Задремать удалось к полуночи, которая мало чем отличалась от полудня.

Мёртвый Анфисин дружок гонялся с ведром за Алей и обливал водой:

– Почему он здесь? -задалась вопросом сновидица, – он должен тихо лежать в могиле, а ветер раскачивать над ним сосны.

Аля бежит от мальчишки к реке. Её поверхность покрыта льдом, хотя праздник Ивана Купалы отмечают летом. Она ступает на шершавую кромку. Лёд трещит и уходит из под ног. Холодная вода обдаёт кипятком. Чернота полыньи так контрастирует со снежной белизной, что глазам больно. Зазубрины кромки лезвием проходятся по коже. Аля разжимает пальцы – река смыкается над ней. Боже, как тяжелы воды Северной Двины!

…Девушка очнулась от забытья. «Где она?» …За окном разливается бледная муть. Как камень «опал» на кольце Эллы. Когда же наступит нормальное чередование света и темноты? Полуночница распахивает окно, рискуя быть покусанной комарами. Земля внизу – близко. И она перемахивает через подоконник.

« Посмотри страху в лицо!» Ноги сами несут в тайгу! Могила находится быстро. Точно вырастает из-под земли.

Аля вглядывается в пожелтевший портрет, но не может сфокусировать взгляд. Покойница ускользает. Вдобавок слепит поднявшееся над горизонтом солнце. Чтобы избавиться от рези в глазах, она опускает голову. Но огненный диск продолжает буравить веки.

– Мама!– раздаётся зов всех страдающих детей Земли.– Мама!

В перламутровом мареве – женская фигура. В волосах-рассветные лучи.

– Девочка моя!– ( « Мамин голос!»)– Когда ты болела, то просила меня не выключать лампу.

– Я боялась темноты.

– Но на другой день ты пробуждалась без страха. Наступало светлое утро.

– Где ты, мамочка?

Вопрос остаётся без ответа. А в висках стучит: «Не буди девочку! До светлого утра!»

ЛАВ-СТОРИ ПО-ТАРАКАНОВСКИ

Как-то вечером, когда дождь заштриховал окна, раздался стук по воротам. Одно сердечко так и рванулось ему навстречу. Но вместо ставшей родной футболки ( “ Never complain and never explain!”) нарисовалась клетчатая шаль.

– Мир – вам. А я к вам!

– С миром и принимаем. Как поживаете, Анфиса Павловна?

– Да слава Богу: живём – хлеб жуём. А я гляжу – московка ваша всё здесь. – И огладив Алю жалостливым взглядом, присовокупила: -Худа-то ! Бёдрышки – что ручки от тазика…

Под привычный бабушкин речитатив «московку» заклонило в сон.

– Садитесь с нами чай пить!

– Дело благое. С чаю горя не бывает. А я с утрення селёдочкой осолонилась.

– Как здоровье ваше, Анфиса Павловна?

– Давно уж пень, да не хочется в тень.

Старица, держа блюдце на растопыренных пальцах, принялась вкушать излюбленный северянами напиток.

– А мы тайну разгадываем,– встрял Васёк,-про девочку. Ну ту, что будить не надо.

– Вижу-вижу, как вы Таракановку шагами меряете.Да только зряшное дело. Битого, пролитого да прожитого не вернуть…

– А если постараться?– стряхнула оцепенение Аля.

– Следочки те уж остыли…

– Какие?

– Тех человеков, кто видел да слышал.

Здесь московская гостья снова едва не унеслась на крыльях Морфея. Но любопытство пересилило:

– Но ниточка всегда остаётся. Нужно только потянуть!

– Да и тянуть-то не всяк охоч,– не сдавалась бабушка.-Только я вам, лапушки, вот что скажу. В бывалошно время я и вовсе к оконцу не подходила. Занято было местечко.

– Ох, скрытничаете, Анфиса Павловна! -Но бабушке от провокативного тона молодой хозяйки ни тепло, ни холодно. Она бесстрастно плетёт словесное кружево. И оно – похлеще снотворного:– Хозяин мой обезножил…

– А что это значит?– Аля задала вопрос, чтобы дать работу обмякшему языку.

– Аль не русская?– бабушка воззрилась на «московку», квашнёй растёкшуюся на стуле.-Обезножил –это когда ноги не ходют. – Анфиса Павловна переводит взгляд в «никуда» и продолжает: -Любил, сердечный, в окно глядеть. И много чего видал.

