Лия

Вы когда-нибудь просыпались с разрывающим вас изнутри на маленькие кусочки чувством вины?

Я нет.

Самое страшное в том, что это единственное что со мной осталось. Единственное что я отчетливо помню из прошлого. Остальные просторы памяти чистые, как белый лист, словно ничего и не происходило.

Вся странность моей амнезии в том, что она не полная и в то же время не частичная. Не будем вдаваться в сотни других сложных терминов. В итоге мы с врачами так и не поняли, как она работает. В основном я помню ощущения, чувства, но картинок нет. Я не помню, как выглядит папа, но помню, стиль его вождения. Не помню маму, но помню ощущения от ее объятий и запах с нашей кухни. А порой в памяти и вовсе все намешено.

Только чувство вины не дает мне покоя. Что я такого сделала? Почему так поступила? И почему меня разрывает на кусочки только в присутствии этого странного загадочного парня? Что нас связывает? О чем он молчит?

Так много вопросов и ни одного ответа.

Я должна найти правду чего бы мне это не стоило.

Лия

Я наконец возвращаюсь домой после реабилитации. Последствия автомобильной катастрофы, которую я пережила, и моя таинственная амнезия заставили меня задержаться в медицинской койке надолго. Родители не скупились оплачивать лечение, поэтому из докторов и моих тренеров они выжили все возможное.

Не смотря на их старания, выписалась я не без горьких последствий. По маминым словам, раньше я играла на гитаре и меня немного пугает этот факт. Не то чтобы я волновалась, что не вспомню как это делается. Просто одна из полученных мною травм, это травма руки и пальцы порою меня не слушаются. А если я была музыкантом, то с реализацией моего прошлого увлечения полагаю будут проблемы.

Возможно, придется заняться чем-то другим. Может меня это не сильно расстроит, так как я ничего не помню. Но кто знает на долго ли.

Чистый лист. Даже не знаю страшно это или нет. С одной стороны — шанс начать все сначала, а с другой я даже не знаю, что именно есть для меня это «с начала». Какой багаж прошлого я несу за собой?

— Узнаешь что-нибудь? — вырывает меня из размышлений голос отца.

Я растерянно смотрю, что творится за окном, сидя на переднем сидении нашего старенького, но дорогого автомобиля. На улице солнечно, на небе не облачка. Погода в день выписки встречает меня теплом принимая в свои весенние объятия.

Мы проезжаем мимо различных мест, и я представляю, как заходила когда-то в местные кафешки и мне делали как-обычно. Было бы круто, если бы меня где-то помнили и реально бы сделали мой стандартный заказ. Интересно что бы это было? Чтобы в него входило? Чай или кофе? С сахаром или без? А к нему я бы взяла сладкое или соленое?

— Не-а. Совсем ничего, — пожимаю плечами, развеивая все свои глупые фантазии.

Я нервно перебираю пальцы своей непослушной правой руки стараясь расслабить ноющие мышцы. Мне было страшно возвращаться обратно в жизнь.

Осознание, что ты совершенно не представляешь, что дальше делать пугало. Там в центре все было просто. Была цель — выздороветь. Дело уже сделано. А дальше то что?

— Пап.

— А? — он кидает на меня мимолетный тяжелый взгляд своих серых глаз.

— Почему вы мне не помогаете хоть что-то вспомнить?

— Я же говорил, что это ради твоей безопасности, — отмахивается он, не отвлекаясь от дороги.

— А более развернутый ответ я получить недостойна? — я обиженно скрещиваю руки на груди и отворачиваюсь к окну. Мы тем временем встаем на светофоре.

— Понимаешь… — тяжело вздыхает отец. — Это решаем не мы с мамой, к сожалению. Все сложно.

— В смысле? — я резко разворачиваюсь в папину сторону и пытаюсь прочесть ответ в его лице. Что он имеет в виду?

— Большего я сказать не могу. Со временем узнаешь, — папа явно нервничает и перебирает пальцами руль. Он не знает куда себя деть и судя по устремленному взгляду на красный молит бога, чтобы можно было уже наконец тронуться с места.

