Выпал снег, и сразу начались холода. По санному первопутку к Степе приехал отец. Он привез ему короткую шубейку, шерстяные носки, варежки и две пары новых лаптей. Уезжая домой, отец строго наказал ему, чтобы не вздумал пешком отправляться в дорогу — замерзнет. Перед рождеством, когда на святках они не будут учиться, он приедет за ним на лошади. Степа и на этот раз проводил отца почти до леса. Когда возвращался в село, ветер дул ему навстречу. Степа шел, то и дело поворачиваясь спиной к ветру, чтобы уберечь от мороза лицо. И все же пока он добрался домой, основательно замерз. Бабушка Олена отправила его на печь, к Спирьке. Тот с утра не слезал оттуда, боясь холода. Бондари тоже разместились в избе и занялись изготовлением ложек. Так они поступали всегда. На печи было много ясеневых чурочек, сложенных здесь для просушки. Из сырого дерева ложки не делают, они непременно потрескаются. Спирька целый день играл этими чурками, складывал домики, строил церкви. Степа охотно поиграл бы с ним, но стеснялся взрослых. Те будут смеяться над ним, и больше всех Ваня. Степа очень любил играть. И сейчас, когда полез погреться на печь, не вытерпел, принялся за церковь, которая у Спирьки развалилась. Степа сложил ее по-другому. Ваня, увидев работу Степы, взял из-под коника старый лапоть и запустил в их строение. Церковь рухнула. Часть чурок полетели на пол. Спирька заплакал. Дед Иван дал внуку подзатыльника, а Степе приказал убираться с печи.

— Погрелся немного и хватит, надо приниматься за дело, — сказал он. — Чурками играть — Спирькино занятие, не твое!

Степа слез с печи, собрал на полу чурки, положил их на печь, одну сучковатую оставил себе. Хорошие чурки нужны для ложек, а за эту дед не будет ругаться. Он сел на лавку и задумался, что бы из нее вырезать. Степа уже много дней думал, как оправдаться перед учителем за испорченную бумагу. В школе он сидел за партой, не поднимая головы, боясь встретиться взглядом с «Лексеем Ванычем». И хотя учитель его ни о чем не спрашивал, Степа искал, что бы сделать такое, чтобы не выглядеть в глазах учителя болтуном, самохвалом. Суковатый чурбачок, казалось, поможет ему в этом... Степа выбрал среди инструментов остро наточенный нож и принялся вырезать волчью голову. Дед Иван не сразу обратил внимание на то, чем занят Степа, но, увидя, что у того получается какая-то голова, заворчал:

— Зачем попусту портить дерево, из этого куска вышла хотя бы ложка. На алатырском базаре за нее можно взять семишник[13].

— Ведь ты, дед Иван, ложки продаешь за алтын[14] пару, как же возьмешь за эту сучковатую семишник? — робко возразил Степа.

— Батюшки светы, послушайте, что говорит сын Нефедова Дмитрия, — возмутился старик.— Он, оказывается, все знает, все подсчитал, сколько его дед наживает на ложках! И знает, какое дерево подойдет для ложек, какое — не подойдет!..

Степа молчал. На деда все равно не угодишь, что ни скажешь, все не по нем.

Два дня возился Степа над своей чурочкой. Как только приходил из школы, брался за нее. Живого волка Степа вблизи не видел, потому у него и получилась скорее собачья голова, нежели волчья. Дед Иван взял ее, оглядел со всех сторон и сказал:

— Годится играть для Спирьки... Только в другой раз не порть дерево на безделушки, лучше делай ложки, из тебя выйдет хороший мастер...

Волчью голову Степа положил в школьную сумку вместе с грифельной доской и палочками для счета.