– Например?– пошевелилась осоловевшая Аля.

– Как-то заикнулся о Гришке Кудреватом.

– Маринкина родня,– счёл необходимым пояснить Васёк.

Про него на деревне говорили : «Родился – мал, вырос – пьян, помер – стар, а свету не видал».

На этот раз Алька уходит в аут окончательно. А Светлана-Соломия силится направить беседу в определённое русло:– А чем он привлёк внимание вашего мужа?

– Вёз на тачке гробик.

– Для кого?

– А кто ж ёго знат? На заказ, вестимо.

В реал Алька вернулась от Васиного дисканта:

– Ещё один вопросик, Анфиса Павловна! Известно, что во время монастырского погрома произошло ЧП. Человек с часовни упал.

– Не человек, а Ванька Кудреватый- сродник Гришки Кудреватого. Тогда присказка была: «С чёрным в лес не ходи, рыжему пальца в рот не клади, лысому не верь, а с Кудреватым не вяжись!» – Концы шали крестом опоясали старушечью грудь:– Пошла я до дому.

– До свидания, Анфиса Павловна!

У самого порога старушка обернулась и, грозно сверкнув утонувшими в веках глазками, провозгласила:

– Во всём были властны богохульники! Но в одном не было им воли. – В смерти!

Когда за гостьей закрылись ворота, и Светлана-Соломия принялась убирать со стола, к Але пришла охота поболтать:

– А чего бабуля такой кипеж подняла?

– Прошлое вспомнила.

– Это в каком веке было!

– Для тебя –давно, а для неё – вчерашний день.-И молодая домоправительница скрылась за занавеской, разделявшую хозяйственную зону и столовую.

– А она красивая была?

– Как будто с картинки сошла.

– И бойфренд имелся?

– Никакой не бойфренд, а настоящая любовь!– Звон посуды за занавеской усилился.

– Лав-стори? В Таракановке?

– Представь себе!

– Прикалываешься, «большуха»?

– С посудой управлюсь – расскажу!

Когда вымытые и протёртые стареньким полотенцем чашки и блюдца заняли своё законное место в буфете, Светлана -Соломия приступила к повествованию.

– Давно это было. В нашу деревню привезли раскулаченных. Среди них была и семья по фамилии Доля. Тяжёлая им доля у нас выпала. Хватили горя под завязку.Трое детей в одну зиму умерло. Вся работа легла на плечи старшего – Марка. Видный парень был: жгучий брюнет, а глаза – васильковые.У любой девки в груди ёкнет. Но и наша Анфиса-девушка видная. Волосы каштановые с золотой искрой. Тело полное, белое, сдобное. Тогда ведь худышки да на солнце копчённые вниманием не пользовались.

Как их дорожки пересеклись – неизвестно. Но полюбились друг дружке. Долго таили свои чувства. Оно и понятно. Парень не только бывший кулак, «мироед», но вдобавок из баптистов, из «сектаторов».

– Из кого?

– Это прежде так сектантов звали.

Когда родители узнали про их взаимную любовь– сильно осерчали. Тяжелее всего Анфисе досталось. К ней сваты не переводились.

– А что она?

С материнским молоком впитала девушка поморскую упрямку:– На корню засохну! Старой девой помру! Но замуж только за Марка пойду!

А потом пришла большая беда: война. Перед долгой разлукой успели повидаться Марк и Анфиса. И даже обменялись подарками.

– Кольцами?

– Оставил Марк любимой собственные… валенки. А та в ответ подарила рукавицы, которые хвалёнкой связала. В приданое.

– А кто это – «хвалёнка»?

– Так девочек-подростков называли. Их в семьях частенько хвалили.

– Для чего?

– Для девичьего достоинства.

– А что потом?

– Анфисины рукавицы оказались Марку по руке. Да и узор был с талисманом – поморской звездой. Пригодился подарок. Зима 1941 года лютой выдалась. А Марковы валенки Анфисе жизнь спасли. А было так. Отправили её в тайгу – на лесозаготовки. А в бараке, где одежду сушили, пожар случился. Там и сгорели собственные Анфисины катанки. Вот когда добрую службу сослужил Марков подарок ! Она в них сено набивала, чтобы с ног не падали.

Всю войну Анфиса слёзно молила Бога: «Спаси, сохрани Марка!»

– И они встретились?

– А как же? Во время сенокоса. На той самой пожне, что Анфискиной ныне зовётся.