— Так всегда делай, доченька, при каждых родах, — учила она Марью.— Когда ребенку исполнится год, злым духам его уже не одолеть. Тогда можно его показывать и людям, не бойся, не сглазят. Теперь же смотри, никому не показывай, особенно беззубым старухам. Среди них могут быть и ведьмы. Они за всю жизнь много перегрызли всего, поэтому и остались без зубов.

Зыбка новорожденного всегда была накрыта поверх холщового покрывала отцовым зипуном. Когда случалось заглянуть соседу, старуха Олена загораживала от него зыбку телом. Эти обычаи знали все, и редко кто заходил в избу, где находился новорожденный. Если кому-нибудь понадобится, стучали в окно и вызывали хозяина на улицу. О ребенке обычно не разговаривали с чужими людьми, словно его и не было.

Новорожденного у Нефедовых видели лишь двое соседей — бабушка Орина, принимавшая дитя, и восьмилетняя девочка Ольга Савкина. Ольга пришла посмотреть маленького на второй же день и, войдя в избу, нерешительно остановилась в дверях.

— Ты зачем пришла, девочка? — спросила ее старуха Олена.

Марья еще лежала на конике. Увидев Ольгу, подозвала ее поближе.

— Ольга пришла посмотреть новорожденного, — сказала она.

— Кто тебя послал? — опять спросила бабушка Олена.

— Никто, я сама пришла...

— Ольгу пригласим в крестные. Пойдешь? — спросила Марья.

— Знамо, пойду! — обрадовалась та.

После этого она каждый день наведывалась к Нефедовым, терпеливо ожидая дня крестин.

В Баеве своей церкви не было, село было приписано к одному из приходов города Алатыря. Поэтому оно в административных списках значилось Подгородным Баевом. В небольшие летние и зимние праздники баевцы посещали церковь в ближайшем селе Тургеневе, иногда в Ахматове. Венчать, крестить и отпевать умерших приходилось ездить в Алатырь. Раза два в год в Баево наведывался из Алатыря поп. Он привозил с собой крест и купель для крещения. Церковные службы проходили в пятистенной избе Никиты-квасника. Здесь же крестили и отпевали умерших, которых давно уже похоронили. Из Баева поп обычно возвращался с двумя-тремя возами сельских продуктов.

Дмитрий не повез новорожденного крестить в Алатырь. Время осеннее, холодное, дорога неблизкая, можно ребенка и простудить. К тому же ожидался приезд попа. Ко дню крещения Дмитрий приготовил из нового урожая самогона. Бабушка Олена сварила брагу и ждала приезд попа, но так и не дождалась.

Поп в Баево приехал спустя неделю после отъезда бабушки Олены. Все это время новорожденный был без имени. Марья вполне поправилась и управлялась по дому сама. Дмитрий лишь приносил ей дрова, воду, поднимал тяжелые чугуны. В день приезда попа Марья испекла пироги, попросила Дмитрия зарезать две курицы. Одну она сварила во щах, другую оставила для попа. На крещение в избу Никиты-квасника она не ходила. Ребенка поручили бабушке Орине, крестной матерью взяли Ольгу Савкину, крестным отцом — сына Орины. С ними отправился и Дмитрий.

Задняя половина большой избы Никиты-квасника переполнена односельчанами, на лавках места не осталось, многие стояли. Кто пришел по делу, а кто просто так, поглазеть. Поп с купелью и крестом в передней половине избы. Туда пропускают по очереди только тех, кто пришел крестить новорожденных. Нефедовым пришлось долго ждать. В душной избе младенцы плачут, взрослые шумят. Сам Никита сидит в дверях передней и зорко наблюдает, чтобы кто-нибудь не проскочил туда. Поп со взъерошенными седеющими волосами, со сбитой на сторону всклоченной бородой, занят привычном делом. Тускло взглянув на Дмитрия, он спросил по-русски, когда родился ребенок и кто он — мальчик или девочка. Дмитрий немного понимал по-русски, но говорил очень плохо. Он ответил попу одним словом, что народился «мужик», и принялся подсчитывать вслух, какой же тогда был день.

— Вчера — это учара, завтра — заутири, — бормотал он.— Потом вдруг выпалил: — За другой неделя!

— Чево другой неделя? — переспросил поп.— День, говорю, какой был?