В тот день на первых двух уроках был закон божий. Его преподавал алтышевский поп, щупленький старичок, обычно дремавший на уроках. Учащиеся прозвали его «босая голова», за голый череп, обрамленный волосами лишь за ушами и на затылке. Осенью, в первые дни ученья, он рассказал ученикам, как господь отделил мрак от света, сотворил землю и небо, затем создал людей, зверей, птиц и лег отдыхать. Покончив с сотворением мира, поп и сам решил отдыхать. На урок он приводил с собой ученика из второго класса, давал ему в руки книгу и велел читать. Сам же в это время безмятежно подремывал. Ученики, не понимавшие по-русски, занимались своими делами: играли в щелчки, дергали друг друга за волосы, рассказывали о колдунах и привидениях или просто зевали. В классе было трое второгодников, переростков. Учились они плохо и всегда были готовы поозорничать. Когда дремавший поп всхрапывал, они запускали ему в голову шарики из хлебного мякиша. Попу казалось, что это мухи, он спросонок отгонял их руками, не соображая, что мух-то давно уже нет. Школьники смеялись. Смеялся и чтец, теряя в книге место, где читал, и снова начинал читать, где придется. Никто этого, конечно, не замечал.

До начала уроков волчью голову у Степы посмотрели все. Она очень понравилась. Самый взрослый из второгодников предложил Степе за нее складной ножик. О таком Степа мог только мечтать. Но как отдать волчью голову, которую он вырезал для «Лексея Ваныча»?

— Я тебе за ножик другую вырежу, — предложил Степа.

Но тому хотелось получить непременно эту. И не только ему. Степа видел, что на волчью голову многие зарятся, и спрятал ее в сумку. До начала урока еще оставалось немного времени, и Степа вышел на крыльцо. А когда начался урок закона божьего, и поп, по обычаю, стал клевать носом, Степа увидел, что вырезанная им волчья голова стоит на учительском столе перед попом. Озорники вынули голову из Степиной сумки, привязали к ней длинную нитку и принялись запускать в лысину попа хлебные шарики. Весь класс затаился в ожидании, что произойдет дальше. Притих и чтец. Не слышна его монотонного голоса, дремавший поп проснулся. Открыв глаза, он увидел на столе перед собой оскаленную волчью пасть и спросонок перекрестился: «Свят... свят... свят...» Придя в себя, он потянулся к ней рукой. Весь класс грохнул со смеху.

Поп сделал вид, что его это совсем не задело. Он утихомирил школьников, снова заставил мальчика читать, и притворился, что опять задремал. Озорники были все же простоваты. Они решили повторить удавшуюся шалость. Поп поймал школьника в тот момент, когда тот, пригнувшись, пробрался к парте девочек и протянул руку с головой волка, чтобы поставить ее на стол. Шалуна он поставил на колени и стал спрашивать, где тот взял эту богомерзкую штуку. Школьник показал на товарища, тот на другого, пока цепочка наконец не довела до Степы. Виновников, причастных к этому делу, вместе со Степой оказалось трое. Их всех поп поставил в угол на колени.

— Когда твой отец просил принять тебя в школу, говорил, что ты смирный и послушный. Вот ты какой смирный и послушный! — сказал он, останавливаясь возле Степы.

Его голос дребезжал, точно надтреснутый колокол.

По окончании урока закона божьего в класс пришел Алексей Иванович. Поп указал ему на стоящих в углу на коленях учеников и строго сказал:

— Этих следует немедля выгнать из школы!

Когда поп ушел, Алексей Иванович вернул провинившихся за парты и спросил, что произошло. Они рассказали все, как было. Степа молчал. Он не хотел говорить. Виновным себя он не считал. Исключение из школы его не испугало. Наконец-то он будет жить дома, на свободе.

Алексей Иванович поднял из-под стола волчью голову, осмотрел ее, потрогал отломившееся ухо, покачал головой и, как в прошлый раз, спросил:

— Кто тебя этому научил?

Степа упорно молчал.

После уроков учитель взял Степу за рукав и удержал его. Он, видимо, боялся, что Степа опять убежит. Когда из класса ученики вышли, учитель спросил, кто его научил резать по дереву. Что мог ответить на это Степа? Степа так и ответил:

— Никто не учил.

— Отец у тебя чем занимается?

— Ничем, — сказал Степа. — Пашет, сеет, плетет лапти. — Он помолчал и чуть-чуть улыбнулся. — Еще пишет псалтырь. Давно пишет.

— Как пишет? — не понял учитель.

— Положит на стол и пишет!