Дальше события развивались плавно, не спеша и своим чередом: не успели мы расположиться на скамье у огня, как подали ужин. Не смотря на гнетущее впечатление от Костяной заставы, повара здесь готовили отменно. Мясо таяло во рту, а рецепт соуса я даже порывалась записать, пока До-Ка-Ри со смехом не пояснила мне, что в моем мире половины ингредиентов не найдешь и днем со гнем. Пылу поубавилось, но почему-то подлый червячок сомнения поселился где-то глубоко-глубоко в душе: До-Ка-Ри была уверена, на все сто двадцать процентов, что я не останусь. Она знала наверняка, что я рассыплюсь прахом под ногами рыцарей быстрее, чем скажу «Ой!»
Айден, тяжелым взглядом взиравший на ломящийся от еды стол, почти ничего не ел, только пару раз прикладывался к чеканному кубку старинной работы. На уговоры Виллана остаться и, наконец, выспаться по-человечески он отвечал невнятным мычанием, не сводя глаз с почерневшего от копоти щита над очагом. Через толстый слой жирного нагара тускло блестели серебряные элементы в виде трехконечных звезд. И когда трапеза подошла к концу, над столом повис вопрос. До-Ка-Ри оставалась в крепости, выпросив разрешение у Догрэна, разомлевшего от ее льстивых речей и очаровательной улыбки. А мы… Руц и Виллан проголосовали за отдых, мое мнение в расчет не принималось, а слово Айдена было весомее всех остальных. Скажи он выдвигаться, и через четверть часа оседланные кони уже покидали бы заставу, не оглянувшись.
-Я принял решение, - задумчиво проговорил Айден, оглядывая собравшихся. Виллан с надеждой улыбнулся Советнику, словно прочитав его мысли. – Мы останемся, но только на одну ночь. С рассветом выдвигаемся. Догрэн, покажите дамам их комнаты. Мои люди разместятся в казарме.
Радость в глазах Виллана потухла, как и не было. Перспектива ночевки в тесной казарме под бурный храп трех десятков солдат радовала его не сильнее, чем выдвигаться в путь после сытного ужина.
Догрэн оказался толковым экскурсоводом и прочитал нам краткую лекцию по истории Костяной заставы, пока вел окольными коридорами до гостевых спален. Оказалось, что Костянка выросла посреди болот одной ночью, повинуясь лишь желанию Талла о строительстве неприступной тюрьмы, где бы содержались самые опасные преступники. За столько лет, конечно же, объявлялись смельчаки, которые рисковали всем в попытке освободить узников, но все их потуги оканчивались плачевно и одинаково: соседней камерой с теми, кого они так рвались выпустить на свободу.
-Прошу прощения, леди, мы давно не встречали гостей, - виновато прогундел Догрэн, распахивая передо мной дверь в комнату, - здесь немного душно.
Про «немного душно» он, конечно, слукавил: нога человека здесь не ступала так давно, что на полу образовался плотный слой пыли, и каждый шаг оставлял на сероватой поверхности отчетливый след рифленой подошвы. Я аккуратно подошла к узкой койне, покосившейся от времени и пережитых впечатлений от предыдущих жильцов, изо всех сил подавляя желание оглушительно, со вкусом чихнуть десяток раз.
-Спокойной ночи, - До-Ка-Ри заглянула в комнату, широко ухмыляясь. Мой огорошенный вид ее только веселил, но недолго. Ее спальня оказалась еще хуже: вместо пыли помещение пропиталось зловонным духом застоявшейся сырости. До-Ка-Ри подбоченилась, встряхнув рыжей гривой. Догрэн следил за тем, как локоны струятся вниз по спине девушки с открытым ртом завороженный ее грациозностью.
-Получше нет хибары? – Пожирательница брезгливо подцепила носком сапога покрывало кровати, и из-под койки засочился запах болота. Догрэн виновато развел руками, которые с трудом смыкались на объемном животике:
-Болотистая сторона, моя леди. Могу предложить разделить команту с леди Лиззет…
-Ну уж нет, - воскликнула я, захлопывая дверь, - спокойной ночи!
Из-за двери раздался возмущенный вопль – До-Ка-Ри хотела принять предложение коммандера, но я обломала ее коварный план. Немного побухтев, Пожирательница скрылась, наконец, в своей комнате, и в башне наступила блаженная тишина.
