Степа пристроился рядом с отцом.

— Заходите в избу, сейчас будем обедать, — сказала Марья, проходя в ворота.

— Качался на качелях? — спросил Дмитрий сынишку.

— Немного покачался, после пас стадо и убил палкой двух волков, — сказал Степа.

Дмитрий засмеялся.

— Ты как дядя Охрем. Вот подрастешь еще годика два-три и взаправду пойдешь с ним коров пасти. У него нет подпаска, дочки помогают.

— Я могу и сейчас пойти! — похвалился Степа.

Дмитрий взял его на колени, погладил по светлой голове, заглядывая в глаза. Глаза у Степы светло-синие, щеки румяные, нос материнский, прямой, ноздри широкие. Растет он плохо. Видно, пошел в деда Ивана, тот был невысокий, но коренастый.

— Дмитрий, ты сегодня зайдешь в избу или хочешь уморить нас голодом? — сказала Марья, открыв окно.

— Пойдем, сынок, напоим гнедуху и зайдем в избу, — сказал Дмитрий, опуская с колен сына.

Они принесли с огородного колодца два ведра воды, вылили ее в колоду. Пусть гнедуха пьет, когда захочет. Над колодой повесили вязанку сена.

— Вот теперь и для лошади будет пасха, — усмехнулся Дмитрий.

В избе их уже ожидал накрытый стол — щи с курицей, каша, пироги. После длительного поста, когда три раза в день ели капустные щи, заправленные конопляным маслом, и картошку с капустным рассолом, эта еда любому покажется роскошной.

— Степу не пускайте за стол, он сегодня согрешил, разговелся до окончания обедни, — сказала Марья, когда стали садиться за стол.

— Я, мама, совсем не грешил. Правда, немного поел молока и попробовал сливок. Но, ей-богу, я хотел только попробовать, — оправдывался Степа.

— Знаю, знаю, как ты пробовал, — говорила Марья. — Половину кувшина выхлебал.

Степа с удивлением посмотрел сначала на отца, потом на мать.

— Откуда вы знаете, что выхлебал я? Ведь вы не видели, вас не было дома. Может, это сделала кошка...

Фима не выдержала, прыснула.

Улыбнулся и Дмитрий.

— Посмотри туда, — сказал он, показывая на икону в углу. — Они оставались дома и видели, что ты делал. Они видят все, от них ничего не спрячешь.

Степа поднял голову и увидел, как на одной иконе старик грозится на него пальцем. «Этот, наверно, и сказал!» — подумал Степа. Как же он до сего времени не догадался, что за ним всегда подглядывают эти темные лики с икон. Он знает их давно и не раз видел, как мать на родительские праздники зажигала перед ними свечку. Но о том, что они подглядывают и доносят на него, об этом он узнал впервые.

— Ешь, не зевай, — сказал ему отец. — Посмотрел на них, и довольно. Но какая там еда после того, что он узнал об иконах. Да и щи после сливок не кажутся вкусными. Фима незаметно подталкивала его и втихомолку смеялась. Степа молчал и не отвечал сестре.

Пообедав, Дмитрий и Марья легли отдыхать. Фима пошла с подругами катать крашеные яйца. Из избы вышел и Степа. Он немного постоял, посмотрел, как девушки катают яйца, и пошел к карусели. Проходя мимо Савкиного дома, увидел дружка Мику.

— А я думал, ты пошел с матерью в гости к дальней бабушке! — обрадовался он.

— Пошли мать с отцом, меня не взяли, — отозвался Мика.

Дальше они пошли вдвоем. Карусель была установлена перед домом Никиты-квасника. Ее сделали сыновья Никиты. Она очень проста: на вертящийся столб крест-накрест прикреплены две длинные слеги, на концы подвешены сидения. Одновременно могут поместиться четверо. За катание берут копейку или яйцо. Денег, конечно, ни у кого нет, все платят сырыми яйцами. Их собирает сам хозяин — Никита-квасник. Он сидит на завалинке с большим лукошком. Народу около качелей собралось полсела; одни — кататься, другие — посмотреть. На молодых женщинах поверх вышитых рубах надеты красные шелковые или сатиновые, смотря по достатку, рукава. Пулаи их звенят серебряными монетами и бляшками, передники сверкают всеми цветами радуги. На кокошниках у многих повязаны платки фабричного производства — красные, зеленые или желтые. Эрзянки любят яркие цвета. Девушки не носят кокошников, они заплетают волосы в одну косу, свисающую вдоль спины. В косу вплетают разноцветные шелковые или сатиновые ленты. У многих девушек поверх платков на головах надеты венки из бумажных цветов.

