— Да я не пойду с судна! Ну, не гоните меня, Виктор Иванович, — бурчал он себе под нос в ответ на уговоры Михайлова. — Ведь работы так много! А что с гриппом, так я его сломаю сам. Полежу вот в каюте.

Акусок так и не пошел домой, и сейчас, глядя на его кудлатую черную голову, горящие живым любопытством глаза, Михайлов не мог приказать ему уйти из багерской.

— Виктор Иванович! — сказал Акусок, приглаживая взлохмаченные волосы. — А ведь мы гоним куда больше проектной мощности. Вот что значит выжимать технику до дна!

Сделав быстрые расчеты, Михайлов убедился, что механик прав. Земснаряд подавал в русло Дона намного более 300 кубометров пульпы в час, значительно превысив, таким образом, проектную мощность, зафиксированную в его техническом паспорте.

— Вот если так будем держать, Володя, — сказал он Супруну, — то дадим за ночь пять с половиной тысяч кубометров. Это прекрасная цифра.

— Это только за одну ночь, а вся суточная норма у нас четыре тысячи триста, — вставил Кузнецов. — Замечательно!

— Да, а что это доказывает, товарищи? Разве это не доказывает, — продолжал Михайлов, — что так можно работать каждый день. Вот хотя бы начиная с сегодняшней ночной вахты.

Супрун одобрительно кивнул головой. Он работал уже несколько часов, не чувствуя усталости, но когда Кузнецов попросил его позволить на несколько минут стать к пульту, он сказал, что передохнет, и уступил товарищу место. Потом Кузнецова сменил Михайлов, Михайлова — Акусок.

Время от времени Михайлов звонил по телефону диспетчеру главной конторы. Туда, в штаб гидромеханизации, сходились все нити управления большим флотом земснарядов.

— Вера Степановна, — взволнованно дыша в трубку, спрашивал Михайлов, — ну, как соседи?

— Успокойтесь, вы идете в числе первых, — сообщил диспетчер. — Темпы сегодня небывалые. Все земснаряды работают на полную мощность. Я вот сужу по тому, сколько они забирают электроэнергии, — просто уйму! По-моему, назревает рекордная выработка.

— Ну и отлично, Вера Степановна!

— Вот она говорит — в числе первых, а надо бы самыми первыми, товарищи, — передавая разговор с диспетчером, говорил Михайлов. — Значит, надо работать еще лучше.

Потом на земснаряд несколько раз звонил Горин. Главный инженер вместе с другими руководителями главка неотступно находился у командного пункта на проране.

— Каменная насыпь все выше поднимается из воды, — быстро говорил Горин, не ожидая вопросов начальника земснаряда. — Можете информировать весь экипаж. Дон уже не переливается через край, а только просачивается сквозь расщелины в камнях. Теперь нам легче замывать русло. Ваши пульповоды подают хороший грунт. Держать тот же темп!

— Есть держать тот же темп, Михаил Андреевич! — в тон приподнятому настроению инженера радостно отвечал Михайлов.

В напряженной работе незаметно пролетела ночь. Михайлов находился еще в багерской, когда на горизонте начала проявляться первая полоска рассвета. Вскоре светлые лучи, словно съедая густо-темную синь воздуха, озарили все огромное степное небо.

Предутренний холодок мелкими булавочками колол кожу, и в знобящем его дыхании уже чувствовались первые жесткие заморозки подступающей зимы.

Михайлов вышел на палубу. Земснаряд всю ночь работал без остановки, и впереди его носа на крутом берегу карьера зияла большая грушевидная выемка. Там уже плескалась вода и самопроизвольно, в поисках устойчивой конфигурации, продолжала крупными глыбами обрушиваться почва.

Михайлов несколько минут молча смотрел на эту маленькую лагунку, наглядное свидетельство мощи труда гидромеханизаторов, и потом широким жестом руки, в котором чувствовалось гордое удовлетворение, показал на эту лагунку Супруну.

Ушел спать окончательно обессилевший Акусок, отдыхал Кузнецов, уже на смену Супруну пришел в багерскую Кононенко, а Михайлов все еще стоял на борту судна и смотрел, как медленно и величаво всплывает над новым руслом Дона утро нового ясного дня и подымается в небо торжественное и ярко-багровое огромное степное солнце.

