Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Каменщики

Учитель труда Артур Рихардович Шнель был любимцем интернатовских школьников. Между делом он рассказывал занимательные истории из своего революционного прошлого в Средней Азии. О том, как их военный отряд гонялся за басмачами, как сражался на фронтах Гражданской войны, как влюбился в красавицу-таджичку. Бывало, на переменках доставал аккордеон, и ребята под его тягучие вздохи с удовольствием пели пионерские песни.

Но прошли те времена, когда всё это нравилось Роману. Теперь гораздо интересней было слушать рассказы учителя истории о прошлом их родного края.

– Ребята, – громкий голос Евгения Александровича, учителя истории, гипнотизировал класс, – вы знаете, что есть мировая история, история нашей страны, но есть ещё и история нашего края, где мы с вами живём. Такая история называется краеведением. Это история наших дедов и прадедов. Да, это история маленького кусочка земли. Если посмотреть на карту нашей родины, то наш Бухтарминский край будет выглядеть маленькой точкой. Но от этого история его ничуть не менее интересна, чем история целой страны, тем более что кто-то из вас может задуматься: «А ведь и мой прадед жил здесь в то далёкое время». Эту историю вы не найдёте в учебниках, я сам долго изучал её, читая разные книги, собирал по крупицам сведения. Ходил по музеям, расспрашивал знающих людей. Занятная и увлекательная, скажу я вам, получилась картина. Вот я и хочу её вам рассказать.

Весь класс замирал, слушая эти слова учителя, и даже самые отчаянные шалуны забывали о своих проделках и проказах.

– Давно это было,– продолжал учитель, – двести – двести пятьдесят лет назад. – По Бухтарме, по диким ущельям Холзуна и Листвяги стали появляться доселе неизвестные люди. Бродяги не бродяги, бедные непонятные люди, одетые в дерюги и домотканые рубахи. Заросшие, бородатые мужички, кто на лошадёнке, с ружьецом, а кто и без, пешим ходом, с топором за поясом. Были они голодны, промышляли кто во что горазд: кто рыбачил, ставя самодельные верши на Бухтарме, кто стрелял коз или ловил в западни и ямы щук. Прячась по диким ущельям, беженцы получили прозвище «каменщиков», ведь в России в те времена все горы называли камнем.

Народ голодный, и потому на всё способный. Могли и отобрать у бродячих охотников-алтайцев еду и одежду.

К зиме сделали себе землянки, но пахать, сеять нельзя, потому что были они беглые, а пашня могла выдать их местонахождение. Следом посылались военные отряды – они рыскали, искали беглецов. Были среди них и женщины, но мало – не более одной на десять мужиков. Потому дрались или брали в жёны местных калмычек. Вам, конечно, интересно знать, кто же эти беглецы. Это были старообрядцы, преследуемые властями за веру, и горнорабочие с алтайских, демидовских заводов, сбежавшие от принудительного и непосильного труда на шахтах. Эти заводы и шахты назывались тогда Колывано-Воскресенскими.

– А наш дед Селиван рассказывал о прежней жизни, – вмешался в рассказ мальчик Коля Зенков, – как молотили хлеб цепами, толкли зерно в каменных, самодельных ступах, и бывало, мёд качали в земляные ямы, так как не было посуды.

– У них получилось не лучше, чем у Робинзона Крузо, – заметил другой паренёк. – Тот с одного зёрнышка начинал. Нашёл завалившееся где-то в щелке кармана и развёл целую плантацию.

– Вы правы, ребята, – согласился учитель. – Робинзон, не Робинзон, а нашему мужику туго приходилось. Голод не тётка, а люди пришли с голыми руками. Не скопили никаких припасов. Да и откуда их взять, когда бежали тайком, боясь погони? Хотя бы самим целым остаться. Кору, бывало, толкли и ели. Крапиву, лебеду. Опять же, в землянках жили. Прятались. Сколько людей померло!

Лес рук поднимался над партами, ребят живо заинтересовала история их края, но урок подходил к концу, и, к огорчению класса, Евгений Александрович признался, что он и сам во многих вопросах ещё не разобрался.

