— Послушайте-ка, что говорит этот несмышленыш! Он перечит деду!

Бабушка Олена схватила внука в охапку, увела к себе в предпечье и зашептала:

— Разве можно подавать голос, когда говорит дед, да еще ругается. Ты уж молчи. Пошумит немного и перестанет. Будешь молчать, он скорее отойдет. Ты знаешь, как нас всех напугал вчера. Думали, пропал где-нибудь. Больше так не делай...

Ваня с Володей втихомолку посмеивались над Степой. Громко смеяться боялись. Они ожидали, что дед возьмет чересседельник и всыплет беглецу. Но тот, поворчав, отправился во двор работать. За ним вышли и Проня с Ваней.

Оставшись вдвоем, Степа спросил Володю, зачем он наврал, что учитель ставил его на колени? Володя, как обычно, хихикнул и сказал:

— Все равно поставит, вот придешь и поставит!

Степа не стал спорить. Что толку говорить с таким вруном, лучше он доделает свою кадочку.

Но дед его не оставил во дворе.

— Ты почему не пошел в школу? — строго спросил он. — Ждешь, когда погонят тебя кнутом.

— Буду делать кадку, — жалостливо сказал Степа, чтобы умилостивить деда.

— Ты сюда приехал не кадки делать — учиться. Так марш сейчас же в школу!

Едва Степа вышел за ворота, как его догнал дед, одетый в новый зипун:

— Сам отведу тебя, а то еще пробегаешь где-нибудь, а после скажешь, что был в школе. На вас с Володькой надежда плохая.

Он взял Степу за руку и вел его так до самой школы. Одноклассники Степы уже занимались. Учитель писал на большой доске палочки а ребята их списывали в свои грифельные доски. Дед Иван поставил Степу у стола учителя и снял шапку:

— Вот привел неслуха, надери ему, Алексей Иваныч, как следует уши, чтобы он больше не удирал.

Учитель не знал, что Степа убегал домой, и подумал, что старик говорит о том, что он ушел с урока.

— Надрать уши, а за что?

— За то самое, за что вчера ставил его на колени.

Учитель пожал плечами.

— Ставил на колени... Кого ставил?

— Я же говорю, вот этого неслуха, — сказал дед Иван и ткнул внука в спину.

Степа стоял, опустив голову, и сумрачно молчал.

Учитель улыбнулся, дотронулся рукой до лба Степы:

— Разве такого мальчика можно наказывать. Вчера я хотел поговорить с ним наедине и велел остаться. Но он почему-то ушел... Иди, садись на свое место, — сказал он Степе. — Спиши с доски все палочки, после мы с тобой поговорим.

У Степы словно камень свалился с плеч.

Старик Иван постоял, переминаясь с ноги на ногу, поняв, что он оказался в глупом положении. Он не переносил воровства и лжи. А теперь вроде сам попал в лгуны. Возвратившись домой, он позвал Володю с улицы, завел его в сени и надрал ему уши.

— В другой раз не будешь говорить чего не было!

Вину за наказание Володя свалил на Степу. Не будь этой истории с ним, дед не стал бы драть его за уши. Он долго искал, чем бы отплатить Степе, и нашел...

Из школы Степа пришел радостно взволнованный. Он принес большой лист толстой бумаги, сложенный вчетверо, и два карандаша, красный и синий. Все это ему дал учитель. Он для этого вчера и оставлял его после уроков.

— За что учитель дал это тебе? — недоверчиво спросила бабушка Олена.

— Не знаю за что! — сказал Степа. — Учитель говорит: — Нарисуй-ка мне человека. Я нарисовал деда Ивана. Бороду широкую, волосы — длинные, вокруг головы завязку из лыка, какой дед скрепляет волосы. А вот здесь, — показал он себе на верхушку головы, — круглую плешину... Только нос получился немного длинноватый, Лексей Ваныч его поправил. Это, говорит, настоящий сельский мужик. Я ему говорю, что совсем не сельский, а мой дед, старик Иван Самаркин. Он засмеялся и дал мне бумагу и карандаши. Рисуй, говорит, все, что тебе попадется на глаза.

Он развернул бумагу на столе и стал рисовать. Сначала нарисовал деревянную солоницу и ковригу хлеба на столе, Затем — чашку, ложки.

— Ешь сначала, после будешь марать бумагу. Учитель, знать, не умнее ребенка, отдал тебе такое добро на мазню.

— Погоди, бабушка, после поем, — отмахнулся Степа, продолжая рисовать.

