— Значит, по-твоему, насильно влюбить в себя девочку и обесчестить ее — это называется не причинить вреда? А я еще тогда как дура рассказала ему, что Афина очень хотела огромного медведя! Сама же научила его как очаровать мою дочь!

— Мама, — тяжело вздохнула Гая. — Неужели ты думаешь, что абсолютно любой мужчина мог подарить Афине медведя и она бы тут же закрутила с ним роман?! Из-за какой-то игрушки?! Ей нравился господин Никель. Он ей понравился еще два месяца назад, когда он пришел в дом Декарта и предложил Афине сменить врача. Он хотел сам ей помочь. И я видела какими глазами на него смотрела Афина. Они сразу понравились друг другу, поэтому их отношения были практически неизбежны.

— Два месяца назад… — женщина осуждающе покачала головой. — Ты знала об этом еще два месяца назад.

— Разве произошло что-то страшное? — Гая жалобно свела брови.

— Конечно, произошло! — яростно шептала Валентина Павловна. — Это все твое влияние! Твои отношения с Декартом! Я как чувствовала, что нельзя тебе с ним связываться! Нельзя было выходить за него! А теперь?! Что теперь? На твоем примере Афина выбрала себе абсолютно такого же мужчину! Ты прекрасно знаешь, как сестры обожают тебя. Вот и идут слепо по твоим стопам. А ты и себе жизнь сломаешь, и сестрам своим. Очередь только за Юноной! Но я ни капли не удивлюсь, если уже сейчас, когда ей всего шестнадцать, твой муж «посоветует» ее какому-нибудь своему другу или партнеру по бизнесу!

Гая замолчала.

Ей было больше нечего возразить. Она привыкла тащить всю семью на своих плечах: физически, морально и материально. Гая всегда в семье была и за папу, и за маму. Всегда заботилась обо всех и обеспечивала с восемнадцати лет. А сестер вообще растила с пятилетнего возраста сама, пока мама с горем пополам пыталась заработать на двух работах.

Гая никогда не жалела себя, никогда не отказывалась от ответственности, но ей было до ужаса обидно сейчас, что мама свела все ее старания на нет. Ей всего двадцать один год, откуда она знала что лучше для ее сестер, а что нет? И Гая тоже была против отношений Афины, но вместе с тем она полностью доверяла своему мужу. А сейчас, выходит, что все она делала неправильно и только разрушила жизнь своей семьи.

— Хорошо, — Гая сдержала едкие слезы и как обычно приняла всю ответственность на себя, — Я сама поговорю с доктором Никелем, с Афиной, с Декартом — со всеми. Я найду как обезопасить Афину. Придумаю что-нибудь. Заберу ее в наш с Декартом дом и буду сама круглосуточно за ней ухаживать. Она ведь ухаживала за мной, когда я сломала ребра. Прямо сейчас узнаю, когда доктор Никель освободиться…

— В семь, — снова перебила ее мать. — В семь часов он придет сюда и поговорит со мной.

— Тогда я останусь тут с тобой до семи вечера, — решила Гая.

На целую минуту между матерью и дочерью воцарилась напряженная тишина, но первой сдалась мать.

— Гаечка, — женщина вдруг обхватила руки дочери, — прости меня. Я столько тебе наговорила! Я не со зла! Я просто очень боюсь за вас! Не хочу, чтобы мужчины воспользовались вами и бросили как меня когда-то. Не хочу, чтобы вы прошли через то же, что и я. Это так тяжело!

— Я все понимаю, — печально ответила Гая.

— Пожалуйста! — горячо попросила мать. — Помоги мне убедить Афину закончить эти отношения! У меня сердце не на месте из-за всей этой истории. Мы должны оградить Афину от этого человека!

— Нет, мама, — твердо заявила Гая. — И ты, и Афина были против моих отношений. Вам никогда не нравился Декарт. И Вам все равно насколько я с ним счастлива, вас интересовала только собственная совесть и убеждения. Сейчас я тоже против отношений Афины. Но я не буду навязывать ей свою позицию. Потому что если бы я послушалась в свое время тебя или Афину, то я не была бы так счастлива со своим мужем. Как же я могу знать наверняка, что своим запретом я не разрушу счастье Афины? Поэтому я поговорю с доктором Никелем только с целью убедиться, что он не навредит моей сестренке.

