Кот оттолкнул серую окровавленную тушку и побрел прочь. Спустя квартал его начало рвать.

К рассвету бродячая собака загнала на дерево. Облаяла, долго крутилась, но ушла. У кота не было никаких сил. На ветке дерева у пустыря кот спал целый день. Снов не было. Засыпая, кот понял окончательно – он пропал.

Знак пришел. Зима была то теплая, то снежная. Какая-то несуразная, как пальто с чужого плеча. Новый год люди встретили и что-то там загадали, а потом с первых же дней начались военные конфликты и авиакатастрофы по всему миру. А еще чуть позже все новости и прохожие стали трубить о неведомой новой заразе. Вроде как начался мор. Похоже по рассказам было на библейские кары. Сам старик не видел больных и мертвых – на улицы ходить запретили, продукты дети стали ему заказывать к дому. Церкви закрыли, заставляли носить на лице маски тех, кого еще как-то выпускали на улицы.

Старика никто не выпускал. Раз уж вышел посидеть у подъезда, так сразу же подскочили росгвардейцы. Пацанята оказались душевные и вместо штрафа, увещевали уйти домой.

– Вы идите, дедушка, идите.

Старик нехотя потопал. Сам служил когда-то. Понимал – их дело служба. Сам еще давным давно призывался и стоял срочную на вышке. А когда не стоял – учил Устав караульной службы. Однажды увидел, как неизвестно откуда от стены в сторону воли бежит человек. Худой, грязный, несется, сзади собаки уже служебные. У молодого ефрейтора внутренних войск не было вариантов – рванул затвор, да точно между лопаток. Ох, грехи мои… С тех пор все снился ему тот зэк, не державшийся нескольких месяцев до бериевской амнистии. Когда бы отмолить то убийство тебя?

Все происходившее напоминало начало конца времен. Год дома сидел и все хуже было стариковскому здоровью без свежего воздуха. Дальше только хуже становилось. Говорили про специальные коды или номера, которые нужны всем. Как там было? – рассуждал старик – сделает он то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.

Завесенело снова, отцвели сначала сливы с вишнями, а затем уже и яблони. Старик все продумал заранее. Упросил детей внука отдать на выходные. Да и просить не надо было – сына увезли, задыхавшегося, в больницу, невестка, как будто заразная, в доме закрылась. Внуку и то радость – деда любил, побыть бы вдвоем, а в такие времена и не доехать ему толком.

Несмышленышу пока и объяснять не стал ничего. Поехал, да по пути вел беседу. Что мир кончается. Что ему то, старику, помирать, но хоть он выживет. Что знамения скоро будут и недетское, конечно, дело в них вникать. Но хоть спасется. Вырастет спасибо скажет.

Стали жить. Пацану хоть и было непривычно и вновь все – печка, колодец, все вокруг в деревьях – чаща глухая, ни тропинок, ни дорог. Ни тебе телефона, ни телевизора.

Зачем он это сделал? Зачем увез мальца в лес? Бог весть – чужая душа потемки порой.

Старик не был ни оголтелым сектантом и не совсем уж мракобесом. Но тревога в душе его росла давным еще давно, из года в год, множилась и разъедала и сердце и разум его. Он был убежден – то, чего так долго ждали, вскоре произойдет. Читал, сопоставлял, сны порой снились похожие на вещие.

Думал ли он о том, что может ошибаться? Конечно же да. Думал ли он, что осталось ему недолго и случись что с ним, внуку в лесу выживать придется неизвестно как? Что может тот стать там маугли и одичать, а мир меж тем останется целым и будет жить дальше. Тоже думал. Но вот только взвешивал он каждый день свое решение. И происходящее с этим миром не оставляло в душе старика сомнений. Порой он понимал – безумие это, безумие! А если нет? И в итоге решение было принято. Далось нелегко, что и говорить. Каждый раз, готовя то или иное к побегу, говорил себе “Что ты творишь, дурак то старый? Что творишь?” Но стиснув старческие зубы и скрепив сердце – увез. Жизнь продолжалась. В лесу. А что в миру – бог весть.