Бабушка Олена хотя и ворчала, но искоса поглядывала на то, что делает внук. Как тут не посмотреть, ложки рисует что ни на есть самые настоящие, хороша и чашка. А про солоницу и говорить нечего. Деду такую не сделать, какую он нарисовал.

— Подойди-ка сюда, сноха, посмотри на него, — сказала она жене Прони.

Настасья остановила прялку и подошла к столу. Ее маленький сынишка — Спирька — давно уже здесь, смотрел на своего двоюродного брата затаив дыхание.

— Вай, мамыньки родимые, такого сроду не приводилось видеть! — воскликнула Настасья. — Солоница — синяя, ложки — красные.

— Карандаш красный, потому и ложки красные, — сказал Степа, не отрываясь от рисунка.

Настасья постояла у стола, посмотрела на рисунки и вернулась к своей прялке. Ее больше заинтересовали цвета, чем рисунки. Помедлив, она спросила:

— Этими карандашами платок нельзя покрасить? Уж больно яркий цвет!

— Чего говоришь, сноха, кто красит платки карандашами? Чай, всякая вещь предназначена для своего дела, — сказала бабушка.

Она не могла отойти от стола, любуясь, как рисует внук.

Со двора пришел попить Ваня, подошел к Степе, постоял, посмотрел и ушел. Вскоре в избу вошел и дед Иван.

— Какие ты тут небылицы чертишь? — сказал он Степе. — Где взял бумагу?!

— Не греми в избе, бумагу дал ему учитель, — заступилась за Степу бабушка Олена.

Дед Иван замотал головой.

— В жизни не поверю, чтобы учитель стал раздавать такое добро. Бумага денег стоит, бестолковая старуха!

От его сердитого окрика позванивали оконные стекла. Бабушка Олена ушла в предпечье, решив не связываться. Дед Иван не любил, когда ему противоречили.

— А ну, давай сюда бумагу и карандаши, отнесу их учителю. Кто знает, может, ты их украл. Осрамишь меня на все село. На вас надежды нет, один врет, другой ворует. Ну, если и вправду украл, тогда держись!

Степа старался объяснить, что он не украл эту бумагу, но все было напрасно. Дед отнял у него бумагу и карандаши, опять надел новый зипун и ушел в школу. Степа от нечего делать вышел во двор, достал из-под навеса свою кадочку, взглянул и остолбенел. Вдоль кадочки была трещина. Кто-то ее по краю ударил топором. Хорошо был заметен след его лезвия. Степе сделалось так больно, что у него брызнули слезы.

Ваня увидел, что он плачет.

— Тебя дед побил?

— Нет, дед меня не тронул... Кто-то кадочку ударил топором, и она треснула.

— Кто же, кроме тебя самого, мог ударить? Кому нужна твоя кадочка?

Дядя Проня взял из рук Степы кадочку, осмотрел ее со всех сторон, покачал головой.

— Ничего, не огорчайся, это дело поправимо, — сказал он. — Ты ее пока доделывай, потом мы на нее наденем два обруча, снизу и сверху.

Степа успокоился. Конечно, с обручами кадка будет выглядеть хуже, да что поделаешь, треснутое снова не склеишь.

Из школы дед Иван вернулся сумрачный и снова взялся за работу. Лишь спустя некоторое время он принялся ворчать:

— Дал же мне всевышний внуков, покою от них нет. Вместо того чтобы заниматься делом, бегаю из-за них целый день...

Действительно, старик сегодня дважды попадал впросак. Первый раз потому, что поверил одному внуку, второй — что не поверил другому.

Степа полностью зачистил кадочку внутри, сгладил неровности. Оставалось лишь вставить дно и набить обручи. Степа положил кадочку под навес и пошел в избу. Дед ему ничего не сказал про бумагу, Степа не знал, куда он ее дел. В избе он заметил, как Спирька чем-то старательно занимается за столом. Ну, конечно же, это его бумага, и Спирька рисует на ней.

— Ты чего делаешь? — крикнул Степа, подбегая к столу.

— Лоску делаю, — невозмутимо ответил Спирька. — Мои лоски луце твоих — они длинные.

Степа вырвал у него из-под рук бумагу, отобрал карандаши, но было поздно. Вся бумага была исчерчена красными и синими кривыми линиями, карандаши изгрызаны и измусолены. Что он теперь может нарисовать и что покажет учителю? Степа не выдержал и расплакался. Ему было не так жаль бумаги и карандашей, как обидно было оказаться в глазах учителя обманщиком. Ведь он обещал показать ему все, что нарисует, и даже похвалился сделать это не позже завтрашнего дня. Теперь завтра хоть не иди в школу...