– Да, бивни сохраняются хуже других костей, – подтвердил Станислав, добавив: – А лучше всех зубы. Видите, тут их целая коллекция от разных животных. Как вы думаете: почему так много зубов?

– Они крепче, из-за дентина, и потому лучше сохраняются, – сообразил Роман.

– Верно, – согласился Станислав. – А я тут ещё другую теорию толкаю, почему зубов много относительно других костей. Да потому, что кости вместе с падалью жрали гиены. У них такая специализация – именно кости. А зубы они не могли разгрызть – слишком твёрдые.

– Интересно, – протянул Стёпа. – Вот бы посмотреть,что тут было двадцать тысяч лет тому назад!

– Читай Обручева «Плутония» или Рони «Борьба за огонь», – посоветовал Станислав. – Особенно вторая книжка. Там автор изобразил так, что всё кишит от страшных хищников: пещерные медведи, львы, саблезубые тигры. И все голодные, а самая лёгкая добыча – человек. А тут ещё ледниковый период наступил, холод. Единственное спасение – забраться поглубже в какую-нибудь пещеру. Этих пещерных людей так и называли – троглодиты. У них выживал, наверное, из тысячи один.

– А, кстати, кости древнего человека не попадались?

– Слишком сложный для меня вопрос. У нас в карьере всё перемешалось, и не поймёшь, где древнее, а где современное. Я же говорил про старинное кладбище, а там где их разберёшь – древние или не очень.

Когда закончили беглый осмотр, Станислав сказал:

– А теперь в путь. Но сначала мне надо сделать свою работу, и это займёт часа два. Вот стоят ваши сапоги – надевайте, без них на участке гидромеханизации делать нечего.

– Хорошо, мы посмотрим вашу работу. А что такое маркшейдер? – не выдержала Надя. – Слово не очень нам знакомое.

– Маркшейдер? Если в переводе с немецкого – это человек, специалист, рисующий, определяющий марку. А что такое марка? Точка на местности, условная или отмеченная штырём, пирамидой. И главное – её местонахождение должно быть определено, то есть вычислены её координаты. А если знать координаты, то с этой точки можно делать геодезические съёмки и рисовать карту, план, считать объёмы, что хотите.

– А-а, понятно. Это как мореплаватели секстантом определяют широту и долготу.

– Там очень приблизительно, а нам нужно точно. От этого зависит многое, в том числе зарплата. В общем, маркшейдер – это то же, что геодезист в приложении к горному делу. А ещё это козёл отпущения.

– Как это?

– А так, что маркшейдера сделали человеком, отвечающим едва ли не за все цифровые данные на руднике. Но это долгий разговор, к нам не относящийся.

– А что сейчас вы будете делать?

– Замерю углы теодолитом, а в конторе вычислю координаты.

– В общем, сплошная математика?

– Да, можно сказать, тригонометрия. Кто в школе её освоил, тот легко может выучиться на топографа. А топография – это простейшая геодезия.

Когда Станислав поставил инструмент на штатив, все по очереди заглянули в окуляр.

– Ой, а там всё вверх ногами!– удивилась Надя. – Почему?

– Свойство оптики переворачивать. Но это не мешает в работе.

– Как это не мешает, неудобно же!

– Надя, ты как моя реечница! Увидела, что всё кверх ногами, – и теперь одной рукой держит рейку, а другой придерживает юбку. Я же её вижу кверх ногами. А ещё студенты рассказывают такие байки. Работают студенты-горняки с теодолитом. Подходит дряхлый старичок: «Ребятки, дайте взглянуть, что вы там всё смотрите, никогда не видел». – «Что ты, дед, сидел бы на своей печи и не рыпался! Иди своей дорогой». – «Жаль, ребятки, прожил жизнь, а в трубу не посмотрел». А дед-то был известный на весь мир профессор геодезии, знаменитый Келль. Горняки-то его не знали.

– Это анекдот? – спросил Роман.

– Нет, почему же, профессора, особенно умные, любили подшутить. Ну вот, теперь можно идти искать древние мослы. Знаете, хожу туда почти каждый день и всегда чувствую волнение: вдруг да сегодня попадётся что-то необыкновенное? Азарт кладоискателя, а в данном случае клад этот может оказаться куда значительнее, нежели пиастры или фунты стерлингов. Вот увижу белое пятно в забое – и так забьётся сердце: что там, какой зверь, в какой сохранности? А вдруг да такой, что и науке неизвестен? Хотя фауна четвертичного периода хорошо изучена и сюрпризов ждать нечего. Получается, сам себя обманываю.