– Честно вам скажу, – продолжал он, – история с каменщиками темна, как сама черневая тайга, и полна загадок. В своё время, в XVIII веке историки упустили её. Когда спохватились, оказалось, что нет ни документов в архивах, ни сведений. Да и какие документы могли быть у беглецов, по существу – у бродяг, скрывающихся от властей? Кое-что можно почерпнуть из донесений отрядов, разыскивающих беглых. Отчёты, приказы, распоряжения.

Первые известия о каменщиках поступили в 1761 году, когда были обнаружены две избушки на реке Тургусун. Там узкое ущелье, труднопроходимое. Потом стали известны поселения выше по Бухтарме, но ни слова о Хамире. Возможно, они были и здесь, но об этом нет известий. А о том, что русские знали эти места, говорят и названия: Громотушка, Логоуха, Столбоуха. Они упоминаются уже в источниках начала XIX века.

Из заслуживающих внимания документов есть лишь список некоего офицера отряда, в конце XVIII века отправленного ловить беглецов, где он перечисляет таёжные убежища – поселения каменщиков, жилища в которых нельзя назвать ни деревянными, ни земляными. В каждом из них по две – пять хижин или землянок. Но этот список касается верховий Бухтармы, а про наши места ничего не сказано. По логике наша долина должна была заселиться одной из первых: широкий простор, нет теснин, возможность заниматься земледелием и охотой. С другой стороны, именно близость и доступность на руку властям и карательным отрядам. Здесь труднее прятаться.

Здесь прозвенел звонок, но школьники не расходились и, окружив Евгения Александровича, наперебой заваливали его вопросами.

Роману многое из рассказанной учителем истории было знакомо из разговоров отца с матерью – ведь их отец в молодости работал учителем в Усть-Каменогорске и многое знал из истории края. Теперь он вместе со Степаном не раз возобновлял разговор на эту тему. Всегда занятый, Пётр Иванович не отказывался от общения, но чаще всего отвечал на бегу, между делом, кратко и торопливо. В основном его рассказы дополняли или повторяли то, о чём говорил учитель в школе.

– Опять о каменщиках рассказать? Что можно сказать о беглых людях, прятавшихся в диких горах? Считай, те же разбойники. Жили как первобытные люди. Прятались по чащобам, друг друга боялись, жён воровали. Женщин-то было раз-два и обчёлся. Если у кого была, то беда. Убивали мужика насмерть, чтобы женщину себе забрать. Таких убивцев мясорубами звали. Нелюди, хуже зверей. Было ли, не было на самом деле, давно об одном таком случае бают. Убегла в лес целая артель – семь мужиков, и одна женщина с ними была. Сначала вроде бы дружны были, а потом один из мужиков ревновать начал. Ночью, когда все спали, взял топор и порубил шестерых мужичков – своих подельников и соперников, значит. В общем, жили, прозябали и сами не рады были своему горю-житью. Тем более что ещё приходилось и прятаться, так как посылались военные отряды, чтобы их изловить.

Братья молча осознавали услышанное.

– Пап, ты расскажи про Селезня, что давеча нам говорил, – попросил Роман. – Это поживее будет.

– Да, было дело, – начал Пётр Иванович, – крутой мужик, так бы сейчас сказали про этого Селезня. Не раз он сиживал в остроге то ли за разбой, то ли за побег. Как ни посадят его, а он всё равно убежит. Вот и в очередной раз сбежал, да ещё и мужичков с собой прихватил, заранее подговорив. А куда бежать – два пути: на Уймон, в дебри Катунь-реки, или на Бухтарму. Да-да, ребятки, там, где сейчас санаторий «Голубой залив», двести пятьдесят лет назад была глухомань, куда никто не решился пробраться, только беглецы – каторжане и кержаки. Да ещё рыскали разбойнички, промышлявшие грабежами.

– Вот чудеса! – удивился Стёпа. – Какая глухомань, там всего-то реденький сосняк!

– А вот так, дело не столько в сосняке, сколько в отдалённости и безлюдье. В те времена в наших краях только изредка охотники бродили да бродяги-разбойники шастали. Разбоем промышляли. Словом, сплошное беззаконие. Жили по принципу: кто смел, тот двух съел. По закону силы и тайги.

– Выходит, власть нужна.

7
{"b":"817251","o":1}