят граммов портвейна. Мама нас потом ругала ужас как!