Существуют источники, показывающие, что и в Реболах далеко не все жители были носителями «профинского» духа. Уже упоминавшийся ребольский земский деятель Феодор Васильевич Нечаев объяснял в письме Митрофанову: «как-никак, а всё же русское влияние сильно проявило себя здесь у нас в Карелии и присоединившись бы к финнам, [мы] должны бы были снова ломать всю жизнь, а что создали бы? Нужно понять карел, и я думаю, что уже между финнами и карелами образовалась большая брешь, заделать которую пришлось бы много потрудиться». Нечаев вспоминает о массовом переходе в лютеранство финских карел, поскольку «православным карелам стало невыносимо жить в Финляндии». Приводит в качестве аргумента и уничижительное отношение финнов к карелам: «Как финны смотрят на православных финских кореляков? Смотрят как на животных. А на нас русских кореляков, как они величают нас „ryssä“, „pitkätukka“[168], и т. д. подоб. […] Да! – констатирует Нечаев, – повторяю, между финнами и корелами большая пропасть, и думается, что заделывать её не напрасный ли труд?»[169]

Важно отметить, что при этом Нечаев положительно относится к идее карельской автономии. Он пишет: «Да, уважаемый А. Митрофанов, теперь Вы взяли правильный курс! Выйдет или не выйдет что-либо из этого движения, пока судить преждевременно, но знайте, что Ваше имя станет дорогим всем карелам! Идея о самоуправлении Карелии очень скоро стала здесь распространяться и нашла массу сторонников. […] Разъезжая часто по Повенецкому уезду, я много веду с жителями беседы по волнующему меня вопросу и час то нахожу людей, сочувствующих Вашей идее»[170].

О том, насколько популярна была среди беломорских карел идея национальной автономии, можно судить и по воспоминаниям финского национального активиста Юхо Альфреда Хейкинена (более известного по прозвищу «дед из Халла»). Он, в частности, описывает дискуссии, которые летом 1917 года вели финские националистические активисты, стоявшие за присоединение Карелии к Финляндии, и представители беломорских карел. Большинство карел выступало за объединение Беломорской и Олонецкой Карелий в отдельную автономию и не одобряли идею присоединения к Финляндии[171].

Были, однако, и такие карелы, которые уже на этом этапе поддерживали идею присоединения своего края к Финляндии. Письмо одного из них мы встречаем среди материалов Митро – председателю Карельского просветительского общества писал солдат М. Воронов, уроженец деревни Святозеро Петрозаводского уезда Олонецкой губернии. Его короткое послание написано на ливвиковском диалекте (кириллицей) 9 июня 1917 года: «Товарищ Митрофанов! Случайно в мои руки попала газета (Карьялайстен саномат)[172], которую я воспринял очень сочувственно. Я очень хочу, чтобы вся Карелия соединилась с народом Финляндии, да и от многих кореляков я сам слышал, большинство хотело бы соединиться с народом Финляндии, все знают финские порядки и новости. […] Я же сам со своей стороны, когда буду дома, буду всем растолковывать начатые вами дела. Солдат М. Воронов. Почтовая станция Пюхяярви (Святозеро) Олонецкой губернии Петрозаводского уезда»[173].

Как видим, в карельских регионах существовал значительный разнобой мнений по отношению к национальным и административным перспективам развития Российской Карелии. Поэтому Ухтинский съезд, состоявшийся 12–13 июля, не был единодушен в принятии решений. По подсчётам организаторов, в съезде участвовали депутаты, представлявшие треть населения Беломорской Карелии – до девяти тысяч человек[174]. Здесь были делегаты от всех поселений Ухтинской волости, а также от Вокнаволоцкой, Тихтозерской, Кондокской и Панозерской волостей. Прислали своих представителей и карелы, работавшие на строительстве Мурманской железной дороги. Съезд был приурочен к традиционному православному празднику – Петрову дню (дню Петра и Павла), который начинали отмечать 29 июня (12 июля), и празднование обычно продолжалось два-три дня.

Записи прений участников съезда, увы, не сохранились, поэтому нам невозможно представить себе, как проходило обсуждение насущных для карел вопросов. По косвенным свидетельствам можно судить о том, что дискуссии были бурными: Пааво Ахава, вернувшись со съезда, писал Митро, что речей было много, и прения были живыми[175]. Обратимся к содержанию решений съезда. Они показывают, что Карельское просветительское общество и собравшиеся в Ухте карельские представители перешли от планов национально-культурной автономии к идее национально-территориальной автономии, то есть создания самоуправляющегося карельского региона внутри России. Будущему Учредительному собранию адресовались нижеследующие заявления съезда.

На основе Архангельской и Олонецкой Карелий должна быть создана особая административная область, которая будет названа Карельская или Карельско-Северная. Границы области предлагались следующие: на юге по реке Свири, на востоке по Онежскому озеру, Выгозеру, реке Выг и Белому морю, на севере – по линии, соединяющей Кандалакшский залив и финляндскую границу, а на западе – по границе с Финляндией и Ладожскому озеру. Впрочем, допускалось в будущем и специальное решение по границам области, которое разработала бы особая комиссия, назначенная Учредительным собранием (в комиссии должно было быть одинаковое число карел и русских). Разграничение полномочий предлагалось такое: общими с Россией будут финансовые, почтовые, военные и судебные дела, тогда как все остальные стороны жизни будут подчиняться областной администрации. Сюда будут относиться административные, аграрные и инфраструктурные вопросы, сфера образования, здравоохранения, торговли, промышленности и налогов. Автономизация должна была коснуться и дел церкви: на той же территории предполагалось создать Карельскую епархию.

В резолюции съезда подробно описывалась система органов управления будущей карельской автономией – от деревенской сходки как низшего звена до Главного совета (промежуточные звенья – волостной совет, уездный совет и сейм). Несомненно, в этой схеме проглядывают как черты земского самоуправления, так и финская система органов власти. Однако самые насущные вопросы обнаруживаются в конце протокола. Во-первых, это давно ставший для крестьян болезненным земельный вопрос. В протоколе говорится: «…необходимо, чтобы внутри области все земли с лесами и со всеми возможными природными богатствами и все озёрные и речные воды с порогами, как и прибрежные части морей, уступались бы без вознаграждения на вечные времена в народное владение в этой проектируемой административной области». Половина всей этой обобществлённой земли должна быть передана «в вечное потомственное владение» местному населению, четверть делится между волостями, и оставшаяся четверть остаётся во владении области. Анализируя суть этого проекта земельной реформы, Стейси Черчилль справедливо замечает: обобществление земель и лесов Карелии делало бы невозможным для финнов, буде Карелия была присоединена к Финляндии, завладение этой землёй, – а значит, объективно проект был направлен против «панфинской» идеи[176].

Отдельно выделялись проблемы, решения которых участники съезда ожидали от Временного правительства незамедлительно. Это – тот набор экономических и национальных требований, который уже прозвучал в 1905–1906 годах и был повторен в адресе к Временному правительству: введение обучения и церковных служб на местном языке (для чего, в частности, следовало создать соответствующие учебные заведения и школы с обучением на родном языке), сооружение дорог из Финляндии и от Мурманской ж/д линии в Российскую Карелию и улучшение судоходных путей, устранение таможенных пошлин между Финляндией и Россией, а также проведение почтового сообщения и телеграфных и телефонных линий в Беломорскую Карелию[177].