Я стояла посреди комнаты, погруженной во мрак, ведь свечей здесь не было. Лампы тоже не работали, и единственным источником света были щели в деревянных ставнях. От запаха пыли жутко чесалось в носу, а потому я поспешила открыть ставни и впустить хоть глоток свежего воздуха в келью. Я протянула руку, нашаривая две маленьких ручки, приспособленных для того, чтобы развести створки. Однако…
Дерево не поддавалось: оно скрипело, натужно вздыхало и очень опасно трещало, но ставни стояли на месте, будто намертво приколочены. Я наклонилась ближе, надеясь разглядеть гвозди, вбитые в подоконник и мешающие, но замерла, с трудом задерживая дыхание.
Щеки коснулись чужие пальцы: холодные и сухие. В комнате я была не одна.
Часть вторая. Глава 32. Кровопийца и Истинное Яблоко
Я обернулась в прыжке, взмахнув рукой, чтобы отбить чужие руки от себя, но отбиваться было не от кого. Комната была пуста, кроме маленького пушистого комочка размером с теннисный шар, свернувшегося на подушке. Я готова была биться об заклад, что еще пару минут назад подушка не была даже примята.
Сделать шажок вперед было мучительно сложно: окружающий меня новый (хотя уже достаточно знакомый, а потому не менее пугающий) мир привил мне стойкое недоверие ко всему неожиданному. Особенно если это самое неожиданное появляется в закрытой комнате, ведь дверь точно не открывалась. Петли последний раз смазывались так давно, что при каждом движении издавали протяжный полускрип-полусвист, от которого мурашки бежали по спине.
Комок дрогнул, будто почувствовал мое приближение, и раздался в размерах, и все еще был размером с мяч, теперь уже с футбольный.
-Ты кто? – наугад спросила я, не зная, понимает ли существо человеческую речь. Оно определенно было живое, я видела, как дрожит пух на боках при вдохе-выдохе. Но меня терзал вопрос: стоит ли прикасаться, ведь здесь даже такая кроха может оказаться хищной и одним укусом отхватить мне руку до локтя.
Существо дрогнуло, разворачиваясь, и на меня уставился любопытный черный глаз, а затем и второй. Еще одно движение, и из комка пуха и перьев показался острый клювик. На подушке сидела птица, смахивающая на помесь вороны и утенка, еще не вставшего на крыло.
-Ты кто такой? – я понизила голос почти до шепота, медленно опускаясь на кровать. В воздух взвилась пыль, но птичка на нее не реагировала. Она наклонила голову, разглядывая меня плоскими глазками-пуговичками. Стоило мне протянуть к ней руку, потеряв всякую осмотрительность, как она ринулась вперед, распушившись, и подставилась под ласку. Комнату наполнил ускользающий звук довольного курлыканья.
-Чей же ты, хороший такой, - приговаривала я, зарываясь пальцами в мягкие перья, почесывая шейку птицы. Та довольно щурилась, поворачиваясь медленно вокруг своей оси, чтобы почесывание было равномерным. Коричневые лапы с цепкими коготками сжимались-разжимались, оставляя на покрывале дырки с неровными краями.
Глаза слипались, я то и дело зевала, но стоило мне отвлечься и перестать гладить мягкие перья, как птица неприятно шипела и тыкалась острым клювом в руку, попадая по ожогу.
-Пора спать, - решительно заявила я, беря птицу в руки и пересаживая на подоконник. Более подходящего места не нашлось, а перспектива просыпаться каждую минуту от болезненных щипков меня не радовала. Пушистый гость к моему порыву отнесся неблагожелательно – ущипнул за нежную кожу запястья и нахохлился. В черных глазках-пуговичках загорелся недобрый огонек.
Предвкушая пару часов беспокойного сна и ранний подъем, я скинула плащ и кеды и завалилась на кровать в одежде. От подушки пахло старинной пылью и кислятиной, и я, четверть часа назад безуспешно боровшаяся со сном, ворочалась на комковатом матрасе, в очередном приступе бессонницы.
Птица тихо клекотала, топорща перья, а затем задремала, уткнувшись клювом в крылья. Я тяжко вдохнула: духота давила на меня, от пыли беспощадно чесались лицо и глаза, а о глотке свежего воздуха можно было только мечтать.