Дмитрий опять принялся высчитывать. Он лишь теперь почувствовал, что в избе жарко. Зипун на нем стал тяжелым. Спина взмокла. На лбу выступили капли пота.

— За другой неделя, середа, — наконец сказал он и рукавом зипуна вытер лоб.

Поп поднял глаза к выскобленному до желтизны потолку и стал вслух высчитывать:

— Это какое же было тогда число, среда за той, другой неделей?.. Сегодня у нас одиннадцатое...

Все молчали. Бабушка Орина, ее сын и Ольга стояли, раскрыв от удивления рты. Они ничего не понимали из того, о чем бормотал поп. Изумился и Никита, что Нефедов Дмитрий объясняется с попом по-русски. По-эрзянски из него иногда и слова не вытянешь, а тут разговорился.

Дмитрий, переминаясь с ноги на ногу, следил за выражением лица попа.

— Значит, твой сын родился двадцать осьмого числа октября месяца, и — решил тот и, полистав какую-то книжку, сказал: — В день святого Стефана-Савватия... Нарекается твоему сыну имя Стефан.

Дмитрий помог Орине распеленать ребенка, затем взял его голенького под мышки и протянул попу. Тот положил его грудью на левую ладонь, подержал над купелью, правой горстью почерпнул из купели немного воды и побрызгал на пушистую голову, спину. Затем опустил ребенка пониже, так что он слегка коснулся пальцами ног воды. Дмитрий смотрел на сына с трепетом и видел, как неприятно морщилось его красное личико от водяных брызг, как он водил маленьким ртом, а ногами и руками все время загребал, словно пытался сплыть с ладони попа. И за все это время он не издал ни звука. Не заплакал он и после, когда его завернули в пеленки и вынесли в заднюю избу. Другие дети кричали, плакали, а этот лишь сопел и молчал.

— Митрий, какое имя поп дал ребенку? — спросила бабушка Орина в задней избе.

Дмитрий задвигал скулами, насупил брови.

— Стяван или Тяван... как-то вроде так...

— Что за имя Тяван?! — удивилась Орина. — Разве так называют детей? Иди спроси попа, должно быть, как-нибудь по-другому.

Дмитрий нерешительно потоптался и вернулся к попу. Тот обрадовался Дмитрию. Он никак не мог понять, что хотели сказать ему сменившие Нефедова прихожане.

— Скажи попу, дядя Дмитрий, — обратилась к нему женщина, — что мы хотим назвать девочку именем ее бабушки.

Дмитрий покашлял, собрал все свое мужество и принялся про себя складывать те немногие русские слова, которыми мог бы объяснить желание крестных.

— Как бабка, так девка нада назвать, — сказал он наконец попу.

— Э-э, — рассмеялся тот. — Вот оно што! Нет, так нельзя. Скажи им, так не могу. Канон не дозволяет.

— Поп говорит, что ему так назвать девочку кто-то не велит, — перевел Дмитрий прихожанам.

— Кто же это не велит, бог нешто? — удивилась женщина.

— Говорит, что какой-то «канун», — объяснил Дмитрий. — А что оно такое, я и сам не знаю.

Он помедлил некоторое время и спросил, что за имя Стяван.

— Стефан, не Стяван, — поправил его поп. — По-простому Степан, — сказал он и попросил его остаться здесь, пока не окрестит всех. — Ты тоже говоришь не ахти как, но тебя хоть понять можно, — добавил он и крестом указал на лавку, где стояла-большая деревянная чашка с деньгами за требы.

Никита-квасник от злости весь передернулся. Он не усидел у двери, пошел к предпечью и там сел на лавку.

«Смотри-ка, что вытворяет Нефедов, с попом разговаривает, словно бы со своим другом, — бесился Никита. — Где же этот лытка так научился говорить по-русски? У него, Никиты, две лошади, трое сыновей и три снохи, то и дело ездит в Алатырь, встречается с хорошими людьми, да и то по-русски знает всего лишь одно слово, которое постиг на базаре: «Почем...»

Дмитрий расстегнул крючки зипуна и на минуту выскочил в заднюю избу, чтобы сообщить бабушке Орине имя ребенка.

Та, услыхав, заойкала:

— Степан, Степа... вай, какое хорошее имя, прямо настоящее эрзянское! На улице молодая крестная попросила Орину:

— Дай, бабушка, я немного понесу Степу.

— А не уронишь?