Объяли меня воды до души моей,

бездна заключила меня;

морскою травою обвита была голова моя.

Книга Ионы 2:6

Дичание проходило небыстро, но заметно. Кот переставал бояться машин и их рева. Другие коты, встречаясь на пути, могли и отступить, услышав его “Шшшшшшшш!” и увидев боевую стойку с ершом на спине. Собак обходил стороной, но в голове уже была мысль, что таким злобным и вечно брехливым тварям можно при желании и впиться когтями в нос. Котенок взрослел не по годам и месяцам, а по дням. Ко второй неделе это был уверенный бродячий кот, молодой и с грустью в глазах. Он не шел к людям, хотя тем чаще нравился – длинная шерсть не успела скататься, пара колтунов на животе не видно. Глаза умные, окрас красивый. Белый кончик хвоста привлекал внимание.

Хвост он мыл чаще всего. В кошачьей маленькой голове была мудрая мысль – такого хвоста у других котов он не видел. Если кинуться искать, будут звать в помощь других двуногих – найдут по кончику хвоста.

Но люди просто пытались погладить, звали, без толку привлекая внимание. Некоторые кормили. От их угощений кот не отказывался. Отходил в сторону, смотрел, как на землю высыпают сухой корм, выдавливают влажный, кладут кости или кусочки мяса, надкусывают колбасу или сосиски. Смотрел им в глаза с благодарностью. Особо приятным мог и мяукнуть коротко. А затем, дожидаясь их ухода, садился есть. Была возможность унести еду – так и делал.

Пара пьяных у магазина сначала подозвала его однажды, а потом попыталась пнуть под живот. С тех пор кот выбрал именно такую тактику. Не подпускать людей. Если только не свои.

Поиском своих, а именно Ее, своей двуногой сестры, кот посвящал все время.

Он бесцельно шел по улицам и смотрел по сторонам. Он начал ненавидеть этот город – за одинаковые улицы и высокие дома одного цвета, за злых людей, котов и собак.

Кот пообещал себе обойти весь город, но найти свой дом. Он с завидным упрямством шел вперед сколько хватало лап. Заход в тупик, ограды, заборы, он уходил в сторону и со следующего пролета шел в обратном направлении. Никто не подсказывал ему такого приема, но фактически кот прочесывал улицы.

Он не знал расстояний и направлений. Он просто стирал лапы и искал дом.

Ночевал на деревьях, благо были уже весенние и почти что теплые ночи, а теплая шуба в дикой жизни согревала уже не так как дома.

Не сказать бы, что бродячая жизнь была тяжёлой. Может быть молодость брала свое и все тяготы переносились легче. А может быть и просто везло.

Кот быстро усваивал уроки жизни – где покормят, в кто обидит, вот собака, которая только лает, а вот в этой помойке крысы наглые. Есть хотелось часто, но что тут поделаешь? Кот выучил несложные правила как добыть пищу и откровенно не понимал многих бродячих котов, которые шатались от голода и смотрели на мир постоянно голодными и безумными глазами.

Вообще, все бродячие коты посвящали свой каждый день с утра до ночи поиску еды и пропитанию.

Полосатый же не ставил это главной своей целью. Хотелось есть – делалась пауза и добывалась еда. Понимал, что тут такой возможности нет или опасно – мог потерпеть до лучших времён. Главное же было – найти дом. Умный молодой кот, живший когда-то в уютной квартире и не знавший этого мира на удивление быстро принял новые условия игры и слился со своим новым миром.

Так продолжалось ещё с месяц. У кота такое понимание времени отсутствовало, дни слились в один, но чувства, что прошло много времени не было. Веры найти свой дом он не терял.

Однажды он бродил весь день по улицам, а ночью упрямо не удавалось найти ничего поесть. Усталый и полуголодный кот уснул крепко-крепко и совсем с рассветом. Он вскарабкался перед этим на кирпичную ограду и устроился так, чтобы в любой момент проснуться и успеть отступить и при этом не упасть во сне.