Степа со своим дружком довольно долго толкались здесь, безуспешно пытаясь пробраться сквозь плотное кольцо парней и девушек к карусели. Им не раз наступали на босые ноги, и хорошо, если наступивший был в лаптях, а не щеголял в сапогах. Мике, по обыкновению, не повезло. Ему на ногу наступили каблуком сапога, он долго после этого хныкал.

Степа неожиданно столкнулся со старшей сестрой Ольги — Анюрой. Она уже взрослая девушка, второй год ходит в белой вышитой рубашке и носит пулай. На ногах у нее тоже лапти, но аккуратные, сплетенные из двенадцати узеньких полосок золотисто-желтого лыка. Такие умеет делать только пастух Охрем.

Степа подумал, о чем бы поговорить с тетей Анюрой, и решил сказать ей, где находятся Ольга и Фима:

— Они катают яйца.

— Вай, Степа, это ты тут ходишь?! — смеясь, воскликнула она. — Кто катает яйца, о ком ты говоришь!

— Как будто не знаешь, — сказал Степа.— Наша Фима и ваша Ольга.

— Ну им только и дела катать яички. Около карусели толкаться им еще рано, молоденькие, — посмеивалась Анюра.— Ты один здесь?

— Мика Савкин со мной, да вот куда-то запропастился...

Анюра дала ему горсть прожаренных конопляных семян.

— На, пошелуши, пусть смотрят на тебя девушки, каков ты есть парень.

Степа не стал есть один конопляных семян, а нашел дружка и поделился с ним. Они еще не умели зубами шелушить их и, не раздумывая, в один прием отправляли все в рот. Степе показалось, что находиться возле Анюры куда интереснее, чем толкаться среди людей. Они с Микой отыскали ее и теперь уже представились вдвоем.

— Чьи эти такие молодцы? — шутя спрашивали подруги Анюры.

— Один — наш, Савкин, другой — Нефедова Дмитрия. Мать его взята из Алтышева, — объясняла Анюра. — Пойдемте, молодцы, я вас покатаю на карусели, — сказала она ребятам.

Степа не ожидал такой радости. Он еще ни разу не катался на карусели. Анюра посадила его на колени и обхватила рукой. Карусель закружилась. Степе казалось, что не они с Анюрой, а кружится вся улица — дома, ветла, люди. Кружатся и белые облака на небе. В лицо бьет ветер, откидывая со Степиного лба густые пряди волос. Степа даже глаза закрыл. Он крепче прижался к Анюре, схватившись обеими руками за ее рубаху. У него захватывало дух. И когда временами он открывал глаза, уже не различал ни домов, ни людей, стоящих вокруг качелей — все смазалось, слилось. Анюра визжит и хохочет от удовольствия, дрожит все ее теплое тело. Степа же дрожит от страха. Он сомкнул челюсти, чтобы не стучали зубы, и не мог понять, хорошо ли ему или плохо. Сердце временами замирало, а временами так колотилось, что вот-вот выскочит из груди. Степа не заметил, когда остановилась карусель. Анюра опустила его на землю и оставила одного. А ему все еще казалось, что кругом все вертится, он боялся сделать шаг, как бы не упасть.

Придя в себя, Степа поискал дружка, но так и не нашел его. Пришлось отправиться домой одному. Девушки все еще катали яйца. Ольга с Фимой играли вместе и набрали яиц целый десяток. Каждый из играющих ставил в общий ряд по яйцу и после жеребьевки тряпичным мячом, набитым паклей, пытался выкатить из ряда как можно больше яичек за черту. Степа хотел рассказать Фиме и Ольге, как катался с тетей Анюрой на качелях, но не успел открыть рот, как Ольга крикнула: «Вот мой крестник, катну-ка я мяч на его счастье!» — и тут же выбила из ряда два яйца. Все оживились, и каждая девушка стала катать на его счастье. Степе казалось, что над ним смеются. Он рассердился и ушел от них.

На третий день пасхи Дмитрий с Марьей собрались в Алтышево, проведать ее родню. Мимоездом намеревались в Алатыре заглянуть в мужской монастырь и расспросить, не знают ли там что-нибудь о старике Охоне. Монахи обычно знали, куда старик отправлялся весной и откуда придет осенью. Если же они с Иважем еще в монастыре, тогда можно угостить их домашними пирогами. Утром Дмитрий с Марьей встали рано. Дмитрий вышел во двор готовить в дорогу телегу, Марья заторопилась истопить печь и сварить на день что-нибудь для Фимы. Ее оставляли дома. Степу решили свозить к бабушке и дедушке. На полатях рядом с Фимой и Степой спала и Ольга. Ее попросила Марья на время их поездки побыть у них. Как знать, дорога неближняя, пожалуй, придется и заночевать. Одна Фима дома не справится. Надо подоить корову, выгнать ее в стадо. Чего доброго, еще проспит. А Ольга все же взрослее, на нее можно положиться.