— Иди в избу, как бы дрова твои не потухли, — сказал он.

Марья не двинулась с места.

— Что же теперь будем делать?

Дмитрий тоже не знал.

— Может, между ними так, ничего не было?

— Кто знает, — тихо отозвалась Марья.

Они молча постояли в темных сенях и вошли в избу. Дрова в печи действительно не разгорелись. Марья, положив между ними несколько лучин, до половины просунулась в печь и принялась раздувать их. Едкий дым лез ей в глаза, и она плакала то ли от дыма, то ли от неожиданного открытия, свалившегося камнем на нее. Не о такой свадьбе она мечтала для своего первенца.

Поездку в Алатырь пришлось отложить. Дмитрий чего-то долго возился во дворе. Было уже совсем светло, когда он вошел в избу. Марья пригласила всех завтракать. С полатей спустилась лишь Фима. Степа остался лежать там. Никто не обратил внимания, что его нет за столом. Опорожнили чашку крупяной похлебки, показалось мало, Марья налила вторую, сдобрив похлебку сметаной. О мясе пока Ане приходилось и думать.

После завтрака Марья куда-то ушла, а когда вернулась, оказалось — ходила к Васене. Иваж все еще где-то отсиживался. Марья вынула в окне между досками тряпичную затычку, чтобы осветить избу, и опять заговорила об Иваже и Ольге.

— Надо было его привести домой, — сказал Дмитрий.

— Что там — привести! Не знала, куда мне деваться от стыда.

— Это уж пусть они стыдятся.

Немного помолчав, Марья заговорила как бы сама с собой:

— Я-то, бестолковая, бегаю по Алтышеву, подняла на ноги всю родню, ищем ему невесту. А он давно уже нашел... Здесь, под носом. — Она повернулась к деду Охону и сказала: — Слышал, о чем толкуем? Вот до чего дожили.

— Слышу, — ответил старик.

— Дед Охон раньше нас с тобой звал, — заметил Дмитрий.

— Стыд-то какой на нашу голову...

Ее прервало внезапное появление соседки Пракси. Она пришла просить сковородку, а сама так и шныряла глазами по избе.

— Что это не видно вашего Иважа? — спросила она не без ехидства.

«Уже прослышала где-то, — подумала Марья и упрекнула себя, что рассказала обо всем Васене. — Теперь пойдут звонить...»

Праксе никто не ответил. Дмитрий кашлянул и со злостью сплюнул в лохань. Когда соседка ушла, он раздраженно сказал, что сейчас пойдет сам, найдет Иважа и палкой погонит домой.

— Хватит и того, что я ходила. Не пошла бы к Васене, никто бы и не знал, — с досадой возразила Марья.

Наконец появился Иваж. Вошел в избу с таким видом, будто ничего не произошло.

— Что же ты, отец, еще не запрягаешь, когда же поедем в Алатырь?

— Погоди немного, вот запрягу в сани тебя и буду стегать кнутом до самого Алатыря, чтобы ты в другой раз забыл сюда дорогу.

Иваж испуганно попятился к двери.

— Куда? — закричал на него Дмитрий. — Сиди дома, не смей уходить!

Иваж взглянул на мать, на деда Охона. Мать была расстроена, но не гневная, дед смущенно усмехался. Стало быть, незачем уходить из избы. Отец обычно недолго сердился. Иваж шмыгнул к конику. Здесь все же ближе к двери...

Марья со слезами принялась упрекать Иважа:

— Зачем поступил так по-воровски? Неужели нельзя было сказать, что она нравится тебе. Мы бы ее посватали по-доброму. А теперь что же получилось — и себя, и ее осрамил.

— Я ее не срамил, — тихо отозвался Иваж.

— Как же не осрамил, до утра с ней лежишь в бане.

— Что из того, что лежу? — возразил он.

— Он у нас или дурак, или ничего не понимает, — сказал Дмитрий, удивленный наивностью сына.

Кто уж ничего не понимал во всей этой истории, так это Степа. Он переводил взгляд с матери на отца, с отца на Иважа, затем снова на мать, силясь доискаться до скрытого смысла их разговора. Марья, заметив его излишнее любопытство, велела ему одеваться и пойти на улицу. Степа ушел, забрав с собой Волкодава.

