В газете была помещена маленькая заметка ТАСС из города Тольятти.

Несколько слов, казалось бы, будничной информации. В Жигули, на Волгу пришел теплоход из Италии. Но как весомы эти строчки, как много они говорят нам и какой огромный, созидательный труд встает во весь рост за строчками этого делового сообщения!

Пришел теплоход из Генуи в Тольятти. Случилось это потому, что был создан в послевоенные годы Волго-Донской канал, построена плотина Куйбышевской ГЭС — одно из величайших сооружений современности, родилось искусственное море у отрогов древних Жигулей, а затем на плато по левую сторону Волги поднялся гигант автомобилестроения — Волжский автозавод, производительностью в шестьсот шестьдесят тысяч автомобилей в год.

Я видел панораму этого завода, снятую с большой высоты. Она грандиозна! Поистине здесь растет город-завод, число цехов в котором измеряется десятками, автоматических линий — сотнями, подвесных конвейеров — десятками тысяч метров.

Этот труд на берегах Волги, рабочая жизнь героев этой строительной эпопеи — достойны самой широкой известности.

За двадцать пять лет моей работы в литературе, за годы поездок по заводам, рудникам, стройкам гидростанций я накопил немало наблюдений за жизнью нашего послевоенного советского рабочего класса. Жизнь эта все время в движении, в развитии, и вместе с нею меняется и ее отражение в нашей документальной прозе и публицистике. Это единый процесс, идущий во взаимовлиянии, в переплетении многих жизненных связей.

Исторически очерк в нашей литературе возник как потребность в художественной летописи современности, как ответ литературы на множество совершенно конкретных, изумительных по своему новаторству фактов строительства новой жизни, как желание народа увидеть под пером художника-публициста портреты реальных творцов этой жизни, в том числе, конечно, и людей рабочего класса, разобраться и в сложных противоречиях действительности.

Публицистическая стихия документального произведения, построенная на глубоком изучении многих проблем жизни, на исследовании социальных конфликтов действительности, на показе трудовой героики, на раскрытии того или иного научного, инженерного, трудового подвига, просто основанная на размышлениях писателя, — может быть не только общественно важной, но и подлинно художественной.

И поэтому не случайно в очерках на рабочую тему в нашей литературе всегда значительное место занимали публицистика мысли, поэзия самого дела, пафос труда и исследование закономерностей жизни.

Вот в связи со всем этим мне и хочется заметить, что в жизни случается много таких положений, когда уход от конкретики, от реального человека далеко не лучший способ художественного воспроизведения действительности. Есть множество уникальнейших подвигов и в науке, и в труде, и в военной жизни, и во всякой иной, которые не поддаются обобщению, кроме того обобщения, которое заложено в самом характере этого уникального события.

Не надо упускать из вида и громадной силы впечатления именно от совершенно реальных событий или обаяния конкретной личности — будь то ученый, генерал, рабочий или космонавт.

Конечно, изменились требования к литературному портрету нашего современника, и читателя уже не удовлетворяет очерк биографии героя, если он носит характер только иллюстративный, показной, если он лишен проблемности, остроты, драматизма и общественной значимости. Читатель требует от любого очерка динамизма, борьбы героя за свои цели в сложных переплетениях жизни, наконец, активной, гражданственной позиции и самого автора.

Когда теперь думаешь о развитии очерка, о теме рабочего класса, то невольно приходишь к выводу, что тема эта и для писателей и для читателей не отделима от наших представлений о самой рабочей жизни. И тут нельзя не видеть, как разительно изменился за одни только послевоенные годы профессиональный облик советского рабочего, выросло не только его профессиональное мастерство, изменился сам объем его духовной жизни, стал богаче, наполненнее делами. И не только производственными, но и общественными, партийными.

Сколько мне приходилось встречать на заводах, на стройках простых рабочих или бригадиров, мастеров, которые мыслили значительно шире, масштабнее, чем от них требовали их непосредственные рабочие обязанности и заботы. Скромное звание и должность не мешает этим рабочим выступать на различных совещаниях, вплоть до всесоюзных, остро ставить нерешенные вопросы, говорить о недостатках, смело критиковать виновных.

Повышение тонуса общественной активности и общего уровня технической образованности современных рабочих — это общая закономерность жизни, и она плодотворно «работает» на процесс стирания граней между умственным и физическим трудом.

Процесс этот с годами приобретает новые формы и содержание, охватывает все большие массы рабочих благодаря существующим на многих заводах пятилетним планам так называемого социального развития коллективов. Они включают в себя прежде всего строительство новых вечерних школ, техникумов, учебно-технических комбинатов. А также заботу о том, чтобы рабочий не уставал за смену, как прежде, мог после работы сесть на студенческую или школьную скамью. Во многих цехах я наблюдал людей с институтским дипломом в роли мастеров, рабочих, которые, не покидая завода, получили эти дипломы высшего образования. Так вместе с технической культурой, порою даже опережая ее, растет культура современного рабочего, его активное вмешательство не только в технические, но и в организационные проблемы производства, а все это органически связано с нравственной, с психологической атмосферой рабочей жизни.

Советский художественный очерк многообразен. Ни в коей степени не дискриминируя ни одну из его разновидностей, я все же применительно к рабочей теме наибольшие надежды возлагаю на аналитический очерк о людях и делах промышленности. Мне кажется, что он более всего соответствует возросшей читательской требовательности и стремлению серьезно размышлять о жизни, о ее проблемах.

В рабочей теме есть где развернуться аналитическому очерку! Поле боя здесь огромное, и в перспективе будет еще бо́льшим, ибо с развитием цивилизации все больше людей будет занято в промышленности, в науке.

Я думаю, что аналитический очерк может быть и совершенно конкретным, и обобщенно-типизированным. Что касается героев, которые хотят видеть свое идеализированное отражение в литературе, то их желание не должно превращаться в директиву для издателей. О человеке судят ведь не по тому, что он думает сам о себе, а по тому, что о нем думают другие. И ведь это не одно и то же — самовоображение собственного портрета и портрет героя, увиденный глазами писателя. Второе, безусловно, важнее для читателей.

Всю свою жизнь я писал очерки с адресом, как видно из этой книги, не меняя, за редким исключением, фамилии своих героев. Может быть, в чем-то это меня и сковывало, но зато и придавало моей работе дополнительный стимул и силу художественного свидетельства о времени, о реальных, невыдуманных героях. Это не мешало мне стремиться к воссозданию масштабности событий, свершений, новизны.