– Вы, наверное, очень увлечённый человек? – заметил Степан. – Даже по интонации голоса это заметно.

– А как же иначе, быть равнодушным ко всему на свете? А для чего тогда и на свет родиться?!

– Ну, люди гонятся за богатством, за золотом, а тут всего-навсего кости.

– Кости, это верно, – согласился Станислав,– а бывает обломок кости дороже золота. Вы же знаете, по обломку черепа учёные определяют, как и когда появился человек, как он развивался. Это же страшно интересно. Сто раз повторюсь: это захватывающее и волнующее занятие, напоминающее кладоискательство.

– Стёпа, перестань ерундить! – одёрнула брата Надя. – Вы, Станислав, не слушайте его. На самом деле ему всё это безумно интересно и нравится ваш рассказ. Это он у нас бывает такой вредный, когда хочет узнать побольше.

Вдруг лицо Станислава озарила улыбка, он как-то оживился и с пафосом произнёс:

– Пиастры, дукаты, гульдены и фунты стерлингов! Что может быть слаще звуков, когда произносят эти слова? Знакомо ли вам, господа, волнение кладоискателя, когда лопата звонко стукается о заржавленную крышку ларца, сундука или глиняного кувшина, рассыпающегося от старости и хранящего тайны веков? Знаком ли вам трепет и стук собственного сердца, когда вы со скрипом открываете заржавленную крышку ларца, набитого золотыми монетами, тускло блестящими в ночном лунном свете? Ох уж эти кладоискатели! Одни мечтают найти своё сокровище, заключающееся в редкой бабочке, другой – в необычном растении или впервые увиденной птичке. И разве это плохо – восторгаться и радоваться чему-то необычному и всё время познавать неизведанное? Итак, если вы чувствуете волнение, тогда быстрее в путь, за поиском сокровищ!

По дороге Станислав продолжил свой рассказ:

– Четвертичный период, а в нём плейстоцен, – последний в геологической истории земли, закончившийся двенадцать тысяч лет назад. По всей Сибири, да и в Европе фауна плейстоцена хорошо известна. Тогда обитали крупные млекопитающие, обросшие густой шерстью, хорошо приспособленные к жизни в суровых условиях. На них охотились древние люди. Кроме упомянутых мамонтов, шерстистых носорогов и бизонов находятся останки гигантских оленей, верблюдов, пещерного медведя, ископаемых лошадей. Чаще всего костяки попадаются на глубине пятнадцати – двадцати пяти метров, – продолжал Станислав. – Я подсчитал: если предположить, что годовое наслоение наносов составляет один миллиметр, то и возраст находок соответствует примерно двадцати тысячам лет. Глубже тридцати метров в красных неогеновых глинах попадаются окаменелые, минерализованные кости, очень тяжёлые. Но таких мало. Одних только мамонтов в нашем карьере были десятки. Но сколько именно – один десяток, два – сейчас сказать невозможно. Почти всё вывезено в отвалы. Мне даже во сне иногда снятся сцены из прошлого. Слышу трубный рёв мамонтов, убегаю от саблезубых тигров и носорогов. Чаще же грезятся картинки с торчащими из земляных забоев костями невиданных, диковинных зверей. Я ковыряю глину, и обнажается огромный костяк: рёбра, позвонки, даже бабки, размером с котёл. Всё время интригует тайна: а что ещё хранится в глубине? Конечно, возникает вопрос: почему находок так много?

– Да, действительно, почему так много? – заинтригованный рассказом, спросил Рома.

– Я где-то читал, что существуют слоновые кладбища, – вставил Стёпа. – Когда слон чувствует свою смерть, он идёт и умирает там, где лежат останки его предков. Может, и у вас так?

– Это, скорее всего, красивая легенда, – отозвался Станислав. – В Зыряновске всё можно объяснить по-другому. Животные паслись на склоне горы, погибали, а кости их, смываясь водами в грозу или весной, накапливались по дну лога. Этот лог тянется через весь карьер метров на триста, здесь кости и находятся.