— Когда? — допытываюсь я.

— Когда это станет безопасно, — с этими словами мы трогаемся и папа облегченно выдыхает.

Я понимаю, что тормошить его расспросами дальше не имеет смысла. Вряд ли он мне ответит. Точно будет ссылаться на то, что отвлекаю его от дороги, как сделал это в самом начале пути.

Хотя бы прогресс в нашем разговоре определенно был. Кто? Кто решает, что я должна знать, а что нет? И почему этот кто-то вообще существует? Зачем нужно что-то от меня скрывать?

— Я как будто преступница, — подытоживаю я в слух свои же мысли.

Папа в ответ молча поджимает губы и сворачивает на повороте налево. Я достаю из кармана куртки телефон. Не понятно зачем я сделала. Просто дурацкая привычка. Люди обычно там смотрят ленты в соцсетях, обновляют переписки и общаются с друзьями.

Только вот у меня было пусто. Совсем ничего. Как-будто до того момента как я очнулась в больничной койке меня не существовало. Ни одного следа. Ни одного проявления меня как личности.

Конец ознакомительного фрагмента

Ознакомительный фрагмент является обязательным элементом каждой книги. Если книга бесплатна — то читатель его не увидит. Если книга платная, либо станет платной в будущем, то в данном месте читатель получит предложение оплатить доступ к остальному тексту.

Выбирайте место для окончания ознакомительного фрагмента вдумчиво. Правильное позиционирование способно в разы увеличить количество продаж. Ищите точку наивысшего эмоционального накала.

В англоязычной литературе такой прием называется Клиффхэнгер (англ. cliffhanger, букв. «висящий над обрывом») — идиома, означающая захватывающий сюжетный поворот с неопределённым исходом, задуманный так, чтобы зацепить читателя и заставить его волноваться в ожидании развязки. Например, в кульминационной битве злодей спихнул героя с обрыва, и тот висит, из последних сил цепляясь за край. «А-а-а, что же будет?»

Теперь я начинаю понимать, что это скорее всего было стерто из моей жизни намеренно. И если раньше я только догадывалась, то теперь точно знала. Ведь отец говорил, что кто-то определяет вес моего прошлого. А значит этот самый таинственный кто-то все это и стер.

— Может его выкинуть? — я театрально делаю вид что выбрасываю телефон в окно. Папа сначала инстинктивно дергается, чтобы меня остановить, но быстро понимает, что я шучу.

— Он же денег стоит!

— Ну да. Денег. Но при этом никакой эмоциональной ценности, — горько смеюсь я.

— В самом деле, наберись терпения наконец.

— Я всегда была такой язвой?

Мой последний вопрос так и остался не отвеченным. Папа просто перестал обращать на меня внимание всю оставшуюся дорогу и, кажется, пожалел о том, что что-то вообще мне рассказал.

После мы ехали недолго. Минут десять. Десять минут полной тишины и покоя. И, кажется, папу это определенно устраивало. Но не меня. Моя жизнь правда будет такой скучной? Или я попросту нетерпеливая задница?

Мы припарковались возле нашего дома. Я даже не догадываюсь о том, какой нам нужен этаж. Осознавать подобное снова и снова определенно страшно. Меня немного внутренне потряхивало, мышцы больной руки непроизвольно сокращались, но я старалась не обращать на это внимание.

Папа открыл багажник мы взяли сумки и направились в дом. Я надеялась, что он что-то скажет, но лифт мы ожидали все так же в полном молчании. Я, конечно, понимаю, что отец не многословный, но, чтобы настолько.

— Этаж? — нарушает он тишину.

— Пятый? — с ярым сомнением произношу я и кусаю губу.

— Седьмой, — тяжело в ответ вздыхает папа и качает головой.

— Как будто я виновата, — вспыхиваю я.

Папа издает нервный смешок, и мы заходим в лифт. Тут меня почему-то осенило. Не только я ведь нервничаю. Папе тоже не сладко. Его не узнала собственная дочь. Что он вообще чувствовал в этот момент, когда я его спросила кто он? Тяжело не только мне, но и всем, кого я близко знала.