С наступлением зимы Назаровы близнецы коротали время на реке, катаясь по льду. Туда пошел и Степа. Волкодава он взял с собой впервые. Опустил его на лед и стал с ним играть. Близнецы сделали вид, что не замечают его собаку, но долго не выдержали, подошли ближе и спросили, откуда у него этот щенок.

— Братья дали, — ответил Степа. — Вот вырастет, тогда... — и прикусил язык. Продолжать дальше, значило выдать свой замысел. А этого он не хотел.

Близнецам собака понравилась, они разглядывали ее во все глаза. Михал даже нагнулся и погладил ее по спине. Степа ожидал, что они ее похвалят. Но близнецы были верны себе.

— Что это за собака, уши отвислые, хвост не загнут, — презрительно проговорил Петярка и подмигнул брату.

Михал не заставил себя долго ждать и тоже сказал:

— Само собой, у хороших собак уши торчмя стоят, а хвост загнут крючком.

Степа не сдавался:

— У волкодавов уши у всех такие отвислые, хоть спросите дядю Охрема. Он получше вас знает!

Близнецы на какое-то время притихли. Их поразило непонятное слово — волкодав.

— Как ты сказал: вылкадав? А что это такое, вылкадав? — спрашивал Петярка.

Михал наклонил голову и от удивления широко раскрыл рот.

— Это, наверно, татарское слово, он и сам не знает, что оно значит.

— Вовсе не татарское, а русское, — сказал Степа и принялся объяснять: — Русские так называют тех собак, которые загрызают волков.

— Твоя собака, знать, может загрызть волка? — с ехидной усмешкой сказал Петярка и повернулся к брату. — Послушай, Михал, о чем толкует Стригун. Его собака, говорит, может удавить волка.

— Такой собаке не то что волка — цыпленка не удавить, — рассмеялся Михал.

Степе обидно было и за собаку, и за то, что они назвали его Стригуном. Это прозвище теперь прилепилось к нему, как репей к зипуну. Он взял щенка на руки и ушел домой.

В избе мать встретила его вопросом:

— Кто тебя обидел, чего плачешь?

Степа не сказал, почему плачет. Его удивило, что все в избе какие-то хмурые. Иваж плетет лапти. Дед Охон беспрестанно дымит трубкой. Отец сидит на своем обычном месте, положа руки на стол.

От Кудажей прибежала Фима и рассказала, как Васена уряж вальком побила Ольгу. Ольга в одной рубашке убежала из избы, и теперь не знают, где она. Ищут ее повсюду и не могут найти.

Марья тяжело вздохнула, присела на лавку против мужа.

— Что теперь, Митрий, делать, придется сватать Ольгу?

— Наверно, придется, Марья, — тихо отозвался Дмитрий.

— Девушка она неплохая, прясть и ткать мастерица и вышивать умеет, — опять сказала Марья. — Не отказывается ни от какого дела. С Охремом два лета пасла стадо... Где же будем искать другую невесту, коли все так обернулось?

— Знамо, — так же тихо ответил Дмитрий.

— Сватовство затягивать не следует, надобно пойти сегодня же. А то, видишь, Васена уже начала вальком учить свою дочь. Винить ее в этом нельзя. И Ольга, куда она делась? Себя погубит. Это тебе не в Баеве, уйти некуда. Куда ни сунься — темный лес.

Дмитрий пошевелил пальцами. Так быстро он не привык решать.

— И ченькса[11] сейчас нет у нас, с чем пойдем сватать? — сказал он.

— Для сватанья много ченькса не требуется, это тебе еще не свадьба... У Назаровой Пракси всегда немного есть в запасе. Попрошу бутылочку, и хватит. Для свадьбы нагоним сами и с Праксей рассчитаемся.

Дмитрий нахмурил лоб. Опять надо просить в долг, потом расплачиваться. Когда этому будет конец?

— Надо подумать, — отозвался он.

— Ты, Дмитрий, пока думай, а я пойду попрошу у Пракси ченькс.

Дмитрий молча сидел на своем месте. Деду Охону надоело это тягостное молчание, он положил трубку на край печи, надел овчинную безрукавку, затем зипун и, взяв топор, ушел бродить по лесу. Иваж тоже вскоре исчез из избы. Фима со Степой стояли в предпечье, подставив зябнувшие спины к теплому шестку. Они тихонько перешептывались.

— Из-за чего Ольгу побили вальком? — спросил Степа.

— Вечерами все разговаривала с нашим Иважем, за это побили.