Валентина Павловна отвернулась и схватилась за голову.

Никто сейчас не желал стать ее союзником. Как же она теперь убедит Афину расстаться с этим врачом?

Проснувшись, я тут же угодила в заботливые объятья моей сестры Гаи. Она обеспокоенно спросила о моем самочувствии, а затем снова обняла.

— Ты тоже будешь ругать меня? — спросила я, желая заранее знать свою учесть.

— Нет, что ты, — прошептала мне на ушко Гая. — Ты знаешь мою позицию на этот счёт, но все же я буду на твоей стороне. Поэтому в крайнем случае, если все пройдет совсем плохо, согласись на мамины условия, а я потом тебя прикрою.

— Правда? — обрадовалась и я и крепче обняла сестру.

— Правда, — Гая поцеловала меня в висок. — Ты только не плачь и не переживай, ладно?

Я закивала, тщательно сдерживая улыбку — вдруг мама заметит.

Остаток дня мы провели втроём в моей палате. Гая все время говорила о чем-то, пытаясь сгладить углы, мама молчала, а я с нетерпением ждала окончания рабочего дня.

Наконец в районе семи вечера медсестра Юля сообщила, что Армин провел все операции на сегодня, поэтому с минуты на минуту придет к нам.

— Добрый вечер, Валентина Павловна, — Армин вошёл почти сразу за медсестрой. — Добрый вечер, Гая. Ну что? Попытаемся решить наши разногласия?

— А Вы… не устали? — искренне поинтересовалась Гая. — Все же весь день на операциях…

— Не весь день, — вполне дружелюбно ответил ей Армин. — У меня были и обычные осмотры. Но мне бы хотелось поскорее все уладить. Присядьте, пожалуйста.

Гая села возле меня ни на секунду не прерывая объятий. Она словно боялась, что на меня набросится либо мама, либо Армин, поэтому готова была в любую минуту отразить атаку.

Однако, судя по медленным и мягким шагам, Армин остался стоять, да еще и принялся прохаживаться из стороны в стороны.

— Милые дамы, — тихим и неторопливым тоном начал он, — я бы не хотел, чтобы Афина присутствовала на нашем разговоре. Вы не возражаете, чтобы Юля увела ее…

— Нет! — сердито перебила его мама. — Афина останется с нами! Может Вы ее уже похитите к тому времени! Я никуда ее не отпущу.

Лично мне этот момент тоже показался странным. Что Армин собирался сказать моим родным такого, что я не должна была услышать? С его обходительной манерой общения он мог красиво завуалировать любую ситуацию. Так что же это такое, что я не должна услышать? Он будет им угрожать? Или… что если он хотел сообщить им, что я больше никогда не смогу видеть? Вот это точно нельзя завуалировать.

Я разволновалась дальше некуда, а Гая крепче сжала мои плечи.

— Тогда есть второй вариант: Афина сядет возле меня, — предложил Армин. Однако он заявил это таким безапелляционным тоном, что было ясно: третьего варианта он не допустит.

За своими мыслями я упустила тот момент, когда Армин взял меня за руку, поэтому я подскочила в объятьях Гаи, но мой Доктор тут же поспешил успокоить меня.

— Чшш, — он погладил меня по спине, — это я. Давай пересядем, ладно?

Армин проводил меня до кресла и осторожно усадил меня в него.

— Валентина Павловна, Гая, — снова обратился Армин к моей семье, — я понимаю, что не внушаю вам доверие, но сейчас все-таки попытаюсь это сделать.

Мужчина снова принялся медленно прохаживаться мимо меня, и я четко уловила, что каждый третий шаг он делал громче, чем два предыдущих.

— Мне понравилась Афина еще два месяца назад, — продолжал он так спокойно, словно вел какую-то непринужденную ничего не значащую беседу, при этом он четко выставлял паузы в момент своего «громкого» третьего шага. — Я сразу сообщил об этом Декарту, чтобы мои намерения были максимально понятны. На тот момент, Декарт так же был настроен против меня, и я принял его условия никак не контактировать с Афиной до ее восемнадцатилетия. Я не преследовал ее, не искал с ней встреч, не общался и даже не вызывал на осмотр, хотя по умолчанию она уже являлась моей пациенткой. Она просто ждала свою очередь.