Начальник земснаряда вошел в кабинет Горина как раз в тот момент, когда главный инженер заканчивал докладную записку в министерство о результатах замыва русла Дона. Горин кивнул на стул и, извинившись, продолжал быстро писать. Потом вдруг, искоса взглянув на Михайлова, положил ладонь на бумагу.

— Вам небезынтересно, слушайте, Виктор Иванович. Мы уже, так сказать, подвели общую черту, — сказал Горин, показывая глазами, чтобы Михайлов подвинулся ближе.

Он прочитал вслух несколько фраз, в которых техническим, кратким, почти командным языком приказа излагались поистине блистательные итоги трудового подвига коллектива гидромеханизаторов.

Михайлов, вынув блокнот, записал поразившие его цифры.

…Старое русло Дона было закрыто значительно раньше намеченных сроков. Проран в каменном банкете вместо предполагавшихся тридцати пяти часов закрыт всего лишь за восемь, а замыв русловой части плотины строители закончили не к 26 сентября, а 23-го, когда земляная гряда вышла из воды по всей ширине насыпи. 150 тысяч кубометров песка, которые уложили здесь земснаряды, образовали сплошную широкую полосу суши в том месте, где еще два дня назад бурлили глубокие воды Дона.

— Теперь с чистой совестью обрадуем Москву, — сказал Горин.

— А все-таки удивительно как быстро. Почему? — спросил Михайлов.

— Да как сказать… — Горин задумался. — С перекрытием рек всегда у гидротехников случалось множество неприятностей, иногда срывы, так что на этот раз подготовились с огромным запасом строительных мощностей. Да и у нас не бывало раньше такой могучей техники, такого размаха и организации работ и такого чудодейственного, слитного с новой техникой энтузиазма людей. Я думаю, в этом и объяснение тому, что жизнь поправила осторожные расчеты.

— Хорошо это у нас получилось, — сказал Михайлов. — Просто душа поет, как подумаешь!

— Да уж получилось, так получилось замечательно, Виктор Иванович! — сказал Горин и, подняв со стола лист докладной записки, еще раз, не торопясь и с удовольствием, прочитал ее вслух.

Выйдя от Горина, Михайлов забежал на минутку в диспетчерскую поговорить с Верой Степановной. Она сидела в конце продолговатой комнаты у стола с телефонами и рацией, склонив гладко причесанную голову над большим листом миллиметровки, озаглавленным «Суточный рапорт работы всех земснарядов».

Это была своего рода оперативная карта стройки, где каждая клеточка, взвешенная во времени, равнялась пяти минутам, и каждые пять минут диспетчер мог оценить «боевую обстановку» на всех участках.

Сменные диспетчеры негласно соревновались между собой, кто больше запишет «кубиков», и поэтому Михайлов первым делом взглянул на нижний угол «рапорта», где отмечалась выработка за смену.

— Все смотришь, не обогнал ли кто? Комсомольцы — гордый народ. Ваше второе место пока незыблемо, — улыбаясь, сказала Вера Степановна, показывая Михайлову график выработки его земснаряда.

Потом Михайлов зашел к Нине Щербаковой, недавно избранному комсоргу главной конторы. Он пришел сюда посоветоваться по общественным делам.

— Не знаю, где подзанять время, — суток определенно не хватает, — признался он комсоргу, когда они заговорили о проведенном недавно на участке комсомольском рейде.

Рейд этот был организован комсоргом участка Хаустовым, старшим механиком Акуском и багером Кононенко, которые в ночную вахту побывали на соседних земснарядах, обнаружили там неполадки, о чем рассказали на общем собрании комсомольцев и выпустили боевой листок.

— Хороший почин, — сказала Щербакова. — Надо будет нам побольше привлечь к этим рейдам комсомольцев, а итоги освещать в газете стройки и корреспондировать в областную печать.

В комнату вошла девушка, секретарь конторы, и спросила Михайлова, видел ли он уже новый приказ заместителя министра, в котором говорится о комсомольском земснаряде.